***
Кира знает. Нет, не так. Кира помнит. Туманно, но помнит. Чувство беспомощности все еще витает вокруг нее, но не так как ранее. Теперь ее окутывает ложь. Он теперь везде, впрочем, как и раньше. Что-что, а это не изменилось. Когда Жаклин пришла к ним с Тео во второй раз, девушка свято надеялась, что наставница вытащит ее. Но этого не произошло. Больнее всего было осознавать что некогда родной ей человек оказался предателем — это было чертовски неприятно. Пришлось стиснуть зубы и сделать непонимающее лицо, словно никогда ранее не видела эту странную, сдержанную женщину с темно-каштановыми волосами и светло-голубыми глазами, которые постоянно напоминали одного… другого человека, вообщем. Но правда в том, что она начала вспомнить. Правда в том, что вспомнила слишком много того, что не должна была вспомнить никогда. Правда в том, что она все знает. И от этого становилось страшно. Для всех она мертва, без вести пропавшая. Она помнит Изабель, помнит Лидию, Айрис, маму, отца, Натали. Да, она помнит Натали, и надеяться, что та тоже мертва, но в этот раз по-настоящему. А еще она хочет поставить точку. Во всех смыслах. Мыльная опера получается, хочет она того или нет. В любом случае, сидя напротив Теодора она удерживает себя силой воли от того, чтобы не плюнуть ему в лицо. — За что ты полюбил мою сестру? — Срывается с языка и девушка клянется, видела как парень поперхнулся чаем. Он смотрел на нее долго, дольше, чем та хотела бы. — Ария… — начинает он, а Монтроуз сцепила зубы, вот-вот челюсть треснет. — Перестань. Меня. Так. Называть. — Устала, блять. Вот что она хотела сказать. Остался месяц и ей должно исполнится девятнадцать, но раз уж на то пошло, она хочет либо умереть сейчас и избавить себя от муки, либо избавится от оков, и наконец, через месяц, стать полностью свободной, хоть и одинокой. Ей нужна однозначность. — А как ты хочешь, чтобы я тебя называл? Аидой? Кирой? — Ей казалось, что Ария звучит слишком приторно, но услышав как он проговаривает ее «настоящие» имена… — Ответь на мой вопрос. — Устало произносит она, водя указательным пальцем по ободку кружки с чаем. Любимым чаем Теодора, которыми заставлены все шкафчики на кухне. «Ну же, Тео, застрели меня уже навсегда. Переедь меня машиной, оставив на дороге кровавый след. Подсыпь яд прямо при мне в мою же кружку, буквально вылей свой гребаный чай мне в глотку». — Я просто ее любил. — Пожал плечами. — Я не могу ответить на твой вопрос. Это случилось так давно, что я вряд ли смогу даже вспомнить детали всего. Тебе было десять, а ей двадцать четыре, мне же — восемнадцать. Мы сбежали во Францию прямо после того, как отца убили по наставлению моего дяди. Он слишком был зациклен на том, чтобы править страной. Он просто напросто не хотел делить власть даже с собственным братом, который даже был готов отступить. Но… было поздно. Его убили. А мой дядя через несколько лет стал президентом Соединенных Штатов Америки. Не знаю, любил ли я Натали, но знаю точно, что всегда был ею очарован. — Кира слушала молча, а сердце билось так быстро и так громко, еще чуть-чуть и оно бы пробило грудную клетку. Ей не было жаль Тео, не было жаль его отца, не было жаль Натали. — Почему ты не убил меня? Для чего этот спектакль собственно был? — Отчужденно спрашивает она, а Теодор, кажется, закатил глаза. — Я следил за тобой днями и ночами. Хотелось быть уверенным, что ты не полезешь и не умрешь раньше времени. — Кира фыркнула. — А потом стало интересно, как ты поведешь в той или иной ситуации. Кстати, Алек очень даже неплохой вариант был. — Теодор отпил немного чая из своей кружки. — А не убил потому что не хотел. В этом не было никакого смысла. Мне нужна была информация, где держат Натали и как ее оттуда вытащить, но… видно не судьба. — Покачал головой как-то обреченно. — Я знал, что ты не пойдешь и не расскажешь мне ничего по доброй воли, так что… тот вариант казался вполне сносным. — А если бы я умерла. Если бы тогда не подпрыгнула? — Значит умерла бы. — Безразлично пожал плечами. Кира мотыляет головой из стороны в сторону. Боже, как же все это нелогично и тупо. — Но… Я не хотел тебя убивать. Хотел узнать информацию о Натали и потом отпустить. В плане, сделать тебя свободной от твоих обязанностей, как мы сделали с твоей сестрой. Ты бы начала новую жизнь. Как бы Натали не пыталась меня убедить в том, что