***
Присев на бортик мраморного бассейна, Тин вгляделся в розово-голубые мыльные пузыри. Те неспешно наполняли ванную вместе с льющейся водой из золотых кранов, украшенных самоцветами. Однако восхищение в глазах Тина было вызвано не уже давно привычной роскошью ванной. Он был очарован и ослеплён Каном, воспоминаниями о близости с Каном. Спустя минуту Тин прыгнул в пенную воду и за несколько секунд преодолел расстояние от одного края бассейна до другого, надеясь успокоиться. Но ничего не изменилось – чувства всё также были оголены. Когда он вынырнул, то увидел, что Кан стоит возле бассейна и наблюдает за ним. На гриффиндорце была накинута мантия Тина, а по его заспанному лицу было заметно, что он только-только проснулся и сразу же отправился на поиски ванной старост. - Наконец, захотел поплавать, Канталуп? - поддел его Тин, сглотнув от острого собственнического чувства, разбуженного из-за того, что Кан накинул на себя его мантию. - Тебя захотел увидеть, что б ты сгорел, - недовольно сознался Кан. На губах Тина заиграла улыбка. А через пару секунд он опять сглотнул, потому что Кан скинул с себя мантию и соскользнул к нему в бассейн. Погрузившись в воду по самый подбородок, Кан подплыл к кранам и с радостными возгласами принялся открывать их все, добавив в бассейн душистых лиловых облаков, густой белоснежной пены и множество взлетающих в воздух пузырьков. Тин, подобравшись к нему со спины, протянул руку к небольшой полке с новыми губками. - Какую губку для тела предпочитаешь – помягче или пожёстче? - глубоким тоном голоса поинтересовался он с весёлыми искрами в глазах. - Я сам выберу, - тут же строптиво заявил Кан, обернувшись. - И даже не думай, что я позволю тебе потереть мне спинку. Не наглей, Тин. - Брось, Кан, - усмехнулся тот. - Что в этом такого? Или между нами ещё остался какой-то барьер? - Ну... нет, - вынужден был признать Кан. - Но всё же... - Раз нет, то этим, - Тин помахал в воздухе выбранной им губкой, - займусь я. Как только он прикоснулся к шее Кана губкой с ароматной пеной на ней, плечи гриффиндорца напряглись. Однако теперь Тин интуитивно чувствовал в нём страсть, ждущую лишь подходящего момента, чтобы вновь проявиться во всей силе. Поэтому реакция Кана не смогла его обмануть, и он продолжил неспешно водить по коже Кана губкой. Русалка, изображённая на витраже ванной комнаты, смущённо закрылась от них своими длинными светлыми локонами.***
Глаза Тина вспыхнули словно раскалённые угли, когда Кан вылез из бассейна и, не заметив стопку пушистых белых полотенец, накинул на себя мантию, которая в тот же миг облепила всё его тело. Что-то раздосадованно пробурчав, гриффиндорец стал стягивать мантию. Но задача эта оказалась не из лёгких, так как тяжёлая намокшая ткань мантии прилипла к его телу очень сильно, и ему пришлось буквально отрывать её от себя. Тину, успевшему тоже выбраться из бассейна, хотелось помочь Кану, но он сдержался, не поддаваясь этому порыву. Просто сейчас Кан... показался ему особенно пленительным. Мокрая ткань облепляла все изгибы его тела подобно второй коже, жаждущей вкусить прикосновения. А когда мантия, цепляющаяся за манящее тело Кана, наконец, стала медленно сползать, открылась шелковистая кожа, блестящая от стекающих по ней струек воды. От такого зрелища нарастающее в Тине желание стало болезненным и он, быстро подойдя к Кану, припал к его губам обжигающим, продолжительным поцелуем, который снова пробудил у того волнение в крови. Кан ответил на поцелуй и Тин тут же ловко притиснул его к одной из мраморных стен ванной комнаты, а затем ещё более ловко освободил от мешающейся мантии. Постанывая от касаний Тина, гриффиндорец оплёл своими ногами его талию и крепко прижался к нему всем телом. А вслед за этим изогнулся от наслаждения, когда Тин, прошептав заклинание “Любрикус!”, проник в него одним быстрым движением. Их губы слились в долгом, отчаянно страстном поцелуе и, забыв обо всём, они начали стремительно двигаться навстречу друг другу, с каждым моментом всё больше приближаясь к экстазу. Из груди Кана вырвался громкий, гортанный стон, когда на смену неистовому совокуплению пришло сладостное умиротворение.***
