Vivat, Veronica!

Хочет дотронуться до холода, но кончики пальцев обугливаются морозом: трескаются и сыплются мелкими алмазами – часть её – бедные насекомые, и Кассандра тут же прячет руку, прижимая её к груди; кусает губу, а глаза неприятно щиплет, но она продолжает смотреть на игрушку – мужчина стоит напротив, смотрит не на неё, а на замок, кутая в грязную куртку отданный ему свёрток. Малышка не плачет в руках отца; она здорова и цела – миф, созданный Матерью Мирандой, не имеет никакой реальности. Жёлтые колбы с крышками символов домом лордов – лишь пустая декорация, чтобы разыграть спектакль. Кассандра знает, что его зовут Итан Уинтерс; по приказу Матери Миранды она должна была его убить. Но ведьма… хочет развлечься по-другому. И за пределы своего дома выйти не может: тело, облизнутое морозом, кристаллизуется, и теряет саму себя. Осознание того, что она – нечеловек, приходит только с выпущенной пулей; знает и помнит, что происходит со смертными, когда им делают больно: до крови, но жемчужин слёз, до охрипшего от крика горла. Жажды больше нет: всё сплошь иллюзия, построенная на руинах чужих грёз. Кассандра втягивает нижнюю губу в рот, лбом касается стены и наблюдает за мужчиной, который с нежностью и любовью справляется с малышкой, поселившейся в замке Димитреску совсем ненадолго, но девушка к ней успела привыкнуть. Как и к тому, что ей приходилось преследовать того, чьё имя теперь жужжит в сердце особым трепетом и теплом. Жаль, что оно не спасёт от холода. Кассандра видит, как Итан разворачивается, и девочка в его руках заходится капризами: не плачет, но младенчески недовольно ворчит, а ручки тянет куда-то в сторону, лопочет на непонятном детском языке, и девушка позволяет себе улыбку. Может, она пытается сказать о ней? О маме? О настоящей маме? Кассандра тихо смеётся, но когда слышит, как хрустит снег, а ребёнок хнычет, она выпрямляется, смотрит на малышку Розу, которая, лежа на сгибе локтя отца, пристально моргает на ведьму, и у девушки лёгкие перекручивает на несколько секунд. Она не дышит. - Роза, что такое? – обращается к ребёнку Итан. Кассандра снимает капюшон, и тёмные волосы растекаются волной по её плечам. Малышка хватает в кулачок воздух, пытается что-то сказать, но выходят просто душащие изнанку звуки. - М… Ма… Ма… - Мама? – Итан поворачивается. – Ты видишь маму? - М… Ма… - пытается произнести Роза, но Кассандра, обжигаясь слезами, отходит в сторону. Когда Итан поворачивается и подходит к разрушенному в стене проёму, ведьмы уже нет. Она не сбегает облачком мух, не улетает скопищем мясных насекомых, а переставляет ноги, кутая лицо в капюшон. Больно; обида словно выжигает, как непогода, правящая холодом в целой деревне. Девушка не замечает окружение: ни как пробегает коридор, ни как поднимается по лестнице, ни как врывается в спальню своей матери. - Кассандра? – Альсина расчёсывает свои волосы, сидя за трюмо. – Что случилось? Ведьма бежит к ней падает на колени и больше не скрывает своих эмоций; она прячет от мамы раненную руку, но на самом деле ранена она сама. - Дочь моя, что случилось? – Димитреску убирает капюшон и гладит её по волосам. - Мама… Мама… - причитает сквозь рыдания Кассандра. – Я… Я… Женщина понимает условия их сделки; ведьма знает, что она не будет ругать дочь за то, что она сделала – их план с Карлом Гейзенбергом против матери Миранды воплощается в жизнь. Но почему всё ещё так больно? - Дочь моя, это к лучшему. Альсина приподнимает её лицо за подбородок и убирает большими пальцами слёзы. - Всё хорошо, дитя моё. - Почему это невыносимо? – шёпотом спрашивает Кассандра и снова прячет своё лицо в юбках матери, выпуская из себя ненастоящие эмоции, но такие искренние, что ведьма сама верит в них. Мама ничего не говорит; гладит, успокаивая дочь, пока ведьма пытается прийти в себя. Она всего лишь эксперимент. Кучка мух. Просто оболочка, внутри которой кишат насекомые. И ей никогда не стать настоящим человеком. И подобная несбыточная мечта убивает. Как и то, что ей никогда не быть рядом с Итаном Уинтерсом и Розой, которых она успела полюбить.