.gravity smiled

—***— 9.

.gravity smiled © bon iver Язык присыхает к небу. Слова застревают в глотке, как кусок черствого, плесневелого хлеба. — Господи, Джим, это ты? — зовет его женский голос, дрожащий и полный странной светлой надежды. Ванда. Она — Ванда. Маленькая, красивая девушка. У нее большие глаза зеленого оттенка. Баки помнит ее улыбку, ровные белые зубки, аккуратную ладошку, накрывающую его белые пальцы. Помнит, как она сказала: «Боль не должна длиться вечно, Джей. Боль пройдет». И улыбалась, и в ее глазах было много понимания и тепла. Боль пройдет, Джей. Боль не прошла. — Да, — очень хрипло сипит Баки. Он чувствует себя таким маленьким, и потерянным, и одиноким. Ванда всхлипывает на том конце провода, ее голос дрожит. — Ты вспомнил? — шепчет она ломко. — Я так скучала, Джим! Так скучала, я... Как ты? Ты в Нью-Йорке? Где ты сейчас? — Я не... — он пытается вытолкнуть слова из глотки, но не может. Он как будто просыпается от долгого, страшного сна, тягучего и темного, в котором он шел вслепую по темноте. И возвращается обратно, в другой серый кошмар. Смотрит за окно — на дворе июль. Все так зелено и ярко от летнего солнца, столбик термометра бежит к тридцати семи градусам, над потолком гудит кондиционер. Баки отстраненно думает, что пропустил день рождения Джейсона. — Джим, — зовет Ванда. — Ты здесь? — Да, я... — он прочищает горло. — Я здесь. Прости. Я... — Он закрывает глаза рукой и плачет вдруг очень горько: — Я так рад тебя слышать. И он правда рад ее слышать. Она — маленький кусочек чего-то понятного и светлого. Это сложно — ее голос будит в нем воспоминания о небольшом доме в Саус-Энде и холодном револьвере, тяжестью лежащем в руке. Баки вдруг думает о Рамлоу, об Уэйде и Питере, о Шэрон, о доке Коулсоне. Пьетро. Эрике и Чарльзе. О Бостоне. И страшных, мучительных шести месяцах в нем. От внезапного обилия мыслей-воспоминаний резкой болью простреливает в самом недре мозга. К горлу подступает тошнота, и Баки, бросив телефон на диванную подушку, едва успевает добежать до ванной, прежде чем его выворачивает водой. Горло дерет, желудок сжимается. — Джей? — обеспокоенно зовет Ванда. — Джеймс?! Вернувшись, Баки берет смартфон с дивана и подносит к уху. — Прости. Прости, детка, я... Мне так жаль, — он проводит рукой по лицу. — Я... Почему ты не... — В голове мысли мешаются друг с другом, одна пожирает другую, и он не знает, за что хвататься. — Я приеду завтра. Завтра. Ванда всхлипывает снова. — Правда? Он кивает, хоть Ванда и не может увидеть. — Конечно, сестренка. Обещаю, — а голос сипит. Ванда шмыгает носом. — Хорошо. Джей, хорошо. Я буду ждать, ладно? Напиши мне сразу же, как соберешься, ладно? Я расскажу Броку или... Или ты сам? — она тараторит и путается. — Я сам. Спасибо. Вскоре Ванда кладет трубку. Баки остается в тишине, посреди квартиры, в которую никогда не хотел возвращаться. Вмиг все кажется таким понятным и знакомым — диван, кофейный столик, фотографии на комоде, «Божественная комедия», смотрящая на него корешком с книжной полки. Спальня. Постель, теперь передвинутая на другой конец комнаты. Баки идет туда не сразу. В глазах щиплет, но это не слезы. Он подходит к шкафу и долго роется в стопках белья, прежде чем находит то самое. Синее. Стив даже не выбросил его. Его имя — как песок на зубах. Баки трогает синее постельное белье. Он очень хорошо помнит — теперь, — как Пегги сидела на нем, пока натягивала красивые тонкие чулки на длинные ноги. Как ее каштановые локоны падали на чистую кожу плеч и закрывали полную грудь. Во рту сухо, глотку дерет. Баки