Вернувшись в спальню Тина, они всё ещё не могли оторваться друг от друга. Кан отвечал на жаркие поцелуи, с пылом целовал сам и в конечном итоге потянул Тина в сторону кровати. Пока же Тин стягивал с себя одежду, Кан торопливо избавился от уже порядком измятой мантии, бухнулся на постель и развёл в стороны свои согнутые колени, открываясь. - Кан... - упав на него, глухо выдохнул Тин, после чего толкнулся вперёд бёдрами и плавными движениями начал входить в него. Кан, кусая губы, вздрагивал от удовольствия при каждом его рывке, особенно, когда Тин втискивался в него до предела, особенно, когда они одновременно достигли оргазма... В эту ночь Тин успел ещё не единожды овладеть им, заласкать до звёзд перед глазами и спровоцировать неконтролируемый выброс его магии. Тело Кана ликовало, когда Тин умело вёл его от оргазма к оргазму. Это был настоящий праздник жизни для Кана, и он каждой своей клеточкой ощущал, что бесконечно желанен. К тому же, он, наконец, перестал волноваться из-за своей неопытности – Тин сам, шаг за шагом показывал ему верный путь. Кан постоянно замирал – оглушённый, обездвиженный, задыхающийся. В его глазах то и дело становилось темно, и он закрывал их, пытаясь сконцентрироваться хотя бы на одном лишь дыхании. Тин занимался с ним сексом, отлично зная все тонкости этого действа, и Кан едва мог дышать от переизбытка ощущений. Ему нравилось абсолютно всё, что творил с ним Тин – гриффиндорец неожиданно обнаружил в себе поразительно страстную натуру, которая раньше дремала где-то внутри него. А ещё... Кан и не подозревал, что так тосковал в одиночестве. Тин открывал запретные грани и стороны страсти, окутывал шёлковой паутиной нежности... и всё для того, чтобы ввести Кана в мир, о существовании которого тот до этой ночи не знал.***
Утреннее солнце поднялось выше, проникло в окно, и теперь пылинки в воздухе светились. Растревоженные, они медленно плыли в солнечном луче в поисках новой гавани. Кан обвёл сонным взглядом спальню Тина. Теперь она была залита солнечным светом. “Который час?” - лениво мелькнуло в его сознании. Голова Кана была затуманена, мысли наползали одна на другую, и когда он смотрел на что-то, ему требовалось время, чтобы сообразить, что же это такое. Сейчас Кан не мог думать ни о чём, кроме нежной пульсации, всё ещё исходившей из некой точки внутри его тела. Кроме того... никогда раньше он не спал в постели полностью обнажённым вместе с кем-то ещё и даже не догадывался, что это так приятно. Вот только чувствовал Кан себя очень слабым. И всё, на что отважился, – приподнять голову с мягкой подушки. В его теле будто не осталось ни единой кости или будто какая-то туго натянутая струна внезапно лопнула. Впрочем, слабость эта была невыразимо упоительной и заставляла Кана улыбаться. Тин ещё спал и Кан, повернувшись к нему, стал его рассматривать. Морщинки на лице когтевранца разгладились, даже сардоническая складка в уголке его рта, которая придавала выражению лица жёсткость, исчезла. Видимо, и на нём сильно сказалась ночь любовных наслаждений. Неожиданно их тела соприкоснулись, и Кан задрожал – словно крохотные воздушные пузырьки сливочного пива поднимались от кончиков пальцев на ногах до макушки. Бурлили и лопались. С этой лёгкой дрожью Кан вновь провалился в сон... А проснулся – уже в объятиях Тина, чувствуя, как тепло тела Тина обволакивает его. Он фактически лежал под Тином, прижимаясь к нему. Охваченный желанием, которое он пока ещё не до конца спросонья распознал, Кан на этот раз проснулся с чувствами и телом, готовыми включиться в новый для них ритм жизни. Его пронзал не