***
Лениво и сонно ветер пробегал между рядами парт утреннего класса; солнце с осторожностью кралось сквозь окна, заливая комнату янтарём. Знаете, здесь на переменах по коридорам проносятся чудесные американские песни, отдающие лёгким джазом и слышащиеся меж тихих разговоров учениц, с интересом рассматривающих учебник по математике или книгу из школьной библиотеки. Тянущийся вдоль окон шлейф длинных тёмно-зелёных юбок, драпировкой спадающих с талии, сверху был усеян бежеватыми блузками с фонариками. То и дело сжимались в руках колеса широких изумрудных бантов, опоясывающих воротники. Лёгким перебором играл саксофон по ту сторону динамиков. — Ты сделала пятый номер? Я не понимаю, в чём у меня ошибка… — Да, дай сюда… — Спасибо. Листы книг порой шелестели, перебираемые ветром открытого окна. И сигаретным дымом… Но тогда окно почти сразу закрыли.***
«Твои оценки снова пошли вниз», — говорила она низким скрипящим голосом. — «И снова эта раздражающая обиженная гримаса».«Это от тебя так несёт дешёвой газировкой?»
***
Моника неторопливо убрала назад мокрые после душевой воды волосы; некоторые прилипшие к лицу волоски паутиной переплетались по бледной коже. Она вдохнула, стараясь набрать как можно больше воздуха в лёгкие. Она не отрывала взгляда. Закрыв глаза, Моника запрокинула назад голову и громко выдохнула воздух, словно это был дым от сигареты после долгой затяжки. Она впилась руками в подоконник и, поджав алеющую губу, начала всматриваться в пустую улицу, спешно выдыхая на каждые «1, 2, 3…». Нетерпеливый взгляд бегал от одного фонарного столба к другому, всматривался в зрачки мимоидущих за руку подростков, отчего кисти тех начинали взволнованно дрожать.***
Тем воскресным вечером они сидели в доме Пэйдж, перелистывали журналы, отчеркивая ручкой пару фраз на страницах. Кажется, будто в тысячный раз Моника просила кружку воды: смердящая сухость во рту уже пару недель мучала её, а мелочь в карманах нещадно пропадала во рту уличного автомата с газировкой. Стакан выскользнул из руки, разбившись о пол, Пэйдж растерянно потёрла уголок правого глаза рукой, смотря на Монику. — Я плохо спала последние три дня, — кончики розовых волос проскользили по мокрому полу, — Всё из рук валится, буквально. Моника остановила взгляд на луже воды, провела по ней пальцем и облизала его. — Я принесу ещё. — Бессонница? — Конспекты?! — Ну точно, родители с тебя и глаз не спустят до конца экзаменов. Пэйдж отвела взгляд в сторону: — И после не спустят, меня это жутко бесит. Может, бесит, потому что я не спала три дня, не знаю. — Родители, школа, — Моника прошипела, сцеживая каждое слово сквозь зубы. — Достало. И твои разговоры об экзаменах. Бесят.«А меня раздражает этот запах газировки, но ты же это знала, да?»
