Сшивание

      Рыжий с Кошатницей на руках ступает по одному ему видимой тропе из тех, что опутывают весь Лес незаметной паутиной и сплетаются в диковинные узоры. Трава под ногами постепенно превращается в мягкий белый мох, воздух наполняется густым лесным запахом. На небе радужным пятном сквозь облака светится старый месяц. От земли тянет влагой и ночным холодом, и Рыжий прибавляет шаг. Пространство вокруг то сжимается, то растягивается, будто гармошка... Где-то действительно раздаются ее звуки, и в тот же миг пропадают. Остается шелест листвы и шепот ветра.       Кошатница крепко держится, обвив руками Рыжего и уткнувшись носом в его шею. По левую руку от них журчит торопливый ручей. Кошачья мама вспоминает, как они с Рыжим гуляли по Лесу совсем в другом обличье. Перед глазами всплывают картины: вот она-пантера несётся, рассекая грудью поросль высокого папоротника. Медно-янтарный ящер догоняет её, ещё немного — и настигнет. Вот они петляют между деревьями, пробегают по извилистому руслу пересохшей реки, в центре которой струится неглубокий поток. Кошка бежит по воде, брызгая на морду василиска теплыми каплями. Вот ящер стелется по дну реки яркой молнией, стараясь преградить пантере путь. Наконец ему удается обойти ее по дуге и оказаться прямо перед Кошатницей в ореоле брызг, прошитых солнцем. Хвост игриво бьет по воде, зеленые глаза норовят поймать в ловушку. Кошка перепрыгивает через хвост ящера еще и еще раз, бросает на Рыжего озорной взгляд, ловит изумрудный луч его глаз и словно оступается, падает на спину и начинает валяться в песке, выставив напоказ свой мягкий, покрытый тончайшим пушком животик. Ящер напрыгивает сверху, ловит ее в клетку лап, щекочет хвостом трогательно-беззащитный живот. В его глазах пляшут искорки смеха, прорываясь наружу мелодией-урчанием, совсем не похожей на охотничьи песни.       В сладких воспоминаниях Кошатница не заметила, как оказалась на спине ящера, они бесшумно скользят меж высоких шапок осоки, летят змеистой стрелой в зарослях хвоща и камыша. Она прижимается губами, целует прохладные топорщащиеся чешуйки на загривке василиска. Лес расступается перед ними, обдавая терпкой влажностью. Журчание ручья и огромные зеленые стрекозы оповестили о приближении к дому-дереву задолго до того, как василиск вынес девушку из болотистой низины к узловатым корням и низкой редкой траве. Лапы шуршат в палой листве, огненной и золотой, с кровавыми венами и зелеными крапинами. Мелкие белые цветы-бубенцы пробиваются сквозь ковер листвы, отчего он кажется раскроенным куском материи, скрепленной булавками.       Кошатница вглядывается вперед и часто моргает. Ей чудится, что они пришли к её домику: вот крыльцо с низким навесом, покрытым мхом... но тут же высится шершавый ствол дерева, узкая арка корней и ажурная зелень заводи. Кошатница не сводит глаз с крыльца. — Ох! Рыж! Ты видишь? — Ага. Наши дома тоже решили жить вместе! Василиск встает на задние лапы, оборачиваясь человеком. Трогает столбы крыльца, точно такие же на ощупь, как и прежде. И дверь всё та же, с тяжелым коваными петлями и бронзовой ручкой. Рыжий тянет за нее, переполненный каким-то смутным ожиданием. Внутри — темно и тепло. Огниво в кожаном мешочке на груди — подарок Кошатницы — оказывается под рукой весьма кстати. Свечи — справа, их можно найти на ощупь. Кошатница подносит одну из них Рыжему, а сама жадно внюхивается в запахи дома. Из глубин комнаты веет хороводом ароматов: сушеными грибами и илистой водой ручья, запахом шерстяных одеял, костра и старой-знакомой мебели.       Свет разливается по дому и озаряет знакомую комнату с печкой и столом, но там, где прежде было маленькое окошко, теперь находится арка из причудливо закрученных корней. Лестница в несколько пологих ступеней сбегает вниз. У ближней стены стоит корзина, доверху полная лесных орехов — и кто мог их собрать? Рыжий оглядывается, но не находит следов чьего-либо присутствия, равно как и следов запустения. Кажется, будто сама избушка ждала своих жильцов, как старенькая бабушка внуков. Кошатница бежит вперед, тревожась о том, что исчезла печь-фонарик Рыжего, уступив место ее архаичной печи. Остановившись в центре кухни, Кошь оборачивается и расслабленно выдыхает — печка тут, спряталась за колонной-стеной корней справа от входа. Тут и ручей, круто изменивший свое русло с линии на петлю. Кошатница видит, как в полупрозрачной печке сам собой начинает разгораться огонек в то самое время, как Рыжий пристраивает свечу на кухонную полку. Смех Кошачьей мамы заполняет комнату теплом. — А ведь и правда, наши дома тоже решили жить вместе и любить друг друга!       