известный ему ранее трепет, и прежде чем он понял, в каком положении находится, он уловил пробуждение Тина. Сладостная истома, охватившая Кана после выныривания из сна, растеклась по всему его телу и не позволила поступить так, как подсказывала очухавшаяся осторожность. Предвкушение утоления желания вытеснило на задворки сознания всякую сдержанность. Возможно, ему и следовало бы взять тайм-аут, высвободиться из рук Тина, убраться на другую половину кровати, но... Но мышцы Кана отказывались повиноваться столь слабому сейчас импульсу благоразумного позыва. Что-то убыстряло биение его сердца, пересушивало рот и увлажняло кожу. - Тин? - тихо позвал он. - Да-а? - хриплым со сна голосом отозвался тот, запустив пальцы в волосы Кана и мягко запрокинув его голову, чтобы иметь возможность поцеловать бархатистую кожу шеи. Затем Тин почувствовал энергичное движение бёдер Кана под собой, и это отдалось томлением во всём его теле. Тин не знал никого, кто так желал бы его, пылал бы такой страстью. Самые лёгкие прикосновения его пальцев тотчас же вызывали у Кана бурный отклик. И Тин наслаждался этой необузданной пылкостью, купаясь в её опаляющем жаре. Кан снова изогнулся дугой и прижался к нему. Глаза его подёрнулись дымкой желания, лицо раскраснелось. Он весь отдался охватившему его ожиданию удовольствия. Видя, как Кан жаждет его ласк, Тин терял самообладание. - Хорошо спал? - буднично поинтересовался он, но скрыть хитрый блеск глаз не сумел. Кан насмешливо фыркнул. - После того, как ты позволил мне, наконец, уснуть? Ага, я чудненько поспал, - ответил он, щурясь из-за солнечного света. Тин заглянул в его глаза и вдруг понял, чего ему не хватало все годы в Хогвартсе – сердца. Он потерял его в один из совершенно обычных дней. А без сердца меркли цвета, и убыстряло свой бег время. Жизнь не имела особого смысла. Тогда как рядом с Каном... рядом с Каном оживали все мечты и надежды, которые, как казалось Тину, давно в нём умерли. - Кан, ты обладаешь оружием, силу которого даже представить не можешь, - с чувством сказал он. При этих словах Кан тревожно облизал губы. - О, Мерлин... Такое ощущение, будто ты всю жизнь практиковался в искусстве обольщения, - со стоном произнёс Тин, проследив движение его языка. - Так-так, я запомню, что по утрам ты становишься жутко приторным, Тин, - насмешливо отреагировал Кан на его замечание. - Вот как? Приторным, значит? - Тин понизил голос до эротического шёпота. И, будучи не в силах сдерживаться ещё хоть миг, он припал к пульсирующей жилке у основания шеи Кана, а потом нежно укусил его за плечо. Гриффиндорец вздрогнул, затем с томным всхлипом обвил Тина ногами и приподнял бёдра, позволяя тому сразу как можно глубже проникнуть в его тело. Тин прикрыл глаза, наслаждаясь бесподобными ощущениями. Он сжал ягодицы Кана, и они оба отдались во власть сладострастных движений. Кан громко вскрикивал и, в конце концов, медленно подняв тяжёлые веки, выгнулся от восторга. Его тело так легко и естественно сливалось с телом Тина, словно они были вместе уже сотню лет. - И как я только мог лишать самого себя всего этого так долго... - приглушённо пробормотал Кан, едва придя в себя после волны эйфории. Тин проглотил смех, но веселье слышалось в его речи со всей отчётливостью: - Ты по-прежнему не знаешь всего того, чего ты себя лишал, глупый гриффиндорец. Хотя должен признать, этой ночью ты проявил незаурядные способности. - Это плохо? - с сомнением спросил Кан, не понимая причин его веселья. - Да, если бы ты собирался стать монахом, - сделав серьёзное лицо, ответил Тин, а потом улыбнулся и подмигнул. - Но для того, кто собирается и дальше быть моим любовником, это очень подходящий талант. Кан закатил глаза. Тин же ласково провёл рукой по его спине и прошептал: - Если бы я знал, какой невообразимо прекрасной окажется близость с тобой, я бы рискнул соблазнить тебя ещё в тот день, когда мы с тобой гуляли в Хогсмиде. - Если бы я знал, что меня ждут такие ощущения, я бы тебе это позволил, - улыбнувшись, сказал Кан.***