всегда желала тебе смерти, как бы не пыталась доказать, что ты ничтожна перед ней, что ты не достойна лучшей жизни — она готова была прийти за тобой, забрать тебя из организации и сделать твою жизнь более безопасной, чем раньше. — Аида чуть было не рассмеялась. Ее сестра бросила в организации, и до ее семнадцатилетия вообще ни разу не появлялась в ее жизни. — Ты не замечала парадокс — чтобы не случилось на заданиях — ты всегда оставалась в живых. Помнишь, когда тебе было пятнадцать и ты пошла на задание, где два охранника тебя чуть не задушили, а твой Лайтвуд спас тебя? — Конечно, она помнит. Конечно, помнит как тогда готова была распрощаться с жизнью и уйти за своей лучшей подругой. Она медленно кивнула. — За несколько часов до этого Натали попросила Жаклин отправить кого-либо подстраховать тебя на задании. И самое интересное… — Рейкен улыбнулся хитрой улыбкой, — на каком бы ты задание ты не была, Алек всегда страховал тебя. Да, иногда опаздывал, но он всегда был рядом. Как же умная-все-знающая-Аида не заметила этого? — Я никогда не видела его после заданий. Только в двоих-троих случаях. — Недоуменно покачивает головой. Это абсурд. — Что ж… он хорош в своем деле. Вы и впрямь были бы хорошей парой. — Тео встал из-за стола и начал мерять комнату шагами. — И когда ты потеряла память я решил, что это к лучшему. Я хотел дать тебе лучшую жизнь в память о Натали. — Она так отчаянно пыталась не закатить глаза. Боже, парень, тебе двадцать пять лет, а ты так философски рассуждаешь. — Кроме всего прочего, мне пора собираться. — Он посмотрел на наручные часы, натягивая на лицо улыбку. Нервный смешок вырвался у него сам собой. — Не боишься, что сбегу? — Приподнимает брови в притворном изумлении. — Это твой выбор. И… через… десять минут меня заберут правоохранительные органы и засадят в тюрьму. А ты… вернешься туда, откуда так сильно хотела сбежать с десяти лет. Беги, если хочешь. Но, знаешь, тебе стоит увидеть собственными глазами, как там все изменилось. — Тео улыбнулся. — Тогда почему ты не убегаешь? — Она, правда, не понимала почему Рейкен не пытается сбежать от своей участи. — Я устал и, к тому же, нет ради кого или ради чего. — В дверь так вовремя постучали, что Кира, на секунду, затаила дыхание. — Открывайте дверь. Это из полиции! — Но это Теодор знал и Кира тоже знала. Ей не хотелось ему сочувствовать, не хотелось сопереживать, жаждать с ним встречи. Ей просто хотелось сказать ему «спасибо».***
Она дышит надсадно, а слезы застилают глаза, неприятно щипля. Пальцами сжимает весенние пальто Алека, носом уткнувшись ему в ключицы, время от времени вдыхая запах духов парня. Александр прижимает ее к себе сильнее, одной рукой поглаживая короткие каштановые волосы своей «почти девушки». Ей казалось, что стоит ему ее отпустить, как она упадет. Целых одиннадцать месяцев! — Алек, прости… — Она и сама, наверное, не знает, за что извиняется, но продолжает повторять фразу раз за разом. Алек, Алек, Алек. Он тут. Он держит ее в своих руках и не отпускает. Укутывает ее в плед и садит в машину. Он тут. Он рядом. Ей так хотелось рассказать обо всем. Все, что с ней произошло. Но не сейчас, думает она. Не сегодня. Может быть, никогда. Раньше бы она непременно спросила бы как там Жаклин, но она прекрасно знает ответ. Спросила бы, жива ли Айрис, как мама, мертва ли Натали. Но не сейчас. — Не убивай его, ладно? — Шепчет девушка, вглядываясь в синие глаза того, кого совсем недавно на дух не переносила. Алек смиренно кивает, выдыхает весь воздух, что скопился поперек горла и снова прижимает Киру к себе. Он укутывает ее в плед сильнее, пока она засыпает у него на коленях, свернувшись калачиком на нем же. Они в самолете. Уже. А ей по-прежнему безразличен шум в самолете. Ей совершенно на них все-равно. К ней подходили и медики и различные агенты, но как им сказать, что ей все-равно, болит у нее где-то или нет. Только отворачивалась к Алеку, пытаясь сделать вид, будто она не в том состоянии, чтобы говорить. И она до последнего не хотела говорить ему то, что вертелось у нее в голове уже давно. Слишком давно, чтобы отрицать. — Алек? — Произносит, не глядя на него. — Да? — Отзывается он сквозь дремоту, руки его все еще лежат на ее талии. — Я люблю тебя... — Но в этот момент она все-равно была не уверена в своих словах. Раньше в ее лексиконе пролетело лишь "ненавижу".