Vivat, Veronica!

Боль ввинчивается в виски, застилая туманной пеленой сознание, дробя на осколки – как разбитое зеркало, в каждом кусочке видя чужого, но не себя; не вдохнуть, не выдохнуть – на лёгкие будто обрушиваются острые ножи, режущие до слёз, но не заканчивающие мучений; не убежать, не спрятаться, проще всего – уйти, застрелиться, разбить собственный череп, добираясь до мозга – до анатомического оружия, отравляющего смертельно. Альфред стискивает зубы, голову держит в ладонях, впиваясь ногтями в кожу до крови, умоляя шёпотом, кажущимся криком, чтобы голоса – множество их – прекратили брать над ним верх. Их слишком много, они – какофоническое нагромождение, и сопротивляться им становится всё сложнее; он убивает сам себя, хотя просит другую прекратить всё это – так ли просто нажать на спуск, одной пулей разрушая человеческую судьбу? Так ли просто назвать смерть спасением души? Есть ли она у генетического наследника с изъяном?.. Она выкидывает пистолет подальше от него. И от себя. Запретный плод сладок?.. - Их слишком много, - сквозь стиснутые зубы причитает, зажмурившись, склонившись перед ней; хочется кричать от боли, хочется забрать пистолет и завершить всё это, но сил хватает разве что сопротивляться фигурам, ходящим по шахматной доске его чёрно-белой личности во всех возможных вариациях, наконец, превращая его пешку. Шах и мат, дружелюбный и наивный король. - Я не могу… сопротивляться! – рычит раненным зверем, жилка на лбу вздувается, пульсирует, а дыхание перехватывает. – Я… Я не хочу… На пол капает: слёзы, пот, кровь… убегает вместе с остатком целого разума; он резко открывает глаза, смотрит вниз, и в блеске начищенного кафеля видит не себя, а чудовищ, вложенных в его творение, заштопанных тугими нитками, которые в голос смеются над его беспомощностью. Наследие, созданное рукой человеческой твари, проступает кошмаром наяву. - Нет! Нет! Нет! – голос дробится чужой интонацией; Альфред бежит сам от себя, продолжая впиваться пальцами в голову, горячую, огненную; повыдирать бы свои волосы, но даже на это не хватает сил. Окутывает страх превратиться в мертвеца, но не быть им: всех тех, кто заперт в клетке его мозга – давно нет в живых. Живой ли он?.. Не сразу соображает, когда насильно чужие ладони – холодные и шершавые – обнимают его лицо. И заплаканные красные глаза умоляют её уйти: он не боится выглядеть беспомощным – Эшфорд сдерживает то, что пытается овладеть им и занять место хозяина. Безвольное тело и души, генетически заложенные в нём с рождения. - Уходи, - её пальцы собирают бисеринки его слёз. – Я не… Как робот – личности перепрограммируют его под себя. - Ты должен справиться, - она не уходит; её голос твёрд, будто она уверена в своих действиях. – Борись! - Я не слышу… - себя. Нули-единицы переписываются сами собой, выстраивая новую программную цепочку. Множество имён цифровыми значениями шумят в ушах: Таня, Алексия, Александр, Скотт… И другие, кто пал от его руки, но та, чью смерть он желает больше всего, удерживает его в мире реальности. Её образ - валькирии, спасительницы - успокаивает. Как и пальцы, касающиеся его лица. - Альфред! – Клэр встряхивает его, но не помогает. – Альфред, это ты! Это всё ещё ты! Я знаю! Я вижу! Срывается на крик; Эшфорд не реагирует на неё, лишь хлопает глазами, склонив голову набок; Редфилд напугана, а потом слышит тихий-тихий смех, вторящий выдыхаемым: - Тут его нет. Не-тот улыбается широко, но Клэр игнорирует подобные перемены; она берёт его за запястья и произносит то, что заставляет его разум взорваться. И пересобраться вновь. Последний шанс всё исправить. - Код: Вероника. Когда сознания касается код-слово, у Альфреда перехватывает дыхание; он отталкивает от себя спасителя-губительницу, вновь хватаясь за голову: боль усиливается, в висках жжёт, будто мозг горит напалмом, а голоса кричат в агонии, пытаясь оглушить его. Это невозможно слушать! Невозможно! Слёзы оседают кислотой на щеках, Эшфорда мелко трясёт: он ведь человек, не робот, так почему слова отравляют его подобно вирусу, стирая запрограммированную сущность. Дышит судорожно, дав ей возможность обнять себя: личностей в нём много, но суть – одна. Клон Вероники помнит всё. - Альфред? – Клэр осторожно заглядывает ему в глаза. – Это ты? Шмыгнув носом, Эшфорд поднимает на её красные от слёз глаза. И дрожащих губ касается улыбка. - Это я… Когда она бросается к нему с объятиями на шею, личности в голове утихают, уступив место главенствующему образу. Код-слово – ключ к его фигуре; внутри него томится только один человек. Клон Вероники вышел слишком похож на оригинал. Больше, чем личность Альфреда Эшфорда. В его жилах течёт вирус наследия.