Кан, застонав, откинулся на спину. Язык Тина творил с ним нечто невообразимое. Гриффиндорец выгибался на постели, вцепившись в волосы Тина. Кан тонул в волнах ошеломляющего удовольствия и уже дрожал всем телом, приближаясь к оргазму. В какой-то момент из его горла вырвался протяжный стон, он содрогнулся и издал невнятный возглас удовлетворения. Тин склонился над ним. - Ты так красив в своей страсти, львёнок, - жарко выдохнул он. - Тин, завязывай уже со своей слащаво-сентиментальной дребеденью... Мерлин, я чувствую себя обдолбанным... - прокаркал Кан сорванным от стонов голосом. Он валялся на краю кровати, совершенно обессилевший, с безвольно свисающими ногами и боялся, что может просто соскользнуть на пол. Тин, тем временем, коснулся языком его отвердевших сосков, а следующее, что Кан ощутил – то, как Тин одним мощным рывком вошёл в него. И в гриффиндорце снова проснулся развратник... Спустя час они лежали, оглушённые и утомлённые, не разъединяя тел, пока утреннее солнце не поднялось совсем высоко и не осветило их своими лучами полностью. Кан заговорил первым: - Хочу есть. Эти слова походили на жалобный скулёж. Тин хмыкнул, потом сел, расправляя плечи. - Хочешь сказать, что предпочитаешь мне еду? - поддел он с притворным вызовом в голосе. - Впрочем, ладно – признаюсь, что тоже голоден. Пожалуй, пришло время совершить набег на кухню к эльфам. Через минут двадцать Тин вернулся из кухни в спальню с подносом в руках, на котором стояли графин с тыквенным соком, пара кубков и три тарелки – всё это он водрузил прямо на постель. На одной тарелке были пирожные, на второй возвышалась горка шоколадного печенья с орехами и корицей, а на третьей – несколько сортов сыра, тосты и джем. - Вау, круто! - Кан тут же почувствовал, как его приступ голода усилился. Устроившись на середине кровати, они с аппетитом принялись за еду, но тут Кан вдруг ощутил смутное беспокойство. Тин всякий раз в каждое их свидание продумывал всё до мелочей. Прогулка или еда. Или поцелуи. Или всё это вместе. Теперь прибавился ещё и секс. “Что, если Тин просто играет хорошо отрепетированную роль, а я – не более чем один из многочисленных актёров на его личной сцене? - подумалось Кану против воли, однако затем он едва заметно мотнул головой. - Нет... Нет, Кан, ты не должен так думать о Тине после вашей первой ночи и такого классного утра. Слышишь, Кан? Не должен”. Кан медленно отпил из кубка, но тыквенный сок неожиданно будто потерял свой вкус. Нахмурившись, гриффиндорец пристально посмотрел на Тина. - Сколько раз ты уже проделывал это? - спросил он напряжённо. - Что именно? - уточнил Тин, встретившись с ним взглядом. - Вот это, - Кан взмахнул руками, силясь донести свою мысль, и чуть было не пролил на постель тыквенный сок. - Твоя постель. Еда и прочее. Сколько раз? - Я никогда не утверждал, что невинен, - осторожно ответил Тин. Кан поставил на поднос свой кубок с недопитым соком. - Значит, ты и раньше устраивал всё это для своих пассий, - Кан не знал, почему со вчерашнего вечера прицепился к этому словечку. - Кан, - сразу отозвался Тин с укором в голосе. - Раньше я всегда проявлял бдительность и избегал... как бы это сказать... обязательств, что ли. Да большинство из моих так называемых “пассий” и не стремились к какой-то особой близости со мной, помимо секса. Исключений было совсем немного. А теперь... теперь у меня появился ты. Кан молчал, поражённый его признанием. Тин, между тем, взял с подноса кусочек сыра и протянул ему. - Похоже, ты потерял дар речи, поэтому рискну предположить, что ты всё ещё голоден, - с успокаивающей улыбкой произнёс Тин. Кан чувствовал себя дураком, когда, взяв из его рук сыр, жевал его и наблюдал, как Тин снова наполняет их кубки тыквенным