смотрит на постельное белье и вспоминает — «Я думал, ты придешь позднее». Вот, что он сказал ему, после того как бросил использованный презерватив на пол. Смешнее не придумаешь. В самом нутре его пусто и холодно, и кости сводит ледяной, злобной болью. Он собирает вещи очень быстро, потому что и вещей-то у него немного. Он ничего не берет на память. Ему не нужно. Щекоткой по телу проходится чувство дежавю. Он сидит на диване в гостиной с синим постельным бельем в руках, когда слышит: — Баки? Его голос доходит как будто через вакуум. Баки не оборачивается, все еще держа в руках синее постельное белье. Собранная сумка стоит около ноги. — Почему ты так со мной? — и это все, на что Баки хватает. Потому что он не понимает — и никогда не поймет. Зачем соврал? Как все это провернул? Как упросил всех вокруг молчать? Для чего он вообще это сделал? — Баки, — и его голос ломается, как сухая ветка, когда он зовет. Он сразу все осознает. — Баки, пожалуйста. Я все тебе объясню. — Что ты объяснишь? — спрашивает Баки, но в этих словах нет ни капли горячей, бурлящей злости. Он правда не понимает. У него внутри полный штиль, а на душе очень-очень плохо. Он слышит, как Стив садится на пол около дверного проема. Молчит, и Баки не оборачивается. — Я люблю тебя, — говорит Стив. Словно это все объясняет, но на самом деле — только запутывает еще больше. Баки не думает, что так поступают с людьми, которых любят. Его мама говорила об этом, когда узнала о любовнице отца. — Прости. Я думал, что... Я хотел все вернуть, Бак. Я хотел. — И он начинает плакать, очень тихо и очень горько. — Я думал, все будет нормально, когда ты ушел. Я... Я жил с Пегги. Мне казалось, я влюбился в нее. Мне казалось... — он затихает. Баки сидит на диване, и между ними — всего-то три метра, но его голос очень далекий. — А потом я не смог. Понял, что не смогу. Пытался забыть и думал, что все сделал правильно. Но ты. Я люблю тебя, Бак. Я клянусь, я понял. И мне так жаль. Мне... Мне казалось, нет другого способа, потому что ты не хотел видеть меня. Не хотел слушать. Я звонил тебе и боялся хоть слово сказать. А потом. Когда ты упал, ты спросил, ничего ли не изменилось, и я не смог. Я не смог... — Ты спрятал телефон, да? — перебивает его Баки тихо. — Когда я упал, он не сломался. Ты спрятал его. — Спрятал, — соглашается Стив. Они молчат, кажется, очень долго. Слышно только влажное дыхание Стива и шум улицы из приоткрытого окна. И вдруг Стив говорит надтреснуто: — Скажи мне, что сделать. Только скажи — и я сделаю, Бак. Все сделаю, обещаю. И Баки молчит. Что тут можно сделать, думает он. Ничего не поправить. Ему так больно, но эта боль кажется родной, такой знакомой. — Я так не могу, — говорит Баки. И он не может. Не снова. Встает, убирает с колен синее белье. Берет сумку и уходит, не взяв оставленных на тумбе ключей. У него есть кое-какие деньги на карте, но оставаться в Нью-Йорке ни минутой дольше, чем нужно, Баки не хочет. Он садится в машину, на которой не ездил два месяца из-за сломанной руки, и отправляется прямиком в Департамент. Если успеет — застанет Фьюри. Фьюри обожает засиживаться допоздна. ~ Фьюри на удивление быстро и без споров подписывает заявление на увольнение. Смотрит на Баки внимательно одним-единственным глазом. — Мне жаль, Барнс, — говорит он по-отечески тяжелым голосом. — Мы все хотели помочь. И все рассыпается прямо на глазах так стремительно и совершенно безвозвратно. Баки на Фьюри не злится. Улыбается и коротко жмет руку. Оставляет Наташе сообщение о том, что уезжает в Бостон сегодня же, и говорит, что