Она хлопнула страницами журнала, заводя за спину руки. Пэйдж широко распахнула окно, впуская ночной воздух в комнату. Пара мотыльков склубилась возле ночника, наивные, беспечные, обжигая свои крылья зноем лампады. Она облокотилась спиной к окну, а жаркий ветер без памяти потерялся в её длинных волосах. Ей навстречу кинулся поток вырванных книжных страниц, отчего она испуганно вытянула вперёд руки, стараясь поймать хоть пару. Все синие, ярко-ярко синие, изрисованные и напрочь исписанные, они кружили по комнате. Моника только подняла голову и медленно закрыла глаза. И вот, комнату наконец-то душно наполнил запах бумаги, смешавшийся с чем-то расплавленным, едким и резким, кружа голову.***
Они падали и падали, падали и падали, и снова падали. Сотни вырванных книжных страниц слетали с опрятных голов учениц, путались в шлейфах болотных юбок, дотрагивались до кончиков изогнутых пальцев руки. Высунувшись в окно, они обе срывали голоса в напористом «БУНТ!», а через двадцать минут — напористо громко молчали в кабинете директора, лениво закручивая пряди на средний палец. О чём говорил директор? Понятия не имею, вот честно. Через несколько минут их отпустили по классам. Очередной звонок — под оглушительный хохот звонких голосов они падают спиной с разбитого окна второго этажа, ломая ветки устроившихся в ряд кустов сирени. Пронзительный, острый хохоток игриво носится по улицам ещё несколько минут, пока перламутровые листья мешаются в шлейфе длинных, может, чуть задравшихся выше колен оливковых юбок девчонок. Щурясь весеннему солнцу, они ловят на себе взгляды прыгающих с места на место солнечных зайчиков. Майский ветер шаловливо играл на листьях каштана, перебирал их, кружил и, заскучав, бросал на землю. Он планировал над весенней травой, клоня её к земле и роняя вниз серебрящиеся жемчугом капли. Жаром отдавал утренний воздух, опаляя дыхание, — было ясно, что май вот-вот закончится. Над головами только что пролетел жужжащий кукурузник, косясь и разрезая небо поржавевшими крыльями; за ним лениво проползли ещё два таких же. В руках они сжимали подол грязно-зелёных юбок, они прыгали с места на место, разворачивались к друг дружке лицами и, встретившись взглядами, тут же заливались звонким хохотом. Они шли уже около получаса, ловили разгоряченный воздух, слившийся с их жарким дыханием. — Ты-… — Моника прикрыла рукой рот, чтобы откашляться. — Ты видела их лица? Она заискрилась улыбкой, отнимая руку ото рта и оставляя красноватый след на юбке. Они дошли до автомата с газировкой, где тонкая девичья рука в длинном рукаве уже по привычке пробежала по потёртой краске кнопок «1» и «6». Моника взяла две розоватые баночки, протягивая одну из них Пэйдж. Недавно они обе начали носить зимнюю школьную форму с длинными узкими рукавами. Наверное, чтобы отличаться от других учениц (по правде говоря, это Пэйдж начала повторять за Моникой, натягивая по утрам вместо привычной лёгкой блузки кофту). В компании Моники время тянулось незаметно. Её длинные тонкие пальцы бегали в волосах, искусно изгибаясь. Она снова перебирала пряди изломанной кистью руки, томно выдыхала каждую букву. И на каждый выдох её иссиня-чёрные ресницы качались вверх-вниз, она смотрела прямо в глаза. Её суженные зрачки перебегали с места на место, так до дрожи в руках было тяжело отвести взгляд. — Я уже иду, буду через десять минут, — ни на секунду не замирая, тёмно-бордовые, искусанные губы пропели в трубку телефона. — Мама звонила? — Пэйдж перевела взгляд с кивающих губ Моники на собственные руки. Она переплетала пальцы, растерянно комкала в руках юбку. — До завтра? Моника тепло улыбается, щуря глаза.***
Она стоит посреди разбитой пылающей улицы. Она пытается открыть глаза, но комом склубившиеся слёзы тяжело придавили веки, она отчаянно и сумасшедше трёт их, но горячие капли всё больше жгут кожу. Каждый вдох и каждый выдох ускоряют биение сердца, что через пару минут его стук нельзя отличить от шумного дребезжащего мотора. Она падает на лиловые колени и вскрикивает в очередной попытке открыть распухшие алеющие глаза. Кто-то ядовито шепчет на ухо: «Моника, мне звонили из школы». Грязно-алая кровь заполняет уши, льётся через нос, раскрытые в страхе искусанные губы. Она давит на ушные перепонки, отчего в голове настойчиво, в такт венам, пульсирует отравленное «отвратительно», «исключение». Пространство огибает нервной дрожью острый суженный зрачок левого глаза — она в своей комнате.