Не по сценарию

      — Значит, все, — входит в мою гримерку, останавливается на пороге, — конец?..       Вижу в его глазах слезы. Смаргиваю и свои. Только что узнали, что этот сезон будет последним. Правда, конец. Несколько недель еще тут, а потом... Никогда больше.       Пустота такая внутри.       — Похоже на то, — подвигаюсь на диванчике, освобождая ему место рядом с собой. Сядет или нет? Мы же так толком и не помирились после моего срыва. Я извинился, конечно. Но… дружба не вернулась. Лишь ровные деловые отношения. А теперь он пришел ко мне. В этот день. В этот момент. Может, я для него что-то значу еще? Впрочем, неважно.       Медлит. Потом делает несколько шагов в мою сторону. Молча. Садится рядом, складывает руки на коленях, смотрит на них. На свои пальцы, унизанные бутафорскими кольцами. Я тоже смотрю. Замечаю то самое кольцо, что посчитал тогда давно за помолвочное. Смешно. Усмехаюсь.       — Что? — спрашивает.       Дергаю плечом:       — Ничего, просто… вспомнилось.       Не спрашивает, что мне там вспомнилось. Не имеет для него значения, наверное. Да и для меня тоже уже нет. Все равно все уже кончено. Молчим.       Слышу его дыхание, чуть поворачиваюсь, смотрю на его профиль. Он в костюме Филиппа, прядь длинных волос парика свисает на лицо, загораживает мне вид, поднимаю руку, чтобы убрать ее, но останавливаюсь. Можно ли мне его трогать так теперь? Нет, конечно. Мы же не друзья.       Сам — то ли мой жест заметил, то ли просто ему тоже мешают волосы, — убирает их за ухо, поворачивается ко мне всем корпусом и губы облизывает. Смотрю на это быстрое движение языка, как завороженный. Вот бы поцеловать его сейчас!       — Эв, послушай…       Ну что опять? Неужели нельзя просто в тишине посидеть. Чтобы была иллюзия прошлой дружбы. Будто все, как раньше. Зачем опять что-то говорить? Разрушать…       — Что? — опять грубо как-то выходит. И опять ненавижу себя за это. Нервы тебе надо лечить, Уильямс!       Качает головой, поджимает губы. Осуждает. Правильно, осуждай. Но ничего не изменится. Все уже случилось. Я все испортил. И ни к чему опять это ворошить и… Все равно ничего не наладишь. Зачем усложнять?       — Ничего! — обрывает меня. Строго, что нельзя не подчиниться. Вздрагиваю. Дыхание перехватывает. Он молчит, потом говорит уже тише: — Давай… перестанем это все.       — Перестанем «что»? — не понимаю, к чему он клонит. Да и хочу ли понимать?..       — Ругаться. И вообще… Я не знаю, что случилось с тобой. С нами. Но мне… не хватает тебя. Серьезно.       Открываю рот, чтобы вновь сказать что-то — явно такое, о чем потом пожалею, — но он не дает мне этого сделать. Торопливо продолжает, буквы глотает. Его акцент валлийский, когда ни черта не разобрать… Как же раздражает!       — Дай сказать! — почти рычит. — Серьезно. Не хватает. Ты сказал, что я на тебя давлю. Давил. Что в паутину вплел… Ты знаешь, я думал о твоих словах долго. Все эти дни. Анализировал. И ты… ты прав. Да, так и есть. Я тебя хотел… себе. Боялся, что потеряю. Что ты уйдешь. А так вышло, что ты… ушел и так. И мне... тяжело это. Ты важен. Ты так мне важен, Эван! Тем более, сейчас, когда я понял, что… больше ничего не будет. Что другого шанса может не быть, не случиться. Что это — конец. И для них, и для нас.       Говорит на одном дыхании, даже голос срывается. Наконец замолкает. Я тоже молчу, не знаю, что ответить. Это что, это… признание?.. Или я опять все понимаю не так, переворачиваю, как мне удобно.       — Алекс… — только его имя опять с губ слетает. Шепотом, болью, любовью. Собираюсь с мыслями, с силами. Неужели, мне дают еще один шанс? Я не могу, не имею никакого права его сейчас упустить. Но как же страшно ошибиться. Смотрю ему в глаза, чтобы увидеть, понять, что там на самом деле, в чем правда. Не разобрать. Плевать. Скажу. — Я… ты знаешь, я просто… я тоже просто боялся… Боюсь, что ты… что это просто игра. Что съемки окончатся, и тогда все. Нет, не то… — Тру висок, голову болью пронзает. От нервов, наверное. Алекс терпеливо ждет, пока я наконец решусь, молчит. — Я такой дурак. И ты и прощать меня не должен был. Я… глупостей тебе наговорил. Гадостей. А ты… Ты мне тоже важен. Даже больше, чем ты можешь себе представить. Ты знаешь, я…       Нет, не идут слова. Но, наверное, самое главное это, самое сокровенное он в моих глазах видит. Потому что берет меня за руку, гладит пальцы, подносит ладонь к губам и целует ее. И замирает так. Боже…       — Скажи, — просит тихим шепотом. Отрицательно качаю головой, кажется, сейчас расплачусь. Нет, не могу. — А если я скажу, скажешь?       Что? Что?! Смотрю на него в полнейшем шоке. А он улыбается. Прикладывает мою ладонь к своей щеке, жмется к ней, как котенок, который хочет чтобы его приласкали. Алекс…       — Давай вместе. Вместе не так страшно… — Не могу, не выходит. Отвожу взгляд, чувствую, как рука на его щеке дрожит. — Эван, к черту тебя! Давай. Сейчас. Сегодня! Самое время. Правду наконец-то. Три года вранья — это слишком. Ну! Я...       Не знаю: шутит, издевается, играет или правду говорит. Но действительно: к черту! Либо сейчас, либо никогда. Значит, сейчас. Что бы там ни случилось потом.       — Я… — повторяю за ним эхом.       — Люблю…       — Люблю... — и по моим щекам слезы градом срываются. Я сказал это? Правда, сказал? И он… тоже?..       — Тебя… — шепчет еле слышно и тут же в мои губы поцелуем впивается. Жадным, страстным. Таким, как тот, самый первый. Когда он свои барьеры взорвал. «Три года». Это что же, с тех самых пор?.. Дальше мыслей не остается.       Целую его в ответ, рука моя с его щеки на затылок передвигается, к себе притягиваю. Другой — за камзол. Вот так, ближе, теснее. Чтобы жаром к жару, чтобы чувствовать, чтобы все взаправду. Мой!       — Тебя… — только на секунду отстраняюсь, чтобы завершить признание все же.       Усмехается, кусает меня вновь за нижнюю губу. Больно. След останется... Чертов Влахос! Мой! Моя любовь!..

