Работа над ошибками

      Кофе и безрассудство — две любимые вещи Клэр Редфилд и, невзирая на это, проявляя себя человеком, лишенным логики, она поступает в полицейскую академию, по окончании которой клянется верой и правдой служить родному городу и поддерживать в нем законность и порядок. Но как это всегда бывает, и одаренных людей забрасывают в темные углы, как повидавшие век игрушки, чтобы они смогли вдоволь запылиться прежде, чем начать свой истинный путь или же закончить его.       Клэр отправляют на борьбу со злостными нарушителями парковки. Она мается на солнце в летнюю жару, изредка обмахивается фуражкой и грубит тем, кто грубит ей, но выходит у нее как-то не зло и не отчаянно. Клэр справедливо замечает, что ей нужно «отрастить зубы»; вертится перед фасадными стеклами закусочной, из-за которых на нее не без интереса смотрит какой-то павлин, и понимает, что не мешало бы еще и от пары кило избавиться. Для профилактики, конечно.       — Это Вам дорого обойдется, — бубнит Клэр почти про себя, выписывая штраф и засовывая листок под дворник ее особого любимчика: черного пикапа.       Легкий ветерок тревожит ее душу. Дома кавардак, и кот Луи еще голодный. Завтра нужно оплатить счета. Латте в картонке приятно холодит пальцы; Джим из закусочной — приятный парень, он всегда кладет в латте лед, хотя напиток от этого теряет свой смысл, как таковой.       — Как же я сказочно задолбался, — Клэр вскакивает с капота только что оштрафованного транспортного средства и воровато отряхивает форменные брюки пониже спины. — Ну что тебе дались мои десять минут? — хозяин автомобиля мученически гримасничает, но Клэр видит только форму, и еще настоящее оружие в настоящей кобуре — а ведь этот парень такой же юнец, как и она.       Салага, говоря проще.       — Ты из департамента? — Клэр не показывает, как ей обидно за себя, когда мужчина [Л. С. Кеннеди, судя по бейджу] с готовностью кивает. — Тоже начинал со штрафов за парковку?       Он молчит пару минут, добавляя к своему штрафу половину дюжины долларов, и Редфилд может видеть, как слезы скапливаются в уголках его глаз прежде, чем он начинает слишком сдержанно смеяться. Над ней? Она выдерживает весь этот парад его самолюбия, даже отмечает, как он осторожно поправляет кобуру и натягивает на свои безупречные волосы фуражку. Черти озорства продолжают плясать в его светлых глазах, в бликах жаркого солнца, когда он садится в автомобиль и, опуская переднее, противоположное от него стекло, но ближнее к Клэр, подзывает ее к окну жестом.       — Может, детка, это знак, что ты не на своем месте? — он перегибает, когда подмигивает ей, цокая языком, и когда уезжает, оставляя ее разбитой и растерянной.       Клэр неловко смотрит в свою опущенную по шву руку, давя совсем не такие, как у него, слезы, и бланки штрафов заодно. Ночь нужна ей, чтобы собрать себя, как рассохшуюся дорожную полосу. В ней ничто не перегорает бесследно, но утром Редфилд настроена совсем иначе и рвется в бой.       Она встречает Л.С. Кеннеди в департаменте утром. На его лице сияет улыбка, когда он видит ее, и угасает, едва столь маленькая и незначительная профессиональная единица минует его, даже не удостоив приветствия. Она трудится еще очень долгий период времени, порхая по парковке у раккунского департамента, и сует увеличенные штрафы к лобовому стеклу Кеннеди с особой ожесточенностью и рвением, иногда подрисовывая совсем не такие дружелюбные сердечки вместо точек в квитанции.       Леон собирает их, как опавшие листья или разбитые сердца, по которым ходит, стараясь не слушать характерный хруст. Он никого не обнадеживает. По первой поре он злится так, что ходят желваки, перехватывает игривые до безобразия взгляды Редфилд и показательно рвет бумажки, а потом топчет их. Она лишь смеется: его достанут и иным способом, и она останется самым дружелюбным копом, с которым он имеет дело. Иногда в обеденное время он забирает у нее кофе и играет с ней в «достань или простись». Клэр не достает, и Кеннеди самодовольно, с лисьей ухмылкой, выпивает все до дна, пока она с писками и визгами шлепает его по спине, крича что-то о трех баксах.       