Do — what should, happen — what is destined
Она хотела бежать. Нет. Она хотела исчезнуть из этого мира, ничтожно спрятав глаза от всех, позорно поджимая хвост. Конечно, ей этого хотелось. Она жаждала этого втайне. Кира начинала царапать руки от одной только мысли, что ее желание убить сестру перестало доставлять то самое кровавое удовольствие, что все это было пустой тратой время, что надежда оправдать себя и свои действия пошли крахом. Она увидела Натали, она вспомнила все встречи с сестрой, все моменты, все разговоры с ней. По-второму кругу прошлась по аудио, которое записала в день их последней встречи. А ведь тогда она и вовсе могла не вернуться в организацию. И Джейс мертв. Он теперь тоже где-то рядом с Эрли, ее лучшей бывшей подругой — Кирой, Микелем Армани, Круэллой Делевинь и другими… Он где-то там, не тут. И это уже навечно. Но хуже всего то, что ей придется пойти на гребанное кладбище, где похоронят ее давнего приятеля. Он мертв из-за ее сестры, из-за нее, в частности. Все они мертвы из-за нее, но угрызения совести не такие как она предполагала. Это ее не душит, не парализует, не злит, не дает впасть в депрессию. Вместо этого — пустота. Даже не так, это белый шум и девственно белый лист бумаги. А сейчас, стоя напротив Натали, ей просто хочется плюнуть той в ноги. — Ну и сука же ты… — Шепчет больше для себя, чем для нее. В ответ ей тишина и туманный взгляд старшей сестры. — Я не властвую над собой. Это мне уже не поможет, как и тебе, впрочем. Я всего лишь выполняю норму, как и ты, впрочем. — Кира не хотела смотреть в лицо стоящей перед ней. Там было слишком много сожалении, только вот фальшивого. Женщина склоняет голову на бок, пытаясь найти отклик на ее слова, но ее ждет разочарование. — Интересная у тебя норма, однако. — В голове мелькает образ мертвой Эрли, а после картинка смещается на умирающего Джейса. — Знаешь, а ведь это не худший вариант. Я могла убить гораздо больше людей. — Да, могла, но ради чего? Я все никак не понимаю… это было только для того, чтобы сделать больно своим «якобы неродным родителям»? Ради чего? — Качает головой. Сама задается вопросом, почему камеры все еще включены. Почему их нельзя вырубить для личного разговора. — Конечно, ты не понимаешь… — Криво улыбается женщина, качаясь из стороны в сторону. — … Но тебе и не надо понимать. Я дам тебе подсказку, это все, — обводит пальцем комнату, — не ради тебя, не только из-за родителей… — Губами формирует букву «о», чтобы потом ахнуть и совсем безжизненно рассмеяться. Пепельноволосая прикрывает на секунду глаза. «Не ради тебя, не только из-за родителей» — голос в голове эхом прокатился с одной стороны черепушки в другую. Кто-то еще тут есть. Кто-то, ради кого она все это делает. Но мысль настолько глупа, что стоило бы ее откинуть сразу же, только вот она заседает в голове Аиды до конца «встречи» с сестрой. Теперь ее шаги едва ли можно услышать. Столько тренировок, чтобы ходить бесшумности и все такое… Только зачем это ей? Зачем это все? Ей надо подождать всего год. Уже год. Ей уже не семнадцать, ей теперь восемнадцать. Не то чтобы это новость ее сильно обрадовала, но стало в раз два легче. Не важно, что сегодня, в ее гребаное день рождения случилось слишком много плохого. Нет, даже не так… Случилось слишком много того, что не вписывается в рамки хорошего времяпровождения на день рождения. Ебаные поздравления ей не нужны. Всего-то на день ближе к смерти, как сказала бы обязательно Кэри, а Джейс наверняка сказал бы что-то вроде: «малышка, остался всего год. Потерпи всего год. Кстати, хочешь тортик?» Да, это было примерно так. Но вот загвоздка: она даже не пришла попрощаться с ним перед тем, как он умер. Она не пришла к нему в палату, не улыбнулась, не прошептала «встретимся в другой жизни. В лучшей жизни. Жди меня.» Этого не произошло. А Эрли обняла бы крепко-крепко, привставая на носочки, потому что не такая высокая как ее подруга. Но этого не произошло и не произойдет. Теперь же Кира может с уверенностью сказать, что ненавидит двадцать девятое мая. Она ненавидит этот день. А впрочем, она говорит это каждый год, начиная