соком. - Кан, пожалуйста, не беспокойся о моём прошлом, - серьёзно добавил Тин, заметив его состояние. - Мои воспоминания о бывших – пожелтевшие и обтрёпанные, как старые письма, которые у меня нет никакого желания перечитывать. Надеюсь, ты мне веришь. Кан встряхнулся, попытался понять свои эмоции, после чего довольно быстро осознал, что действительно верит ему. Улыбнувшись, Кан кинулся на Тина и шутливо укусил его за шею. - Это за то, что развлекался с другими, когда должен был смиренно и целомудренно дожидаться меня! - нахально провозгласил он. Тин обхватил его руками и поцеловал в губы. - И какое же наказание назначишь? - осведомился он, прищурившись. - Может, прикажешь упасть на колени и поклоняться тому, что находится ниже твоего живота? От этого предложения глубоко внутри Кана что-то зазвенело, и в ответ он не смог произнести ни слова. - Хм, судя по твоей реакции, именно так мне и следует поступить, - с плутовской усмешкой решил Тин, кивая самому себе. - Воу, тогда поклоняйся со всем рвением, Тин! - предупредил Кан и, хохотнув, прикрыл глаза в новом предвкушении. - Обожаю, когда ты приказываешь сделать то, что я и так собирался сделать, - дразняще прошептал Тин ему на ухо. Кан приятно вздрогнул и запустил пальцы ему в волосы. Тин поцеловал его в середину груди. - Даже не подозревал, что люблю, когда меня тянут за волосы... До тебя, - признался он. Кан потянул сильнее. - Вот так? - Да, так... - Тин спустился по его телу ниже и дунул на живот. От этого щекочущего ощущения бёдра Кана сомкнулись сами собой. Но Тин решительно развёл их. - Канталуп, двери храма никогда не закрываются перед преданным жрецом, - с этими словами он с силой погрузил свой язык внутрь тела гриффиндорца. Кан ахнул и выгнулся на постели, как натянутая тетива лука. Подобное наслаждение, наверное, никогда не станет для него чем-то тривиальным. Язык Тина, тем временем, подразнил и исчез. И Кану оставалось лишь со стоном умолять о продолжении. Однако Тин и не думал подчиняться – новые удовольствия со “вставшей” проблемой вскоре заставили Кана забыть о прежних требованиях. Он дрожал и что-то невнятно бормотал, а Тин, ни на миг не отпуская его, снова и снова дарил ему блаженство. - Я хочу проделать с тобой то же самое, - уверенно заявил Кан, неровно дыша после обалденного оргазма. Тин с трудом сохранил присутствие духа. - В другой раз, - усмехнулся он. - Когда я не буду сомневаться в том, что выдержу такую пытку удовольствием. После чего накрыл губы Кана иссушающим поцелуем и вонзился в него, не в силах сдержать порыв брать Кана медленно, бездумно наслаждаясь процессом и погружаясь на запредельную глубину. Кан всё ещё оставался восхитительно тугим и через горло Тина то и дело прорывались несдержанные стоны. - Ох, Мерлин, ещё... - вторил ему Кан, цепляясь за его плечи. - Так потрясно чувствовать тебя по-настоящему моим, Тин... Тин поймал его руку и слегка прикусил ладонь. - Своим ты сделал меня давно, Кан, - убеждённо констатировал он, - а сейчас мы оба просто подтверждаем права собственности. Кан лизнул Тина в шею, подаваясь навстречу его томительно-неспешным движениям. - М-м-м... оказывается, подтверждать права очень приятно... - промычал он, задыхаясь. - Прекрати болтать, а не то вызовешь преждевременный взрыв, - предупреждающе рыкнул Тин, на мгновение напряжённо замирая. - Своими словами и действиями ты оставляешь всё меньше шансов успеть доставить тебе наслаждение. - Ти-и-и-ин, ты уже и без того доставил мне огроменное наслаждение, так что... а-ах... можешь не сдерживаться, - нетерпеливо елозя под ним, парировал Кан. Тин едва не подчинился его команде. - Заткнись немедленно, Кан, - более грозно прорычал Тин. - Уважай мою гордость. Чтобы подчеркнуть свой приказ, он тут же снова погрузился в Кана – грубее, стремительнее, глубже. Гриффиндорец охнул от оглушившего его удовольствия и Тин повторил движение с