Vivat, Veronica!

Хватает его за руку, дёргает нагое запястье; Альфред отворачивается, мысленно отсчитывает, жмурится, думает, что сегодня будет не так больнее, но реальность выворачивает наизнанку: отец проходится линейкой с такой силой и жестокостью, что у мальчика подкашиваются ноги. Он стискивает зубы, пытается не дать вырваться из груди чувствам и в надежде смотрит на сестру, мысленно молвит о помощи, но близнец лишь наблюдает, и в её взгляде нет ни капли сострадания. Он не заслужил такой несправедливости! - Зачем я только трачу на тебя время?! – удар. – Ничтожество! – удар. – Ты меня просто позоришь! – удар. – Ненавижу! Удар. Удар. Удар. Бесконечность. Альфред не тянет руку назад, не прячется, но отворачивается, чтобы отец не видел выступающих слёз. И совершенно не понимает, чем заслужил к себе такое отношение? Чем заслужил множественные шрамы на запястье, чем заслужил раны обиды на сердце? Всякий раз стоически выдерживая подобное наказание за малейшие провинности, сегодня образ рушится, и мальчик на глазах сыплется осколками, пока отец с каким-то животным наслаждением продолжает бить его линейкой по руке. Альфред не виноват в том, что совершенно не похож на сестру. - Ублюдок! – рычит Александр, и мальчик шмыгает носом, другой рукой вытирает слёзы. – Лучше бы ты не рождался! На кой чёрт я всё это терплю?! Альфред зажимается, думает, что сегодня линейка – лишь начало; ему самому жить не хочется в такие минуты, но ребёнок ещё сильнее боится наложить на себя руки. Он… он всего лишь хотел разводить муравьёв, наблюдать за ними в формикарии, считая насекомых своими единственными друзьями. И прятал свой маленький секрет от глаз отца, пока его находку - самое дорогое сокровище - не обнаружила Алексия. Благородные Эшфорды не должны заниматься подобной ерундой. За неподчинением следует наказание. Капли крови слезами стекают с руки; на белом кафеле алеет крупное пятно. Александр убирает линейку; металлическая, на ней блестят красным чужие обида и злость. Альфред держится за руку, плачет, сидит на коленях, осуждая только себя, думая, что отец прав, думая, что действительно глуп… Мальчик всё ещё искренне верит в родительскую любовь. - Я… Я ненавижу тебя, - на выдохе бросает Александр и, обняв Алексию за плечи, уходит вместе с ней из комнаты, оставляя Альфреда со своими демонами наедине. Свежие раны продолжают сочиться кровью. Тогда ему было двенадцать. Сейчас – двадцать семь, и Эшфорд лежит в объятиях Клэр, которая с любопытством рассматривает поперечные шрамы; они ей не нравятся, но он ничего с ними сделать не может – часть воспоминаний, часть прошлого. - Ты резал вены? Он отрицательно качает головой. - Воспитательная терапия. Она обнимает, уткнувшись в его волосы, и Альфред облегчённо выдыхает. Полосы на руке с ним на всю жизнь, но сейчас обида и боль ушли навсегда и, смотря на шрамы, ничего не чувствует. Формикарий с муравьями стоит на столе. Его мечта всё-таки осуществилась.