Не по сценарию

      — Эв! Постой!.. Эван! — слышу его голос за спиной, что в самое сердце бьет. По нервам, по каждой клеточке. Вздрагиваю. Алекс... Внутри все переворачивается. Не останавливаюсь, наоборот, шаг ускоряю. Чуть ли не бегу теперь, хотя знаю: не сбежать мне от него. Никогда. Ясно как день.       Пара недель с того самого дня с моими «дикобразами» прошла. Виделись несколько раз всего мельком. Да и то на съемках, где вечно нервно, шумно, куча людей вокруг, где не поговоришь нормально. Что и к лучшему так-то.       Не писал, не звонил ему. На его бессвязные, нервные какие-то сообщения в мессенджере не отвечал. Не читал его твиттер. Даже с коллегами старался о нем не говорить и от них о нем не слушать. Думал, так проще будет.       Старался не думать о нем, не вспоминать, не прокручивать в памяти все подробности нашей с ним последней личной встречи. Вычеркнуть силился его из своей жизни. Смешно. Нам еще ни одну сцену вместе играть. И потом… встречи с фанатами эти, презентации... Но я пытался. Честно, пытался. Избавиться если не от него, то от этой зависимости от него. Переключиться пытался на что-то иное.       Тщетно. Мысли все вокруг него. Все песни — о нем. Все слезы, не подобающие мужчине, горькие, тихие — о нем. Все сны и молитвы.       И вот он за моей спиной. Чувствую его взгляд, ежусь, будто мне холодно. Хотя и правда знобит что-то.       — Эван! — это уже похоже на отчаянный крик. Слышу: почти бежит за мной, и все же останавливаюсь. Зажмуриваюсь на секунду, глубоко вдыхаю, натягиваю лучшую из своих улыбок и оборачиваюсь. Пусть. Что уж теперь…       — Привет, Ал! — здороваюсь спокойно, мягко, приветливо. Как всегда было. До того дня, когда все изменилось.       — Привет! Зову-зову, а ты не слышишь, — подходит ближе, останавливается в метре от меня, покачивается с пятки на носок и обратно, заложив руки за спину. Усмехаюсь: в такой позе часто можно видеть Шевалье в его сценах. Копирует меня?..       — Прости, задумался, — немного равнодушно повожу плечами, а внутри — буря. Его взгляд, теплый, ласковый, дружеский, такой родной скользит по мне, а я свой отвожу, чтобы не встречаться с ним глазами. Иначе не выдержу, и что-то случится тогда, что нельзя будет исправить. — Что ты тут делаешь? Ты же сегодня не снимаешься? — Спрашиваю, разглядывая рисунок на его футболке: Тоторо под зонтиком-листком. Какой Алекс все же еще ребенок… И как я люблю это в нем. Люблю его. Нет, не думать!..       — Я... — он осекается, трет подбородок — на лице его приличная щетина, которую он поцарапывает пальцами, — я… поговорить хотел. Нам надо поговорить!       Последняя фраза сказана с особым нажимом. От этих властных «герцогских» ноток у меня мурашки по спине. Невероятно цепляет, когда он такой. И в образе, и сам по себе. Но не время об этом думать. Думать надо о том, о чем он там хочет поговорить. И как мне выдержать этот явно серьезный разговор. Как не сорваться в истерику или дурацкие ненужные ему признания. Хотя, с чего я взял, что разговор будет о нас?..       — О чем? — спрашиваю немного равнодушно, хотя внутри все замирает. Что там опять у него на уме? Страшно. Мне страшно? Серьезно? Серьезно...       — Не здесь!       «Не здесь» — это не в коридоре у гримерок или не на площадке вовсе? Где тогда? И почему? Не хочет свидетелей? Свидетелей чего?..       — Хорошо, я сейчас переоденусь, и пойдем поужинаем где-нибудь. И поговорим…       — Нет, сейчас. Но не здесь! — хватает меня за руку, тянет подальше от гримерок, по коридорам, куда-то в ангар с декорациями, откуда все уже ушли, впихивает в «королевские покои». Сейчас тут темно и пусто. И очень непривычно быть тут без толпы людей. Сесть некуда, мебель переставили в другую декорацию, потому просто останавливаемся посреди «комнаты».       Я не понимаю, чего он от меня хочет, но повинуюсь ему. Какая-то апатия охватывает, если честно. Наверное, я просто устал быть в таком напряжении. И уже готов ко всему. Лишь бы развязка наступила быстрее. Даже если он сейчас меня ударит. Или скажет, что мы больше не друзья и чтобы я не смел больше приближаться к нему. Или…       Прерывает мои мысли. Берет меня за предплечья, чуть сжимает их, проводит кончиками пальцев вверх вниз, вызывая легкую дрожь.       — Слушай, я… — начинает громко, быстро, но тут же замолкает, будто пугается звука собственного голоса, эхом прогремевшего в пустой декорации. Переходит на шепот: — Я скучаю по тебе очень. А ты… избегаешь меня почему-то... То с Таем, то с Джесс. Но не со мной. С площадки убегаешь, как ошпаренный. Трубку не берешь. И я писал тебе… Ты не ответил. Мы давно никуда вместе не выбирались. Почему, Эв? Я.. обидел тебя чем-то?       