Сшивание

      Кошатница зябко ёжится и оглядывается по сторонам: она внутри помещения, напоминающего завод: переплетение труб, шестерней и массивных цепей, металлические поверхности и мерцающие, чуть раскачивающиеся лампы на длинных проводах. Ветер сквозит по полу, холодит голое тело, облизывая каждую дырочку между вязью ее тончайшей кофты из кошачьей шерсти. Сам Рыжий преобразился, его маскарадный костюм сменился строгим мундиром неизвестной армии. Василисковые глаза на человеческом лице светятся зеленым неоновым огнем. Он немедленно пристёгивает руки Кошатницы наручниками к трубе высоко над головой. — Моя пленница... Ну что же, приступим к пыткам. Посмотрим, долго ли ты продержишься! Он проводит рукой по ее бедру, и Кошатница чувствует его неожиданно длинные когти, скользящие по мягкой коже. Он хватает ее за подбородок и смотрит в глаза взглядом, полным жажды обладания. — У меня есть одно средство, чтобы проверить твою стойкость. Делает шаг назад и нажимает кнопку старенького магнитофона. Помещение наполняют звуки, дробятся, сталкиваются, отражаются от стен и раскатываются призрачным эхом. Кошатница смотрит на Рыжего не мигая, тут же подчиняясь власти гипнотического взгляда, не в силах оторваться и пошевелиться. Молча сглатывает и облизывает тонкие губы. Кофта-сетка мягко стягивает налитые груди под учащенным дыханием. Она переступает босыми ногами, на полу шелестят листки бумаги, исписанные чьим-то мелким почерком. Рыжий начинает двигаться под музыку хищно и плавно. Он расстегивает пуговицы мундира, одну за другой, оглаживает их кончиками пальцев с загнутыми когтями, теребит из стороны в сторону, облизывая алые губы раздвоенным языком. Кошатница дышит все чаще, приоткрывает рот и прогибается навстречу Рыжему, но наручники останавливают. Между раскачивающимися цепями и лампами с конусообразными плафонами роятся тучки мошек. К ритму мелодии добавляется поскрипывание железа и тихие стоны Кошачьей мамы. Наконец пленитель резко срывает с себя пиджак и остается в медной чешуе, поблескивающей переплетением мышц. В свете ламп видны переливы каждого мускула, от резкой светотени более рельефного. Танец обретает ленивую грацию крадущегося хищника. Рыжий достает из-за пояса мягкую плеть и похлестывает ею по ноге, словно бы желая проверить, затем прыжком приближается и проводит плетью по ее груди, а руки между тем массируют черенок.       Кошатница вздрагивает, тянется всем телом навстречу, а Рыжий танцует, обвивается вокруг, кладет руки на ее бедра и жарко дышит в затылок, но немедленно отступает, едва она оборачивается. Он расстегивает пояс штанов и вытаскивает ремень, ныряет в ноги к девушке и связывает их, поднимается, не отводя взгляда. Язык ощупывает отвердевшие бутоны сосков, оставляя мокрые следы, трётся о каждый и ловит в расщелину меж двух кончиков.       Мелодия набирает обороты, добавляя уверенные, дерзкие нотки. Рыжий снова оказывается за ее спиной, а когда вновь появляется в поле зрения, штанов на нем уже нет. Он весь переливается, словно раскаленная ртуть, пульсирует жаром и страстью, обнаженный до чешуек. Восставший член стремительно увеличивается в размерах. Рыжий оглаживает плеткой его и всего себя, похлопывает по ягодицам пленницы. Кошатница откликается на прикосновение плетки новым рывком навстречу Рыжему и рычанием.       Ноги Кошатницы дрожат от возбуждения, вот только она хотела расставить их пошире, а ремень не даёт шевельнуться. Это злит, но злость свербит внутри вагины, а не в сердце. Страсть желания.       Рыжий сближается с ней телом, буквально прилипая животом к животу, вставляет ей в зубы черенок плётки и стискивает руками ягодицы, двигаясь из стороны в сторону и заставляя тем самым повторять этот танец. Пронзительно скрипят цепи наручников. Кошатница впивается зубами в деревянный черенок, дышит так, что пряди волос отлетают от лица раз за разом... Повторяет движения бедрами вслед за Рыжим. Запястья чуть ноют от наручников, но она почти не замечает боли. Все стекает вниз, туда, между ног. Серые призраки теней плывут по стенам, перемешиваются с отблесками металла, с зазывным эхом мелодии, пульсацией крови в ссадинах и запахом сырости, пота и ржавчины. Сладость, боль, желание. Кошатница поводит тазом все яростнее. Протяжно, зазывно стонет.       