В дальнем углу домик Кошатницы плавно перетекает в древесную пещеру с головокружительно высоким куполом и раскормленными улитками. Облачков не видно, но из прохода слышится хрустальный перезвон. Лестница на балкон усыпана сухими листьями. Рыжий обнимает Кошатницу и вместе с ней садится на шкуры, уютно лежащие у печки. Кошачья мама устраивается, улегшись на коленях Рыжего, смотрит на него, а потом на трубу уходящую высоко в темень вершины дерева. — Ну вот мы и пришли, — она сладко потягивается, жадно пользуясь каждой возможностью почувствовать силу своих живых рук и ног. Печка-фонарик бросает на стены синие и терракотовые блики.       И зашелестели вместе с неторопливым ручьем разговоры, согретые теплом, уютом их домика и любовью. Воспоминания о прожитом перебираются с нежностью и трепетом, как семейный альбом с фотографиями. Спешить некуда, можно вдоволь насытиться общением друг с другом. Наговорившись, Кошатница сладко потягивается. — Но зато... зато, скажи, после... уже почти ничего не страшно, да? — Да уж! Рыжий нервно хихикает и вдруг щиплет Кошатницу за бедро. Она взвизгивает и дергается, всплеснув руками, тут же поворачивается и делает вид, что вгрызается в его живот, на самом деле лишь нежно его прикусывая. — Ррррр! Она целует-покусывает живот Рыжего, и вдруг отпрыгивает в сторону. Черная кошка молнией несётся по комнате, иногда замирая в грациозных позах, но тут же отталкивается от стен и мебели, кувыркается, вновь стелется пушистой лентой и набрасывается на Рыжего сверху, опрокинув спиной на шкуры и уперев передние лапы ему в плечи. Проводит шершавым языком по щеке. Когти оставляют красные царапины на его коже — подпись, заверяющая принадлежность только ей одной. Лапы превращаются в руки, исступленно сжимающие предплечья. Шерсть искрится и осыпается пеплом, оставив после себя тончайший серебристый пушок. Лишь хвост становится еще гуще и пушистей. Кошатница проводит им, оглаживая ноги и пах Рыжего. Груди тоже покрыты почти незаметным для глаз мехом. Зато очень ощутимо мягким и шелковистым при прикосновении. Ярко-розовые горошины сосков смотрят на Рыжего дерзко и зазывно. Еще одно поглаживание хвостом вдоль тела, короткий поцелуй в губы, — и она снова летит по комнате хищным зверем. Рыжий срывается с места василиском и огненной лентой расчеркивает пространство, преграждая путь пантере. В человеческом сознании еще живет память о остро-нежных прикосновениях когтистой лапки и бархатной ласке хвоста. Он прыгает, припадая к полу и выстреливая вперед, но пантера ловко уворачивается, продолжая игру, распаляющую древнее и животное чувство. Пантера набирает скорость и несется спиралью по стенам дома-дерева, забирая вверх, к верхушке. Оглядывается на василиска, в глазах — ликующая радость и лукавая искорка.       Цк-цк-цк — стучат когти по выпуклостям ствола, шуххх, шуххх — шелестит об кору чешуя. Василиск взлетает по вертикали, быстро перебирая лапами. Смотровая площадка встречает его бездной неба и странными перламутрово-прозрачными гроздьями ягод среди красноватой листвы. Где-то в ней прячется пантера. Он высовывает красный раздвоенный язык, улавливая ее запах — запах молодой, сильной самки. Василиск выхватывает боковым зрением два бирюзовых огонька и ныряет в гущу ветвей, балансируя и раскачиваясь на них, перескакивая, настигая.       Две неоновые звезды — Ее глаза... или два светлячка... смотрят на него. На два огонька кислотно-салатового цвета. Глаза в глаза. Прозрачные гроздья ягод вокруг впитывают их свет и тоже загораются.       А Кошатница всё вспоминает, как они вдвоем бежали к верхушке дома-дерева. Две ленты, по спирали... Василиск подцепляет ее взгляд своим, будто шуструю рыбку на крючок, и чувствует, как натягивается леска. Зверь погружается в сине-зеленую бездну и тонет в ней, уступая часть сознания Рыжему.       