Молчу. Что я могу ему сказать? Как я могу объяснить, почему мне так трудно быть рядом с ним? Как могу рассказать, как потерял от него голову? Как люблю... Никак! Избегаю его? Чертовски верно! Избегаю. Сбежал бы в ЛА, да контракт не позволяет. Ничего. Недолго осталось.       — Еще и сезон этот чертов!.. — он вновь повышает голос, сжимает кулаки, выпуская мои предплечья. Злится. Смешно. На что тут злиться? И чем ему-то сезон не нравится? У него-то сезон замечательный. Центральная фигура. Чуть ли не наравне с Благденом-королем.       Это для меня сезон действительно чертов, потому что… потому что не только у нас, но и у наших героев никакого просвета. Только скандалы. И расставания. И попытки жить друг без друга. И боль. Боль, боль, боль. Ах, Ал! Знал бы ты, как каждый раз ломает играть все это. Как пропускаю каждую сцену, каждую реплику через себя. Как настоящие — не киношные — слезы по щекам катятся. Как тошно следовать сценарию. Как кажется, что это не Филипп с Шевалье говорит, отталкивает, презрительно сквозь зубы разговаривает. Не Филипп — ты. Алекс с Эваном. Ах, Ал…       — Что тебе сезон? — стараюсь взять себя в руки и не показывать всего, что сейчас изнутри меня раздирает. — Сезон как сезон.       — Нет, — вновь перехватывает мои руки, пальцы наши сплетает. И так легко, так естественно это выходит, что я даже не убираю рук, подчиняясь в очередной раз. Пусть. Последний раз… — Нет, не сезон как сезон. Мне не нравится все это. Но это ладно, сценарий есть сценарий. А вот что ты от меня бегаешь, это… меня беспокоит. И злит. И я не понимаю. Эв, чем я тебя обидел? Скажи.       Смотрит на меня как щеночек. Так жалобно. Твою ж!.. Хочу ударить его сейчас. Какая-то злость жуткая изнутри прорывается. Бешенство. Никогда такого за собой не замечал. Едва сдерживаюсь. Неужели не понимает, не замечает, что он делает со мной. Что его эти игры в кошки-мышки, когда то приманивает к себе, то вновь отталкивает, что его поцелуи эти невинные, объятия, ночные посиделки рядышком со мной делают? Или замечает и все специально?..       — Ничем. Все в порядке. Просто я устал, вот и все, — говорю спокойно, руки у него забираю, прячу их за спину. Не хочу, чтобы вновь меня трогал, тогда не сдержусь. Ударю его. Честно. А еще не хочу, чтобы видел, как они дрожат.       — Так давай отдохнем. Поедем куда-нибудь из Парижа. Хочешь? Хочешь вместе, хочешь с ребятами. Ты измотан, я вижу, Эв…       Рука его стремится коснуться меня вновь, но останавливается, не пройдя и половины пути. Отводит взгляд, плечи его опускаются.       — Ладно, не хочешь, как хочешь. Я думал, что… Неважно. Извини. Я пойду.       Разворачивается, делает пару шагов. Наверное, прочел эту злобу в моих глазах. А на что я злюсь? Сам не знаю. Сам вляпался. Сам придумал себе эту любовь. Сам ее взращивал. Сам виноват. Никто больше. А теперь злюсь. Злюсь на него, что он не видит, что делает. Дружить он хочет. Как раньше. Ничего, нахрен, не будет, как раньше! А ведь он не при чем. Все я! Только я!..       — Лорен приезжает. Хотела тебя видеть. Скажу ей, что ты занят… — шепчет, а меня прорывает. Лорен! Ненавижу ее! Эту… эту дрянь! Она… она его у меня отняла! Да, была Кайса, когда мы... Но потом Кайса исчезла, и я думал... А тут она. Новая пассия! И она хочет меня видеть?! Да я бы ее с радостью в Сену бы спихнул! О господи!       Меня колотит всего. Слезы непроизвольно выступают на глаза, смаргиваю их. Руки трясутся. И я кричу. Кричу, не думая о последствиях. Срыв-таки свершился.       — Оставь меня в покое! Оставь меня, Алекс! Ты... ты мне надоел уже! И Лорен твоя! Просто оставьте меня! Не хочу вас видеть, ясно тебе?!       Оборачивается, смотрит на меня с удивлением и ужасом. А меня несет. Кричу что-то, что он поработил меня. Что подчинил, как паук в свою паутину вплел. Что меня это бесит. Ни слова неправды в общем-то.       Лицо его мрачнеет с каждым моим выкриком. Наконец выдавливает из себя:       — Я понял. Можешь не продолжать, — и уходит, осторожно прикрывая за собой дверь декорации.       А я медленно оседаю на пол и меня прорывает. Я рыдаю в голос. Сотрясаюсь всем телом. Почти вою. Бью кулаками об пол. Потом падаю на него ничком…       Хорошо, что никто сейчас тут не сможет меня увидеть или услышать. Подумали бы, что я с ума сошел.       Видит бог, не этого я хотел, когда мечтал, чтобы все разрешилось. Но... я мог хотеть чего угодно, а вышло вот так. Я все испортил. Теперь уже точно все. Ничего не будет. Даже дружбы. Конец. Все кончено.