Сшивание

      Невыносимо видеть его лицо таким! Потухший взгляд, прячущийся под огненными всполохами ресниц, веки и скулы дрогнули, как от пощечины. Рыжий закусывает губу, и мне так же больно слышать всё это, как и ему. Но она не видит, не смотрит на Крысиного вожака, Рыжая продолжает говорить, опустив голову, перебирая пальцами манжет кофточки в корзинке с грязным бельем. — Ну как же мне объяснить? Понимаешь, проводник, это ведь не просто так... Это... Он должен быть особенным, человек, в силу которого веришь, тот, кто сможет удержать. И я смогу удержаться рядом. Рыжий останавливает ладонь в сантиметре от ее руки, пальцы дрожат, рука безвольно опускается вниз. В прачечной душно и отвратительно несёт стиральным порошком, но его запах не душит так, как её слова. — Не хочу пробовать. Ничего не получится. Рыжий, я люблю тебя, братец, но я слишком хорошо тебя знаю. В этом-то и дело. Всё будет так, как тогда, давно, когда ты пытался... Теперь уже она тянется, чтобы взять его за руку, но Рыжий резко отодвигается, а вместе с ним дёргаюсь я, вжимаясь глубже в укрытие, боясь быть замеченной. — Вечно маленький мальчик, которому ты вытирала нос, стригла ногти, из-под которого выносила судно. Какой уж из меня проводник, я понимаю! — Не надо так, Рыж! — Надо! Идите лесом со своим крутым проводником! Чтобы я еще раз сунулся... Он с силой прокручивает пустой барабан стиральной машины, поднимается и делает шаг к двери. Рыжая останавливает его, обнимая со спины. Я вижу, как он обмякает под её руками, и тут уже у меня заканчивается терпение, лапы несут прочь, подальше от этого места, как можно дальше.       Как она может так с ним? Как? Обида, зависть, ревность, негодование слишком огромные даже для одного человека, раздирают кошачье тельце в клочья. Но зато можно бежать, бежать от них так быстро, что становится чуточку легче. Серые глыбы ступеней мелькают под лапами, хлопает дверь Могильника, обдав мерзосным запахом хлорки и озона. Он лезет в ноздри вместе с воспоминаниями. Рыжая в то время почти постоянно была с ним, и с другими мальчишками. Её можно понять, со мной толком не поиграешь, а кому интересно возиться с сухим обрубком? Она появлялась в моей палате, принося за собой шлейф их забав и веселья, рассказывала истории, что они сочинили вместе, их общие мечты, сны, тревоги. А я... завидовала, зверски завидовала и злилась на судьбу. Как же я хотела быть частью их общего мира, вместе с ними, пусть даже не участвовать в играх, а просто болтать, смотреть, смеяться хором... быть рядом. Но, о чем со мной поговоришь? И волосы мои вовсе не рыжие.        Я — Кошатница, та, про которую всегда вспоминают в самую последнюю очередь... та, которая, если сдохнет в своём углу, и то не привлечет всеобщего внимания и сочувствия. Зато, у меня есть своя тайна. Я не боюсь, когда Смерть садится на мой матрас, реальность ли это или сон...       Я не скажу Рыжему о своей ревности и зависти к Рыжей. Для него она навсегда останется любимой сестрёнкой, дорогим сердцу человечком, ради которого он готов пойти на что угодно. Когда он глядит на неё с бесконечным обожанием, я воздаю хвалу зеленым очкам, они скрывают от меня этот взгляд. Вот тогда... тогда я почти ненавижу Рыжую, свою подругу, ту, кто помог мне выбраться из Могильника, ту, с кем мы прожили вместе много лет. Я ее терпеть не могу в эти моменты, хочется досадить, уколоть побольнее, умерить этот бессовестный пыл и гордыню, показать фак, и мне ни чуточки не стыдно.       Вот бархатная ночь ложится на плечи, за окном мрак, мои соседки давно уже разбежались кто куда, и можно не скрывать улыбки. Рыжий прекрасен и ярок, как солнце, только смотреть на него совсем не больно. Пиджак и остальная одежда летит к чертям, Крысиный король подхватывает меня, усаживает на колени. Точно знаю — он удержит, и я удержусь... Я выберу его путь и последую за Рыжим на самый край света. Юркие, такие живые губы целуют, а в его глазах я вижу себя... красивую и желанную, он видит меня такой, и я верю — я такая и есть, ангелы не врут. Он подарил мне так много, не дал окончательно свихнуться в одиночной камере, что нестерпимо хочется выразить любовь и благодарность, со всей своей нерастраченной щемящей нежностью. И я шепчу вкрадчиво и выразительно, как умею, целуя в переносицу. — Люблю твои веснушки - блики летнего солнышка... Чмокаю в щеку, еще и еще. — Люблю розу, на которую облизывается полдома. Поправляю губами упавшую прядь. — Люблю твои