***

      — Слушай, мы тут немного переделали… — Сегодня снимаем последнюю сцену Шевалье и Месье. Мы ее только что в машине по дороге сюда всю переиначили. Алекс мнется, разговаривая с режиссером, нервничает: боится, что его идею отвергнут. Я не боюсь. Уверен: разрешат… Все равно же конец. Так почему нет?       Так и выходит.       Метки, команды, гримерша с кисточками, свет, костюмы...       — И, съемка!       И вот он опять передо мной. Так близко. Горячее дыхание его на моих губах.       — Я…       — Я…       — Люблю…       — Люблю…       Смеется. Смешно тебе! Смешно? Ах ты!..       — Тебя... — наши губы соприкасаются. Вновь. Несчитанный раз за последние дни. И все равно — как в первый. Горячо. Прошибает между лопаток, разлетается фейерверком по всему телу. Шумно выдыхаю, еле сдерживаясь, чтобы просто не накинуться на него сейчас со всей страстью. Не впечатать в стену и не начать ласкать всего. На глазах у всех. Чтобы все видели, все знали, что мой!       — Тебя… — теперь он верховодит. Стонет. Стонет так, что в паху отдается. Целует жарко, страстно, ноги подгибаются. Алекс…       Пусть это все видят. Тут, на площадке. И потом, по всему миру. Нашу любовь. Пусть не поймут ничего, пусть спишут на сценарий. Плевать! Я хочу, чтобы все видели это. Чтобы навсегда это осталось. Не важно, что будет дальше. И будет ли. Сейчас он мой. А я — его. Мой принц. И его Шевалье. Мы вместе.