не в обиде. Они хотели помочь, он понимает. Просто ничего не получилось. ~ В Бостоне тепло, душно и влажно. Все небо в тучах, недавно прошелся мелкий дождь. Баки не знает, куда податься — наверное, его квартира в Саус-Энде теперь принадлежит кому-нибудь другому. Так что он едет к Рамлоу, неуверенный, что тот дома. По телефону говорить не хочется — лучше уж подождать в машине. Но Рамлоу дома, вместе с Шэр, готовящей лазанью. Когда он открывает дверь, они смотрят друг другу в глаза пару секунд, прежде чем Рамлоу его обнимает. Баки сжимает в пальцах футболку на его спине и медленно выдыхает через нос, борясь со слезами. — Пиздец, Джей... — сипит Рамлоу. — Какого черта, брат? Они сидят на кухне. Шэр улыбается, у нее в глазах блестят слезы, а тушь смазалась. Баки чувствует себя так, будто вернулся с войны. — Прости, что не позвонили, что... — Рамлоу запинается. — Черт, Джей. Нам так жаль. Нам всем. Уилсон все порывался поехать в Нью-Йорк, но я не позволил. Баки кивает, смотря в чашку с чаем. — Я понимаю. Вы хотели как лучше, — соглашается он. Он правда не злится на них. Они видели, что с ним случилось, когда он сюда приехал. Видели, как он сидел на таблетках, как не спал и не ел, как боялся неопознанных номеров. Это была очень медленная агония, и они хотели прекратить ее. Сложно этого не понять. Шэр сжимает его ладонь. — Он позвонил нам в мае. Сказал, что любит тебя. Что виноват, но хочет как лучше, что это расставание убило вас обоих, и он хотел только снова сделать тебя счастливым, вот и все, — сквозь всхлипы говорит она. — Просто... — Мы боялись за тебя, старик, — подхватывает мрачный Рамлоу, скрестив руки на груди. — Может, это было тупо. Может, друзья так и не поступают. Но мы посоветовались все вместе и решили, что ты достаточно намучился. Что, может, ты правда снова... Не знаю. Снова будешь жить по-человечески? С ним? Баки снова кивает. — Нет, ребят, я не злюсь на вас, правда. Любой поступил бы на вашем месте так же, — уверяет он. — Да и... Не знаю, как бы я воспринял, если бы вы мне все рассказали. — Он горько усмехается, вспоминая. Вспоминать больно, как вырывать зуб без анестезии голыми руками. — Я жил как во сне. Как будто ничего плохого не случится и не случалось. Мама говорила, во сне никогда не больно. Вот и мне не было. Шэр снова начинает плакать. Рамлоу приобнимает ее за плечи. — Как ты узнал? — спрашивает он. Сразу же добавляет: — Не говори, если не хочешь или не можешь. Баки пожимает плечами. — Я начал вспоминать медленно. Это был как зуд изнутри мозга. Не знаю. Словно подсознание давало мне подсказки, — он пожимает плечами. — Сначала снилась мама. Перед своей смертью. Потом... — он прочищает горло. Тяжело это сказать. — Потом — Пегги Картер. Та его девушка. Ну и так, по мелочи. Я бы не вспомнил, если бы она не помогла мне. Шэр хмурится. — Кто? Эта Картер? Баки кивает. — Она вернула мне мой старый телефон. Позвонила Ванда — и я вспомнил почти сразу. И ушел сразу же. — Пиздец, — лаконично говорит Рамлоу. Баки устало улыбается. — Да уж, — он снова смотрит в кружку, на остывший чай. — Как... Как Ванда? Рамлоу хмыкает и закуривает. — Нет смысла врать, наверное, — говорит он. — Она была очень плоха. Ей пришлось сложнее. Она много раз хотела поехать в Нью-Йорк, разыскать тебя. Но мы не давали, да и она сама потом поняла, что лучше все оставить, как есть. Мы не виделись около месяца. — Рамлоу бросает на стол зажигалку. Недолго они все молчат. — Что собираешься делать дальше? Баки поднимает взгляд и смотрит прямо ему в глаза. И честно отвечает: — Не знаю.