большей силой. - Тин! Мхф!.. Ладно, я изменил точку зрения! - воскликнул Кан, чуть не прикусив язык из-за особенно жалящего рывка Тина. - Хочу, чтобы ты продолжал вот так меня насиловать! Тин выругался, раздавленный новым приступом вожделения. - Кан, если не замолчишь сию секунду, никакого насилия не получишь! - сквозь зубы процедил он. - Нет, ты должен! Подумай о гордости, Тин! - Кан крепко обхватил его ногами и руками. - Мы не покинем сегодня твою кровать, пока ты не ублажишь меня ещё несколько раз. - В какой, интересно, момент ты успел стать таким ненасытным чудовищем? - рассеянно произнёс Тин, прежде чем запечатал губы Кана поцелуем и теснее приник к его подвижному, как ртуть, телу. Все многочисленные фантазии Тина на тему поведения Кана в постели продолжали меркнуть перед реальностью. Даже в его самых смелых мечтах Кан неизменно оставался слегка зажатым, отстранённым. А в действительности со стороны Кана не было ни тени стеснительности – только страстное желание, озорное любопытство и дерзкое стремление к наслаждению. Кан раз за разом дрожал и стонал, словно в бреду. Кан был гибким и нетерпеливым. Кан был трепетным и жарким, как всполох пламени.***
Яркое солнечное утро сменил день, и солнце поднялось на самую вершину небосклона, прежде чем очередной раунд страсти Тина и Кана был утолён. - Эти ночь и утро были невероятно... - Тин в кои то веки не находил слов, несмотря на свой богатый словарный запас. - Обалденными? - подсказал Кан, обнимая подушку и довольно щурясь. - О да, - Тин улыбнулся. Кан просиял. - Я тоже так думаю, - согласно покивал он, затем заозирался, намереваясь, наконец, слезть с кровати, одеться и выйти в мир, о котором он за последние часы успел забыть. - И я даже знаю, почему. - Потому что у тебя это было впервые, а у меня это был первый раз с тобой, - озвучил своё мнение Тин и, встав с кровати, протянул гриффиндорцу его рубашку. Обнажённый, Кан был слишком обольстителен. Это отвлекало Тина, не позволяя логически мыслить. Ему стоило большого труда не поддаться соблазну и не завалить Кана обратно на постель. Опять. - Пф-ф! А вот я слышал, что в первый раз не всегда получается так круто, - отмахнувшись от слов Тина, сообщил Кан. - Мои друзья рассказывали, что... - Кан, прошу тебя, только не приплетай сюда своих друзей, - поморщившись, попросил Тин. Кан удивлённо уставился на него, собиравшего по комнате их разбросанную одежду. - Но они утверждали это со всей определённостью, - заспорил он. - Тайп, например, говорил, что в первый раз... всегда больно. Конечно, если только ты не влюблён. Тут на его губах блеснула очаровательная улыбка. - Так вот, я почти не помню этого болезненного момента, - честно сказал он. - Всё было потрясно. Боль... она – ничто. Тин испустил громкий вздох, когда, в конце концов, уразумел, что заставило Кана прийти к таким умозаключениям. - Жаль рушить твои иллюзии, львёнок, но опытный любовник... - Вроде тебя? - ввернул Кан, хотя по выражению его лица Тин догадался, что с этим фактом тот всё ещё не примирился до конца. - Точно, - кивнул Тин. - В общем, опытный любовник способен сделать первый акт любви приятным для обеих сторон. Кан качнул головой. - Но если помнишь, в тот момент я... - Я помню, - ласково перебил его Тин. Разве мог он забыть такое? - Однако к этому событию ты был подготовлен заранее, - с весельем указал Тин, посмотрев Кану в лицо и поиграв своими бровями. - А это, мой глупый гриффиндорец, целиком и полностью моя заслуга. Кан фыркнул и закатил глаза. - Ну, Тин! Ты портишь всю долбанную романтику! А я-то вёл к тому, что у нас всё получилось так крышесносно, потому что мы влюблены друг в друга как полоумные. Тин рассмеялся. Кан, сдерживая собственный смех, швырнул в него маленькую подушку и стал одеваться. Когда он облачался в знакомую одежду, у него возникло странное чувство: вещи были всё те же, но его тело, казалось, полностью изменилось. - Я стал каким-то другим, - задумчиво произнёс Кан, застёгивая пуговицы на рубашке. - Радует, что хоть рога или копыта не выросли. Тин снова рассмеялся, подошёл к нему и утянул в затяжной поцелуй. А прервавшись, с улыбкой продолжил одеваться. Кан же взглянул на свои ладони, которые ещё совсем недавно касались кожи Тина. Странно, но на них не осталось следов совершённых ими действий. Вот только осязательная память о теле Тина теперь навсегда впечаталась в них.***
