Три слова

Взрослея, человек меняется. Меняется настолько, что кажется, будто его умственное развитие, достигнув пика после двадцати пяти, разворачивается в обратную сторону. Круг интересов становится уже, запас знаний обедняется, а лексикон так и вовсе сводится к ряду сочетаний, которые уместятся в небольшой буклет для слабовидящих. Однако, есть и те, кто сохраняет юношеский энтузиазм. Те, для кого возраст становится лишь толчком: жизнь не вечна, но прекрасного в ней хватит на миллион душ. Такие люди с каждым годом растут на голову и останавливаются лишь по ту сторону могильной плиты. Но в конечном счете и те, и другие сойдутся в общем мнении — самый важные вещи в итоге можно выразить лишь тремя словами. Джозеф задумывался об этом на протяжении всей своей жизни, заметив как-то при просмотре новостей: самые интересные излагались наиболее кратко, а расстояния между точками в бегущей строке — три слова. Длинные, короткие, состоящие из одного символа, три слова способны стать источником вселенского смысла человеческого счастья: «Ты станешь отцом», «Давай будем друзьями?», «Выходи за меня». И они же — бесконечного горя: «У вас рак», «Тебя не взяли», «Она тебе изменила». Джо лежал на спине в душной ванной, закинув затекшие ноги на белоснежные бортики, и слушал размеренное постукивание каблуков грубых мужских ботинок о сияющий чистотой кафель. Удары складывались в ритм, на ритм нарастала мелодия, на мелодию накладывались слова. И всё — лишь два пробела перед точкой. — Ты не догоняешь? — Гвилим впервые, кажется, за всё время с момента их знакомства, вышел из себя. Он ходил туда-сюда по тесной комнате, где для троих оказалось слишком мало места, от ванны до подпертой снаружи двери, касаясь по мере продвижения холодных стен грубыми кончиками пальцев. — А что, должен? — Бен закинул ногу на ногу и от резкого движения едва не потерял равновесие: не удержался бы и полетел прямо на Маццелло, и наверное они оба расшибли бы головы о сверкающую эмаль. Наверное, думал Джо, так было бы лучше. С тех пор, как Люси в сговоре с Рами заперла их в гостевой ванной на втором этаже главного здания особняка Тейлоров, по ощущениям прошла целая вечность. По факту же — около получаса, однако воздух в тесной комнате очень быстро стал спёртым, не то от недостатка пространства, не то от напряженного частого дыхания «пленников». Маццелло забрался в ванну через пару минут после заточения, ему казалось, в ней будет прохладнее. Не подавая виду, на самом деле мужчина был готов бросаться в ноги друзей, чтобы разнять их немую перепалку. Главный виновник их разлада, он не мог и шевельнуться, чтобы что-то изменить. Он лежал и смотрел на красивый потолок, украшенный лазурно-голубой мозаикой в виде хитросплетений ползучих растений и насекомых, ловил взглядом малейшие взблески крохотных камешков в перекрестах между мелкими плиточками. Делал вид, что не замечает, как в паре сантиметров от него близкие друзья становятся смертными врагами и всё это — по его вине. «Он мне нравится» — всего три слова перевернули маленький мирок, который Джо так старательно выстраивал в своей голове, с ног на голову. Все трое так или иначе произносили эти слова, и от того, кому они были адресованы, зависело будущее их и без того хрупкой дружбы. — Мы уже объясняли! — возмущенно воскликнул Ли, от переизбытка эмоций громко топнув ногой. В белом свете энергосберегающих лампочек было видно красные пятна на его щеках и открытой шее. После разговора с Люси проревевшийся вдоволь Джо выслушал ее долгое наставление. Девушка распиналась о ценностях дружбы, красоте любви и важности того, что касту удалось создать только благодаря совместной усердной работе — химии, о которой не могло быть и речи, не окажись они в одном пространстве. Вдоволь наговорившись (выглядело так, будто она не старалась успокоить Джо, а лишь освобождала свое желание высказать мысли), Бойнтон отправила друга спать, пообещав самостоятельно во всём разобраться. В гостевой на втором этаже Маццелло думал, что не сможет спать еще несколько суток, но усталость всё же дала о себе знать. Поместье провалилось в тишину, когда солнце опустило кончики пальцев в прохладное озеро. Давно рассвело, но Тейлоры и их возлюбленные гости только-только расходились по комнатам, а Джо видел третий сон, и все они были об одном. Его прежние сны, но теперь в них было больше боли, и он не мог понять, принадлежала эта боль ему или друзьям, которых он ранил. «Значит вот так? — Бен захлебывался кровавыми криками на лысом краю пропасти. — Скачешь от одного к другому? А если бы ты встретил его раньше?» Харди со злобой отрывал от обрыва мелкие камешки