Со временем это становится забавно. Клэр ждет его каждую свою смену, и ее дыхание прекращает функционировать, как полагается, когда в одно утро его автомобиль не появляется на парковке. Она боится, что он не покажется вовсе, но признать это, конечно же, выше ее сил. Она задает какой-то неловкий вопрос Барри на ресепшене, и тот, лениво поправляя фуражку, отвечает ей, что Кеннеди был отправлен на НАСТОЯЩЕЕ ЗАДАНИЕ, а ей советует вернуться к своей работе.       Клэр чувствует себя настоящим ребенком, когда ждет появления того черного пикапа на парковочном месте номер три. Ей больно и обидно за каждый день ожидания, и никакой кофе уже не спасает ее к концу лета, когда начинаются ветра и изредка моросит дождь, а к середине осени, внезапно, у Шейна Маккензи убивают сестру. И, о боже! — начальство вспоминает о том, что Клэр Редфилд закончила академию с отличием, но по какой-то глупейшей причине продолжает рассовывать бумажки под дворники! В общем, рабочих рук не хватает, и благодаря этому Клэр имеет возможность вляпаться в настоящую паутину самого запутанного дела последних двух лет, и с блеском выполнить его в кратчайшие сроки.       Когда Л.С. Кеннеди появляется на пороге департамента вновь, весь залитый солнцем и утренним ливнем, Клэр Редфилд встречает его с кипой бумаг, прижатой к ее груди, в новенькой форме, такой же, как у самого Кеннеди, такого приятно удивленного, что сердце Редфилд начинает петь: она утерла ему его идеальный нос! А на улице буйствует поздняя осень. Клэр очень хочется размазать по лицу Кеннеди что-нибудь горячее, поэтому она показательно разворачивается и, твердо покачивая бедрами, уходит в свой кабинет на третьем этаже.       Она проводит в бумагах пять с лишним часов, совсем не отрываясь от производства и забывая поесть уже в сотый раз, что, конечно, губительно для ее здоровья почти также, как желание увидеть тот пикап. Как тоска по дням минувшим. Как «достань или простись». Она делает вывод, что Л.С. Кеннеди губителен для нее, как кофе натощак, и как не покормить кота Луи перед сменой, как закрывать глаза, битый час нависая над бумагами, и как отказаться от безрассудства, променяв его на сутки в удобном кабинете. И когда Клэр смахивает челку со своего лица, силясь не закрывать глаза, она понимает, что без всего этого, включая Л.С. Кеннеди, не было бы всех этих воспоминаний, да и самой Клэр Редфилд. В глубине души она понимает, что благодарна этому павлину за то, что он есть. Просто есть.       — Что же, ты нашла свое место? — рядом с локтем Клэр опускается латте в картоне и упаковка с шестью пончиками; Клэр поднимает взгляд: впервые ей почти также смешно, как и человеку, протянувшему ей руку. — Мое имя Леон Скотт Кеннеди и, думаю, ты мой напарник.       Клэр улыбается почти также самодовольно, как и он в их первую встречу, и легкий ветерок словно мается в ее туго стянутых резинкой волосах. Она только сейчас окончательно осознает, как скучала по этому павлину. И, конечно, павлин не может не признать, что страсть, как хотел еще один штраф с угловатыми сердечками, пронзенными стрелами и шипами, вместо точек.       — Я Клэр. Клэр Редфилд, — она сжимает протянутую руку, чувствуя, как ладно ее ладонь ложится в его; Леон слишком близко склоняется над ней, сжимая ее руку сильнее, и его глаза щурятся напротив ее, а уголки его губ мелко вздрагивают, делая сердце Клэр приговоренным к электрическому стулу. И приговор уже приводили в исполнение.       — Я знаю, глупышка, — очаровательная улыбка заставила его зубы сверкнуть в опасной близости от лица Клэр, и его свободная рука взъерошила ее идеально уложенные волосы.       Клэр взбеленилась, как только окоченение оставило ее конечности и, бросив кофе остывать, она перешла к безрассудству, переступила черту, сделала то, от чего планета, пусть и теоретически, могла сойти с орбиты: она испортила прическу Леона Кеннеди, когда он легко обнял ее.       Так и внесем в протокол.       Это стало началом их… крепкой дружбы?