Неспешно бредя в сторону башни Гриффиндора для того, чтобы, по крайней мере, дать знать своим друзьям, что он ещё жив, Кан вновь увлёкся размышлениями. В его голове всплывали воспоминания о прекрасной прошлой ночи, о не менее прекрасном утре, и Кан смущённо потупился, поражённый тем, как пылко он себя вёл. Гриффиндорец не мог пока привыкнуть к новым проявлениям своего характера. Но всё-таки... как же долго его мир был лишён сексуальной стороны жизни. Он неосознанно подавлял в себе все желания, столь естественные для молодого парня, и радости личной жизни текли мимо него. Однако со вчерашнего вечера всё изменилось. Кан сказал Тину правду – если бы он знал о тех желаниях, которые родятся в нём от откровенных ласк Тина, то ещё в Хогсмиде позволил бы ему абсолютно всё. Гриффиндорец искренне наслаждался каждой секундой их близости. Его страсть горела так же ярко, как и страсть Тина, и Кан снова покраснел, вспоминая, с какой горячностью отвечал на его прикосновения. За Текно как раз закрылся портретный проём гостиной Гриффиндора, когда Кан показался в коридоре. Друг взглянул на него, высоко подняв брови. Кан неловко кашлянул. Он был уверен, что распутные наслаждения оставили след на его лице, но, возможно, ему так только мерещилось. - Ух ты, а вот и ты, обезьянка, - оживлённо поприветствовал его Текно, подойдя к нему. - Где тебя носило? И почему ты идёшь в гостиную, а не на обед в Большой Зал? - Э-э-э... хотел переодеться, - расплывчато отговорился Кан. Текно с мгновение озадаченно пялился на него, а потом вдруг засмеялся. - Имеет смысл спрашивать, в чьей компании ты был? - Никакого, - Кан зарделся и отвёл взгляд. - Кхм, а скажи... ты можешь по моему виду определить, что я делал? - Нет, - придирчиво оглядев его и чуть помедлив с ответом, заключил Текно. - Но у меня есть большие подозрения... Поколебавшись, Кан в итоге решил подтвердить эти его подозрения. - Я не ночевал в нашей гостиной. Я... провёл ночь с Тином. И утро тоже, - немного застенчиво рассказал он, запустив пальцы в свои растрёпанные волосы и невольно ещё сильнее взлохмачивая их. На лице Текно появилась одобрительная улыбка. - Чертовски рад за тебя, чертовски, - искренне сказал он. - И, как я понимаю, вы двое теперь однозначно вместе? - Да, - уверенность, с которой Кан произнёс это слово, поразила его самого. - Круто! - снова порадовался за него Текно. - Ещё как! - согласился Кан, лучась самыми потрясающими эмоциями в мире. Когда он, наконец, зашёл в гостиную, поднялся в спальню для мальчиков и переоделся, то не смог удержаться от того, чтобы не забраться на свою кровать, плотно задёрнув полог. Ему требовалось несколько минут наедине с собой. Просто потому, что его переполнял с ума сводящий восторг и Кан опасался, что захлебнётся в нём, если хоть немного не успокоится. Чудесные физические ощущения, которые он испытал, занимаясь с Тином сексом, сейчас опять остро вспомнились ему. То, что проделывал с ним Тин, было великолепно, и Кан до сих пор не оправился от всех дивных потрясений минувшей ночи. А уж как задорно всё было утром... - Мерлин!.. - Кан улыбнулся так широко, что у него заболи губы и, зажмурившись, он уткнулся лицом в подушку. Гриффиндорец, в самом деле, даже и не думал никогда раньше, что физическая близость может доставить такую радость. Как стали слипаться его глаза и как он постепенно провалился в сон, Кан не заметил.