и носками ботинок швырял их в глубокий мрак. «Видишь, что ты наделал, Джозеф?» — Гвилим был куда спокойнее, но скрещенные на груди руки выражали его разочарование. Перекатываясь с пятки на носок, мужчина почти был готов толкнуть и без того шаткую конструкцию — переброшенную через пропасть доску, посреди которой Маццелло готовился сделать решающий шаг. Он просыпался в холодном поту и тут же, словно кто-то с силой пнул его в грудь, проваливался обратно. И снова злоба и обида Бена, досада Гвилима. Снова сверкающие полосы на красных щеках Харди, опухшие полуприкрытые глаза Ли. — Джо, вставай! Американец вскочил на кровати и тут же рухнул с нее, связанный ворохом сбитых одеял и своей же перекрутившейся во сне рубашкой. Люси только улыбнулась и подала ему нежную маленькую ладонь. Из-за открытой двери теплыми объятиями заманивали ароматы выпечки и кофе. И будто ничего не случалось, и прошлая ночь была лишь дурным сновидением, Бен и Гвилим сидели за одним столом, редко переговариваясь и даже улыбаясь друг другу. Всё семейство Тейлоров и супруги Мэй любовно наблюдали за ними с разных концов вытянутого застекленного овала столешницы. В свете дня дом больше походил на дом старого коллекционера. Теперь, когда каждый угол не был заслонен подпитыми гостями, Джо удалось рассмотреть то, чего он и ожидал всё время с момента первой встречи с Роджером: кофейные оттенки на стенах, люстры, сверкающие золотом, статуэтки и памятные сувениры с разных концов планеты. По отдельности — безделушки, а в одной столовой — выставочный зал памяти нескольких поколений. Американец как мог старался не привлекать к себе лишнего внимания, однако его то и дело утягивали в разговор. Брайан постоянно интересовался его работой, хвалил картины с его участием и желал в скорейшем времени начать новый проект. — Ты говорил, что собираешься срежиссировать что-то? — Бен вдруг повернулся на него и слегка опустился на стол, как бы прилег, исподлобья глядя на мужчину, стараясь скрыть покрасневшие глаза за волосами. Долгожданное в этих краях солнце било в широкое окно, за которым еще этой ночью разворачивалась драма масштаба голливудской трагедии, и его лучи путались в пшеничных взлохмаченных локонах, отражались от светлых глаз и били в самое сердце Маццелло. Он чувствовал обиду Бена, чувствовал его злость, но и сам не мог перестать злиться от того, как спокойно теперь вёл себя британец. — Точно, — Гвилим так же взбодрился и отвлекся от теплого хрустящего тоста. Масло на его губах блестело и делало легкую улыбку еще более непринужденно-радостной, словно бы подчеркивало её. — О чем ты хочешь снимать? Джо замялся. Пусть он и любил привлекать внимание к своей персоне, в такие «семейные» моменты предпочитал быть участником разговора, но не его центром. — Как и все, — мужчина смущенно улыбнулся и опустил взгляд на тарелку. Хотелось спрятаться, но взгляды подпирали его со всех сторон. Заинтересованные, взволнованные, и из-за этого он чувствовал себя еще более неловко. — О любви. Харди выпрямился и засунул в рот целый тост, неприлично причмокивая и размазывая ароматный ягодный джем вокруг рта. Джозеф мельком подумал, что наверное с его губ джем будет еще слаще, но тут же отогнал от себя эту мысль, сам не заметив, что прикусил еще кровоточащую нижнюю губу, пялясь прямо в самый рот блондина. — И о какой же? — с набитым ртом спросил Бен, не дав рыжему и возможности отдышаться. Джо не знал. Он любил кино одинаково сильно во всех его аспектах. Он мог делать кино, видеть всю картину еще до начала работы над ней, но в этот раз, хоть изначально у него и были мелкие еще несобранные воедино картинки в голове, он растерял всё, над чем думал и вовсе забыл всю идею. — Не наседай, — смешливо шикнула Люси и отвлекла всеобщее внимание похвалами в адрес прекрасного сада. — Это еще что, — гордо хохотнул Роджер, и его усы возбужденно подпрыгнули. — Приезжайте, когда всё зацветет! Почти весь день друзья провели в прогулке по дому и окрестностям. Роджер рассказывал в деталях историю каждой покупки, даже самой незначительной, а Брайан то и дело подтрунивал над ним, хлопая по плечам и перебивая речь ударника какой-нибудь неловкой историей из его жизни. Маццелло восхищался их дружбой, и ему оставалось только мечтать о том, что когда-нибудь лет через двадцать они будут так же собираться друг у друга в гостях, седые старички, и предаваться воспоминаниям о лучших годах их жизни. — Ну же, оставайтесь еще хотя бы на денёк! — молила Тайгер Лили, мелодично хныкая (младшие Тейлоры, откровенно говоря, всё делали чрезмерно красиво), вешаясь на руки друзей. Но как бы печально не было это