с десяти лет. Итак, ей исполнилось восемнадцать и она, считай, окончила школу. Она может поступить куда угодно, в любой университет. Денег то все-равно хватает… Плюс ко всему связи с высокопоставленными людьми есть. Так что… Она вольна поступить куда хочет, но правда в том, что сейчас это не имеет никакого значения. Для начала Кира этот год проведет в Бруклине, выполняя указания организации, начнет работать, а после, когда ей исполнится девятнадцать, купит билет на самолет и улетит в Сантьяго или, может, в Сидней… Кто его знает. Но у нее осталось одно незавершенное дело. Одно дело, что ей должно помочь. Помочь отвлечься.***
Глупо было отрицать, что все ненормально. По крайней мере, сейчас это прозвучало бы особенно жалко. Кира надела черное однотонное платье, без всяких там рюшек, кружев, бантиков. Изабель молчит и Монтроуз буквально чувствует как воздух в комнате электризуется. Нет, это совсем не круто. Это ужасно неудобно. — Твоя сестра заплатит ведь за все, да? — Хрипло проговаривает брюнетка, пытаясь замазать консилером покраснения вокруг глаз, пытаясь сделать так, чтобы не было заметно очевидное. А Аиде стыдно. Очень стыдно. Ей стыдно, что не плачет по Джейсу, что не ревет, не режет вены, что не утыкается головой в подушку, чтобы никто не увидел ее лица, что не просит прощения, даже за то, что кажется совершенно бессмысленным. Да, ей стыдно. — Надеюсь, — только и отвечает она, пытаясь расчесать свои пепельные волосы, которые так кстати подходят к ее сегодняшнему образу. Натали бы обрадовалась. Да ладно… наверняка уже празднует в своей маленькой камере, вытирая подбородок, чтобы с него не капала собственная кровь. Еще хуже то, что Кира не хочет ее убивать. Совсем наоборот. Смерть слишком легко, думает она. Раз уж на то пошло, то и убивать должна не родная сестра. Аиде нестерпимо хотелось уничтожить Натали. Но разве можно уничтожить то, что и так сломано, и так мертво? Вот именно. А значит Кира зашла в тупик. — Я убью ее. — После минуты молчания говорит Иззи, надевая черную шляпу с вуалью. Монтроуз даже и слово сказать не может. — Я убью ее, и последнее, что та увидит будет мое лицо… — Продолжает спокойнее. Кира по-прежнему молчит. Лайтвуд натягивает кружевные перчатки с остервенением. Кира уговаривает себя, что все в порядке. — Она будет умирать медленно… — Брюнетка просовывает ноги в туфли на шпильках. — А потом, когда Натали умрет, я ее выброшу к нашим собакам. Пусть там и загрызут… — Девушки выходят за дверь, а Аида все думает и думает. Она не знает что, но явно нечто ее волнует. Покалывание в кончиках палец, голоса в голове будто кричат ей «сегодня твой черед!». С каждым убитым тобою человеком, ты приближаешься ближе к смерти. И вот уже будучи на грани — поймешь, когда настанет конец. Это может быть просто дрожь в теле, странное предчувствие… что угодно, но начинаешь отчетливее понимать свою возможную судьбу, словно уже предупредили о неминуемом. Ты можешь обернуться назад и никого не видеть, но чувствовать, как тебе дышит в затылок нечто страшное, пугающее. Садясь в машину, скрещивает ноги. Рядом же приземляется Изабель, которая отдает «служебному псу» приказ ехать. В горле образуется тугой ком, от которого избавиться никак. Кира сжимает руки в кулаки и треплет плечо охранника, сидящего на переднем сидении. — Есть сигарета? — Спрашивает тихо, но он расслышал. Секунда и в ее руках сигарета и зажигалка. Еще секунда и в открытое окно вылетает облачко сизого дыма. Иззи кривит губы, но молчит. Пусть молчит. И тут Кира ясно понимает, что проиграла сама себе. Все пошло не так как та хотела, не так как думала годами, не так как стоило бы поступить. Буквально все пошло наперекосяк, а чертова сигарета снова зажата между губами. А ведь она на какое-то время бросила сию вредную привычку. — Я ничтожество. — Цедит сквозь зубы, снова затягиваясь. Лайтвуд оборачивается к ней, прожигает своими глазами. — Не одна ты. — Только и говорит. Угнетающе. Водитель неловко кашляет в кулак, а охранник ерзает на ебаном сидении. Ничего. Переживут. Стоит им остановиться перед воротами кладбища, девушки выскакивают из