волосы, они горят тёплым огнём. Целую брови, веки, янтарные ресницы. — Люблю твои глаза, говорящие правду, которую не все принимают. Целую лоб и трусь об него щекой. — Люблю твою угарную соображалку и светлые мысли. Нежно покусываю мочку уха. — Люблю то, что ты умеешь слушать и пытаешься понять. И у тебя очень вкусные ушки. Веду губами по другой щеке, жарко целую в губы. — Люблю как ты любишь меня и весь мир. Никто так не может. Спускаюсь ниже, зализывая ранки от бритвы на подбородке. — Твою силу и слабость люблю. Целую шею и выпирающий кадык. — Люблю твой голос и твои истории. Ласково провожу губами по плечам, целую пальцы, что гладят сейчас мои щеки. — Люблю твои руки, стойкость, без твоей защиты я пропаду... Целую ключицу. — Люблю твою доброту и искренность. Прижимаюсь щекой к Анубису, слышу учащенное сердцебиение. — Люблю твою чистую душу и не могу без нее жить. Утыкаюсь носом в подмышку. — Люблю твой запах, он меня заводит. Дую и щекочу кончиком языка дырочку пупка. — Люблю этот животик. Обожаю твои шутки и дурачества. Поскрёбываю пальчиками впалый бок, нежно кусаю чуть пониже. — Люблю твою красивую задницу, что привыкла собирать на себя опасные приключения. Рыжий лёг, и до спины мне точно не добраться, поэтому продолжаю демонстрировать успехи моей правой руки, царапая Крыса по рёбрам. — Люблю твой сильный хребет, который столько вынес и победил. Я тебе обещаю, мы с тобой отпразнуем сто первый десяток, танцуя на костях наших врагов. Хитро поглядываю на его ноги. — Люблю ловкие и ароматные лапки моего Крысика. Причёсываю зубками пламенные завитки волос внизу живота. — Люблю пушистые бубенчики моего Василиска. Люблю тебя всего-всего, Рыжик! Ты научил меня радоваться жизни, подарил целый мир. Наклоняю голову к вздыбленному в неистовом желании члену, губы в миллиметре от кричаще багряной глянцевой головки, шепчу в нее как в микрофон. — А еще я очень люблю твой охренительно виртуозный пиписяндр, который теперь только Мой... Мой-мой-мой! Вбираю член Рыжего в рот и начинаю сложносочиненный танец губами и языком, ухо ловит жаркий рык Рыжего, мои движения убыстряются... и тут до меня доносится урчание вовсе не моего любимого. Видимо, кто-то из котов задел медвежонка Рыжей, и тот подал свой голос. И снова змейкой скользит позабытое раздражение, а вслед за ним злорадство: вот бы сейчас она вошла сюда... увидела нас... как ему хорошо со мной, только со мной. Сильная волна возбуждения окатывает так внезапно, что колени дрожат. Сладко-гадко до безумия. Рыжий забирается ладонью под подол платья, пальцы требовательно перебирают складочки, ныряют вглубь, где уже давно так нестерпимо горячо. Его руки сдирают успевшие стать влажными трусы с моих ног, Рыжий шепчет нежности, ладони властно подталкивают вперед... И вот уже рычу я, насаживаясь на член во всю глубину лона.       Вверх-вниз, снова и снова. Я не умею ходить, но с Рыжим — летаю. Не сдерживаюсь и скулю в голос, всё равно никто не поверит, ну и пусть, наплевать. Бесстыжая прирученная кошка, падкая на ласку и тепло. Он стискивает мою грудь, шиплет за соски — тысячи вольт напряжения. Чёрт, я рожу ему хоть пятнадцать котят, таких же рыжих и бесстыжих... вопреки всему! Только трахай меня, Рыж, люби меня, еще и еще! Переплыть реку Стикс в обратную сторону, оживить иссохшие ветки, научиться бегать — когда он смотрит на меня так, не отпускает — всё возможно, всё по силам.       Я кричу, мы катимся по матрасу, распугивая котов, и вот уже Рыжий сверху, вколачивает меня в матрас, не давая ни доли секунды перевести дух. Давай же! Ещё! Сильнее! Возбуждение подстегивает мысль, что вот-вот, сейчас дверь распахнется, и на пороге стоит Рыжая... Пусть посмотрит на своего маленького братца, на стервозную помирающую подружку. Фак, Рыжая, фак тебе, приручающей и бездумно кидающей преданных тебе! Ах, какой впечатляющий ракурс открылся бы ей сейчас: мои сухие ножки в раскорячку и аппетитная задница Рыжего с сердечком-татушкой, отстукивающим бешеный ритм! Возможно я брежу, но кажется — дверь и вправду распахнута и в тёмном проёме пылает костёр рыжих волос. Я обнимаю непослушной рукой горячую скользкую спину, представляю перекошенное негодованием и отвращением лицо рыжей бестии... и окончательно тону, захлебываясь в череде сокрушительных волн оргазма. Последним аккордом звучит оглушительный хлопок, и всё моё раздражение и ревность остаются по ту сторону двери, а прошлые обиды тают в ощущении сладости 'здесь и сейчас".