осознавать, приходила пора возвращаться к привычному темпу жизни. Кому-то в Лондоне среди прекрасных мрачных улиц, а кому-то в шумном Нью-Йорке в большом пустом доме. «Может, собаку завести?» — замечтался Джо, когда они в очередной раз взбирались по ступенькам, ведущим ко входу в дом. Ему удалось немного отвлечься от событий последних недель, да и друзья выглядели вполне обычно, почти игнорируя друг друга, но изредка подшучивая и толкаясь бедрами. Маццелло облегченно вздыхал, когда наблюдал Гвила, закинувшего руку на плечи Харди, и последнего, передумывающего закурить, уже когда руки механически тянулись в карманы. Ему казалось, что теперь они разъедутся и всё это останется в прошлом, и не нужно будет больше изводить себя одинаковыми снами, от которых Джо просыпался в холодной испарине и с солеными липкими слезами на лице, но с наступлением темноты в его комнату постучали. — Джо, это я, — Рами быстро стучал ногтями по деревянной поверхности. Американец впустил друга, и тот с силой толкнул его в грудь, направляя в сторону ванной комнаты. Не успел Джозеф опомниться, как дверь хлопнула перед его носом, а уже через пару секунд в комнате как из ниоткуда возникло еще два человека. — Пока не разберетесь, будете сидеть там, придурки! — Люси хлопнула по двери плоской ладонью и подперла ручку стулом. И вот, полчаса спустя, они всё еще не разобрались. Гвил тщетно пытался объяснить Бену, что тот увидел то, что хотел видеть, упустив из виду самое важное. — И если бы ты, — чеканил Ли, и его слова с каждым звуком становились всё тише, словно Джо делал шаг назад в ритм с ударами кончиком языка о нёбо, — удосужился выслушать, то всё бы понял. — А я и так понял! — перебил его Харди, вскочив с места и выставив грудь вперед. — Да нихера ты не понял! — прикрикнул Ли и неожиданно даже для самого себя схватил его за грудки и тряхнул так, что блондин приподнялся на носочках, краснея от злости, дуя щеки и крепко сжимая сильные кулаки. — Закрой свой рот и послушай меня хоть раз! — не унимался Гвил, даже не думая отпускать парня. — Не собираюсь ничего слушать! — в ответ Бен орал во все горло. Джо слышал звон его голоса, срывающегося на плач, и с каждой высокой ноткой что-то в нём обрывалось. — Прекратите! — взвыл он, грузно поднимаясь из скользкой ванны. Парни, будто забыв о его присутствии, вмиг смолкли и синхронно повернули головы. Гвилим медленно отпустил Харди и сделал шаг назад, виновато поглядывая на американца, но блондин и не собирался успокаиваться. — А ты… А ты! — задыхаясь, Бен не мог подобрать слов. Джо понимал, что тот хотел сказать, но если бы он всё же набрался решимости и произнес ужасные слова, Маццелло, пожалуй, рухнул бы без сознания на том самом месте. — А что я, Бен?! — в ответ заорал Джозеф прежде, чем Харди сообразит, что сказать. — Я не знал, что мне делать, ясно тебе? — он шагнул вперёд, но оступился и вернулся на место. — Я выбрал тебя, но не хотел делать больно Гвилу. Волосы на его затылке встали дыбом, мурашки на спине щекотали позвонки. Он сказал это. В порыве бури эмоций, обезоруженный собственной слабостью, но он сказал это, и теперь был готов умереть от счастья. Сказал. — Я всегда выбирал тебя, истеричный кусок дерьма! Бен расслабился и развернулся к другу всем телом. Гвилим молчал, но Джо видел его улыбку: легкую и радостную, почти будто победную. Дверь медленно открылась, и не успели парни сообразить, как Ли выскочил в небольшую щель и стул снова вернулся на свое место. Отвлёкшись на данные странные манипуляции, «заложники» тупо уставились на преграду, хором замычав «А… это че было?», но Бен быстро вернулся в прежнее русло, взмахом головы отогнав от себя случившуюся нелепицу и вернувшись мыслями и телом к до оцепенения удивленному и одновременно напуганному Маццелло. — Что ты сказал? — было видно — сдерживать улыбку Бену удавалось с трудом, но он по-прежнему хмурил брови и недоверчиво измерял Джозефа взглядом, словно прикидывая, какого размера должен быть гроб для него и сколько с них возьмут за транспортировку бездыханного тела американца. — Что слышал! — Джо почти притопнул от досады и в то же время радости. Три слова, судорожно думал Маццелло, нужно сказать всего три слова, и все их проблемы будут решены. Три слова способны на убийство, но они же — дают жизнь. Произнеся три слова, можно разрушить империю, а можно воздвигнуть новую из праха былых потерь. Никогда прежде Джозеф не испытывал на себе такого давления нелепого набора букв — знаков, символов, из которых, по сути, состоит вся человеческая жизнь. — Бен, — он шумно вздохнул. Ну же, уговаривал себя мужчина, переминаясь с ноги на ногу. — Я люблю тебя.