Пантера. Девушка. Его Кошь. Любимая. Человеческая и звериная части воссоединяются, и вот он уже приближается к ней, напрыгивает, соскальзывая с гладкого меха, прикусывает за загривок со страстью и нежностью. Пантера издаёт рык, похожий на гулкое пение. Оно разносится ветром по верхушкам деревьев и возвращается эхом справа и слева. Кошка пытается обернуться, но загривок держат острые зубы, а глаза не скашиваются настолько, чтобы увидеть Его.       Шипение василиска превращается в мелодию, которая переплетается с пением-урчанием пантеры. Он приотпускает холку и вытягивает шею, вскользь касается мордой замшевого носа, тычется в чуткое ухо и снова ловит зубами загривок. Начинает елозить лапами на неудобной ветке, надежно вгрызаясь в нее когтями. Чувствительные бугорки на чешуе ловят тепло и упругость тела под ним. — Кошшшшшшшшшь! — полувздох-полуслово. Рык новым раскатом разносится над Лесом, начинаясь почти с грома и затихая нежным шипением, соединяясь с мелодией ящера. — Рррррррыжшшш! Ящер устраивается, елозит по спине пантеры, пока она не отводит в сторону хвост, пропуская торопливого гостя. Хвост василиска отцепляется от ветки и бережно, чтобы не поранить острыми шипами, проводит по боку большой кошки, обвивает тело, теперь расцепиться им не удалось бы даже нарочно. — Кошшшшь! — шелестит мелодия. — Любимая! Единственная! Хочу быть с тобой! Тобой! В тебе! Единым целым! — говорят прикосновения. Пантера прогибается, опуская голову, вытягивая вперед передние лапы... вместе с ними прогибается чуть ниже ветка, на которой они сидят. — Я твоя. Вся. Твоя!!! Она чувствует, как Рыжий заполняет ее собой... каждую её выемку находит свой острый выступ-шипик... больно и сладко... стыдно и бессовестно задорно... невозможное в своей странности и естественное как ничто другое по сути.       Что может быть желанней? Они на самом острие лезвия. Между небом и землей. Кошатница перетаптывается на задних лапах, то отодвигаясь от своего мужа, то, наоборот, вжимаясь в него до упора шерстяной попкой. — Твоя. Бери. Радость апельсиновой газировкой катится по венам, чистая, почти детская, но приправленная перчинкой взрослых ощущений, радость обретения, радость встречи с мечтой. Его Коша! Тут, рядом! С ним. Хвост елозит по гибкому телу, придерживая и направляя, красный язык забирается в мохнатое ушко и щекочет его. "Моя!" Каждый рывок — укол радости. Рыжий сдается на милость инстинктам, позволяя им нести себя, будто лодку по бурной реке. Кошачий секс длится мгновения... человеческий — вечность. Слишком много огня, слишком остро и больно... но от этого только желанней. Пантера кричит и бьётся в когтистых спазмах бешеным ураганом. Рыжий раздирает её изнутри полосами боли, но лишь на миг, а после накатывают такие волны наслаждения со всех сторон, что хочется кататься и тереться спинкой и боками о всю вселенную вокруг. Она выворачивается и со всего маха даёт ящеру лапой по щеке, выплёскивая всю свою любовь и ярость. Смотрит испуганно, а тело действительно катается по деревянному полу, втираясь в него спиной и тазом от продолжающейся сладости.       Неистовый жар выплескивается вместе с остатками разума. Рыжего смело, разметало, растворило в потоке пронзительного восторга и удовольствия, острого, как отточенный меч, отсекающего всё постороннее, излишнее и наносное, сходящегося на острие боли и безумия. Хотелось разорвать грудную клетку и выпростать из нее сердце, так громко оно билось, так тесно ему было от всего, что нахлынуло в один миг. Василиск уперся когтями в кору, увязая в свежей, пряно пахнущей смоле.       Ветка хлестнула ему по морде... или не ветка? Рыжий резко садится на шкурах, хватается за щеку... Сон? Сердце отбивает победный марш, а тело продолжают прошивать электрические искры.       Он отнимает руку от лица. Рука — в смоле. Кошатница смотрит на него оленьими влюблённо-осоловелыми глазищами, пытаясь отдышаться, приоткрытые губы растягиваются в улыбке. Теперь и на Этой стороне на щеке Рыжего алеет роза... вернее, не она, а очень похожий на неё цветок. — Кошик, я так тебя люблю! — Рыжий сграбастывает ее в объятия и целует. — А я тебя. Мррр, — мурлычет она, а потом добавляет невинно-простодушно: — А ты меня ещё трахнешь? Рыжий смеется вместе с Кошатницей. — Обязательно, только отдышусь малость.