Рыжий не спешит сдавать позиции, хотя член почти кричит о желании немедленно насадить на себя жертву, как сочное мясо на шампур. С победной улыбкой он облизывает коготь и проводит им по ее бедру, оставляя белую царапину с тремя бусинами крови. Кошачья мама вскрикивает и шипит от боли. Рыжий присаживается и втягивает в себя красные капли, заполировывает черту языком, затем хватает и крутит ее соски, расцвечивает плечи следами жадных — до синяков — засосов. Её рёв резко обрывается и переходит в просящий скулёж. Кошатница переступает сведенными ногами и дрожит, трётся скользкими ногами друг о дружку, вся внутренняя сторона бёдер мокрая от смазки. Рыжий чертит еще одну линию вниз по ноге, расстегивает ремень и накидывает его Кошатнице на шею, не туго, но достаточно плотно, чтобы доставлять неудобство при повороте головы. Овладевает ею сзади, придерживая свободный конец ремня. Тело Кошатницы сотрясается в сладостной дрожи от ощущения его острого члена внутри себя и всепоглощающей покорности. Музыка сменяется громко-ритмичной, рубленой, ощетинившейся электронными иглами. Рыжий энергичными движениями насаживает ее на себя, разрывает зубами шерстяную сеточку и впивается поцелуями в покрытую мурашками возбуждения плоть. Он то приотпускает ремень, то поддавливает буквально на мгновения, но уверенно и властно. Рыжий приникает к её уху, голос, хриплый от вожделения и срывающийся от резких толчков, звучит требовательно и жёстко: — Теперь ты — моя, полностью, до последней капли! Её тело отвечает на самое незаметное и самое болезненное движение внутренним воем, Кошатница не может озвучить слова... Но каждая клеточка её плоти кричит Рыжему: — Твоя... ТВОЯ... До последней капли... Владей мной. Пожалуйста. Ещё... ещё... Рыжий ощущает эту ее жажду, которая, как губка, впитывает каждое его касание, каждое движение. Он начинает двигаться медленнее, вдумчивее, с едва сдерживаемым напором, как будто хочет втереть её в себя. Пальцы гуляют по клитору, перекатывая под кожей твердый шарик. Капли пота капают на грудь Кошатницы.       Она взвивается вверх, уже ничего не понимая, рвётся, содрогается в конвульсиях, кончая, Кошатница тянет потные ладони вниз, вырывая их из наручников, сдирая кожу и не замечая этого. Она хочет обнять Огонь. Она пляшет с ним. Он в ней. Кошачья мама обнимает своё божество окровавленными руками.       Ссадины от наручников вспышкой боли отзываются и в руках Рыжего при виде ран, но боль немедленно гаснет, укрытая волной её пронзительного наслаждения. Кровь смешивается с потом и рисует на теле алые узоры, оплывающие вниз, и Рыжий кажется сам себе свечой, тающей в собственном пламени. Он цепляется одной рукой за трубу, чтобы его не смело серией ядерных взрывов, сотрясающих всё его тело, выпаривающих спинной мозг, заставляющих кровь вскипать и пениться лавой в жилах. Рыжий утробно рычит и скребёт когтями по трубе, вцепляется в нее как матрос в мачту во время шторма.       Кошатница вбирает его всего в себя, как иссохшее русло реки вбирает поток, пришедший с тропическими ливнями. Она кричит, вторя рычанию Рыжего, кончая снова и снова, прыгая с одного язычка пламени на другой. — Даа, дааааааааааа! Алые полоски крови, а следом и всё вокруг, начинает вибрировать и светиться. За спиной у Рыжего раскидываются рубиновые, сотканные из света крылья, Кошатницу бьет слепяще-золотыми, пронизанными лучами-струнами. Каждый выдох Рыжего заставляет их вздрагивать и рассыпаться мелким горохом звона. Их тела вытягиваются в единое веретено, кружащееся вокруг своей оси и превращающееся в огненный смерч, соединяющий небо и землю. Она чувствует, как Рыжий стискивает её в объятьях, они взлетают-выстреливают вверх... или вниз, в сторону. Ориентиры потеряны и не важны. Она сама — крылья, полёт Рыжего.       В ушах свистит солнечный ветер, мимо пролетают планеты и эпохи, сплавленные и растекшиеся по орбитам. Огненные громады звезд высятся горной грядой и тут же: цепочкой Шакалиных бисерин. Их сметает нетерпеливая рука, растирая в изумрудную гладь Леса. Комета летит сквозь Вселенную, раскинув сверкающий и пышный кошачий хвост.       Кошачья мама словно сделалась меньше, она вся уместилась на груди, животе и ногах Рыжего, устроилась на нём, как в колыбели. Летела через космическое пространство. Плыла рыбой. Качалась над верхушками деревьев Леса. Лежала в их логове. Вместе. В его объятьях. Чувствуя его свет, тепло, любовь.       Рыжий обволакивает ее собой, плескаясь в волнах расслабленного счастья. Над ними шумит листва, вдали гладят песок соленые волны, но сладкое молочное чавканье прогоняет прочие звуки. Рыжий приоткрывает глаза и видит себя и Кошатницу распростертыми в их новом убежище. Теплые комочки лезут на гладкое, без единой чешуйки, плоскогорье его живота. — Я люблю тебя, Кошик. Он произносит это почти шепотом, и каждое его слово лучится теплом и счастьем. Она отвечает ему безмятежным и мягким вздохом, поцелуем и шёпотом. — Я тоже тебя люблю, Рыж, моя жизнь.