машины. Кира облизывает пересохшие губы, выбрасывает окурок в сторону, смотрит вперед и видит, что все собрались. Какое… облегчение. Изабель сжимает руки в кулаки, заставляет себя выпрямить спину и пойти вперед, не оглядываясь, не смотря под ноги. «Истинная королева» — думает про себя Монтроуз. Джейса не провожали в дальний путь, священник не молился за него, никто не говорил плохие или хорошие вещи про него. Его просто хоронили, просто положили чертов гроб в яму и стали закапывать, в то время, как человек двадцать из организации молча стояли среди могил с цветами и свечами в руках. Сегодня, кажется сама природа негодовала. Небо затянуло тучами, а былое тепло разрушалось порывами ветра. Клэри безудержно рыдала, закрыв лицо где-то рядом с плечом своего брата. Себастьян постоянно гладил свою маленькую, невинную Клариссу. Но глаза его были сухи. У Макса, время от времени, подрагивали плечи, а Алек… У Алека был настолько пустой, безразличный взгляд, что Кира вначале оступилась. Всепоглощающий холод. Мериза. Мериза же стояла опустив голову, темные волосы спадали на плечи и прикрывали часть ее лица. Утрата сына ее должна сломить, но помочь восстать с новыми силами и стремлениями. Кира свято на это надеяться. Ну, а Роберт… Роберт есть чертов Роберт, который, кажется плевал на весь мир. Девушка не раз сравнивала его с Гитлером и поверить не могла, что они могут быть столь похожими. Сущий дьявол. Что будет если она прямо сейчас убьет его? Что будет если вытащить из своего черного клатча пистолет и прострелит ему голову? Ей казалось, будто сглазила, ибо в этот момент мужчина неистово зашелся в кашле. Пытаясь устоять на ногах, цепляется за Анну. А после… после он отодвигает свою руку, на ладони которой виднеется кровь. Боль за боль. Кровь за кровь. Кира неосознанно хмыкает. «Умирает» — думает тщеславно. Хоть какая-то хорошая новость. Секунда — и встречается взглядом с Александром. Смотрит ему в глаза и не знает, что ей делать дальше. Хочется сказать «Прости, Алек. Прости меня». Но… В ладони жужжит телефон и та поспешно отходит в сторону, чтобы узнать кто посмел потревожить ее. И только увидев знакомый номер до хруста сжимает смартфон в руках. Нет, нет, нет… Это невозможно. Выходит за ворота. Тяжело дышит. Не может быть такого. Натали. Натали же в камере пыток, в чертовой организации. Кто может ей писать?! Кто?! «Неужели ты думала, что это конец?» — Читает она смс-ку, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. «Кто ты?» — Впервые пишет незнакомцу. Впервые понимает, насколько беспомощна. «Хм… Это же так очевидно, Аида. Ай-я-яй, свою собственную сестру посадить в камеру пыток. Ты меня разочаровала.» — Кира прикрывает глаза. «Чего ты хочешь от меня?!» «Я? Я хочу, чтобы все встало на свои места. Но для этого мне нужна ты. Желательно живой, но это не обязательно.» — Пальцы рук холодеют. «Я хочу увидеть тебя.» — Пишет и понимает, что ее руки уже опускаются. Монтроуз оглядывается назад, туда, где хоронят ее друга, туда, где остались те, кто мог бы ей помочь. Но ей не нужна помощь. Именно поэтому пишет матери сообщение: «Мам, я очень люблю тебя, но, кажется, я уже повязла в своих проблемах и переживаниях настолько, что не могу выбраться. Моя сестра, твоя дочь жива. Навести ее как-то перед ее же смертью. Ей стоит хоть раз увидеть тебя. Хотела бы я сказать немного добрых словечек в адрес отца, но, боюсь, это того не стоит. Он того не стоит. Прости, что я была фиговой дочерью. Знаю, это жалко. Честно, мам, я люблю тебя.» — Думает отправлять или нет, но за нее решило пришедшая смс-ка. «Ну, это как выйдет, малышка. Просто оглянись.» — Кира опускает руки, поворачивает голову, как раз тогда, как слышит визг шин машины, что едет на нее с бешеной скоростью. — Да будет так… — В ушах полнейший шум и бедлам, а единственная мысль «Надо лишь подпрыгнуть. Ты можешь выжить. Выживи.» Вглядывается в лобовое стекло, едва ли улыбается, когда осознает одну вещь: их всех обдурила чертова тень президента. — Ты заплатишь за это, Теодор Рейкен. — Шепчет перед тем как невысоко подпрыгнуть. Неминуемая боль, треск стекла и головокружение.