Vivat, Veronica!

Как в сказке: окружены со всех сторон, уповая на спасение в последнюю секунду. Выводы напрашиваются сами собой, сознание кипит множественными криками, и он больше не цепляется за надежду. Думает, что они – поросята: заперты в соломенном домике, а вокруг снуют волки – голодные и хищные; подуют, да сложится их убежище, да вгрызутся в грешные души твари. Рычат и стучатся, просятся внутрь, но они ёжатся, оттягивая ожидание неизбежного. А руки обоих пузырятся от крови – очернённые, наказанные Богами, но зачем-то ждут приговора. Страшно; впервые за долгое время ему по-настоящему страшно, и Итан просто хмыкает, сглатывая от каждого шороха, от каждого завывания: то монстры, то ветер - гоняют снежные хлопья по деревушке, заметая следы и трупы. Здесь никого нет, здесь ничего не происходит; уйдите, блядь, чудовища, оставьте смертных умирать. Но мутанты хотят помочь, вот только незачем: пистолет и тот пуст – лежит рядом, а пули, чтобы пустить себе в лоб, не находится. Пустота; окружает их, наводняет, а они только и могут, что улыбаться, прокручивая в голове остатки крохотных воспоминаний, въедающихся клыками ядовитой змеи. Она держит его за руку, цепляется так, словно находит в нём спасение, но всё далеко не так; Итан качает головой, стараясь не смотреть на обнажённое бедро – поднятая юбка не скрывает страшную рану, сочащуюся чернилами, что капают вязко, словно из живого организма лезут чёрные-чёрные черви. Раздавить бы их до клякс, но Уинтерс боится к ней притрагиваться, но при этом позволяет ей прижиматься к нему, класть голову на плечо и вздыхать, наблюдая, как за щелью деревянной двери вынюхивают преподобные нового Божества. Мать не бережёт своих детей. Итан не уберёг своё дитя. Сначала Мия, потом – Роза… Он поворачивается, смотрит на Елену, поджимая губы; она короткими ногтями царапает его запястье, а сама не может сдержать слёз. Итан понимает её: потерять последнюю крупицу семьи, ради которой жил, старался жить… выживать – чертовски сложно. А зачем уже предпринимать попытки беречь оболочку, когда души больше нет? Уинтерс не знает; взять бы, да заколоть себя, да в самое сердце, но всё острое-режущее-стрелянное уходит на бессмысленное сражение. За что? По привычке. - Я боюсь, - шепчет девушка, наблюдая свою рваную рану. Хочет дотронуться, но тут же убирает руку, словно собственная кровь – кипяток; ошпаривает до слёз, до выворачивания наизнанку. - Я тоже, - признаётся. - Мы умрём? - Это неизбежно. - Я… не хочу. - У всех один конец. Запомни это. Она хмыкает; за домом ревут чудовища, надеющиеся, что поросята выпрыгнут к ним, в когтистые лапы, в зубоскалые пасти, но те маринуются в собственных страхах, копят мысли, мажущиеся странными порывами, словно в голову ударяют образы. Как под наркотиками: наблюдают, а мрачное и гнетущие плавится в кислотных цветах, и Итан смотрит на Елену, которая, не мигая, осторожно обнимает ладонями его лицо. Её руки холодные, будто вся она выточена изо льда, и Уинтерс слабо улыбается: он видит в ней Мию – любовь всей жизни, которую хладнокровно убили у него на глазах, оставили умирать, истекающей кровью. И забрали Розу… Итан закусывает губу, жмурится, дышит часто, не в силах больше сдерживаться. Малюткой лакомится зверь. Причмокивая, он ловит пулю в голову, но ребёнка не спасти. И прижимать кровавое месиво в изорванных простынках невыносимо больно. Терять всё в один момент. Для чего вообще жить?.. - Я боюсь, - выдыхает он, уставший от всего этого дерьма. Чувствует себя копрофилом, которому приходится жрать дерьмо ложками, но вкуса не ощущает. Уже ничего не ощущает. - Это неизбежно, - слабо улыбается Елена. – Ты сам говорил это. И накрывает его губы поцелуем: таким мимолётным, словно прощается, и Итан принимает, отвечает взаимностью, кладя руки ей на бёдра. Да, это неизбежность: не принимать условия игры они не могут. У настоящих сказок не бывает счастливых концов. Уинтерс отстраняется, и девушка ласково собирает большим пальцем его слёзы. Они не прерывают зрительного контакта, сосредоточены друг на друге, и вздрагивают, когда дверь в соломенный домик, наконец, выбивается. А чужой рык проносится эхом в сознании. Неизбежность. Волки едят поросят.