Vivat, Veronica!

Всего лишь сгусток плесени – принять новое «я» слишком непросто; однако смотрит на младенца в руках, а улыбка сама расцветает на губах, как и сердце поёт тёплым ритмом, гоняя по жилам то ли кровь, то ли… Задумываться не желает, но ребёнка прижимает к груди, аккуратно поправляя уголок персиково-розового одеяльца. Она очень красивая и такая тихая, что удивительно, как она может быть его дочерью? Итан - или нет - ухмыляется, поворачиваясь в сторону, смотря на стену, на которой мозаикой висят картины в рамах – кусочки чужих воспоминаний, которые он забрал у другого. Чья-то жизнь, которую проживает ныне он, пока настоящий гниёт где-то в болотах Луизианы, завидуя с того света своей копии. Мия всё знает, говорит ему не переживать, что они справятся – не впервой, - что заживут счастливо, как и планировали, как… до всего этого дерьма. Но «как прежде» уже не будет, и оба это понимают, особенно Итан, которому открывшаяся правда до сих пор разрывает душу, словно Эвелина или Матерь Миранда стоит над ним и щёлкает гигантскими садовыми ножницами у шеи. И голову ведь не отрубить; отрастёт обратно, зараза, сколько не режь, сколько не убивай. За такой «дар» многие бы отдали всё, что у них есть; Итан считает это своим проклятием и наказанием – за бесконечную любовь к… чужой семье, которую он обещал себе оберегать до конца жизни. Куда он денется от Мии? А от Розмари? Они нужны ему больше, чем он сам. - Всё хорошо, - любимая садится рядом, на подлокотник кресла, обнимает его за шею и прижимается щекой к виску, - ты посмотри на неё. Вся в тебя. Улыбается и клюёт поцелуем в лоб. Итан хмыкает; возможно, что так и есть, ведь это уже он был с Мией, когда она забеременела, ведь это он держал новорождённую Розу в отделении, это он на ночь читал ей сказки и пел колыбельные, хотя выходило просто отвратительно, но девочка всё равно засыпала, держа у лица кулачки… Но ему горько: словно забрал у другого человека жизнь, проживая его судьбу. И Мия разыгрывает спектакль, будто действительно любит того, чьё кольцо носит сгусток плесени, имитирующая живого человека. Настолько, что верит, что он – настоящий. - Разве в меня? – он кладёт голову на плечо любимой, улыбаясь девочке, сладко спящей на руках. Она обнимает свою любимую игрушку – плюшевую оранжевую обезьянку, чья «мамочка» уже давно отдыхает в кроватке. - В тебя, - Мия зарывается пальцами в его волосы, массируя, - она же папина дочка. - Я… Я не знаю. - Посмотри на меня, - она берёт его за лицо и поворачивает к себе, заглядывая в глаза. Итан сглатывает, чувствуя себя виноватым, - ты – есть ты, и для меня ты всегда будешь тем самым Итаном Уинтерсом, которого я полюбила и за которого вышла замуж. - Я ведь лишь замена, - хмыкает он неопределённо, - я… не знаю, что будет дальше. - Мы будем жить, - Мия ласково обнимает его за шею, понижая голос до шёпота, - мы будем вместе. Как и обещали друг другу, помнишь? - Я… - Ты обещал мне, - выделяет она слово. – Я нуждаюсь в тебе, Розмари – тоже. Даже если ты знаешь правду, прими её и будь собой. - Мия… - Я люблю тебя, - и снова целует его в щёку. – Роза тебя любит. - И ты не представляешь, как я сильно вас люблю, - признаётся дрожащим голосом. Мия прижимает его к себе сильнее, пока Итан держит дочку, которая не представляет себе, что её ожидает в будущем. Они справятся, все вместе, и Уинтерс, даже не будь он собой, станет для своей семьи тем, кем должен быть на самом деле. Всего лишь сгусток заражённой плесени… Который ощущает себя большим человеком, чем он есть на самом деле.