***
В спальне Тина Кан быстро привёл Сероглаза в порядок с помощью разных очищающих заклинаний, а также залечил все его мелкие царапины, которые кот получил после своей “прогулки” по лесу. Подобная процедура не вызвала у Сероглаза ни малейшего энтузиазма, и он постоянно сопротивлялся, однако всё-таки проиграл эту битву. Похоже, даже у его стойкой личности были свои пределы и, в конце концов, кот, изнурённый полученным стрессом, вскоре заснул среди подушек на кровати Тина. Между тем, Кан, мельком заметив своё отражение в окне спальни, в очередной раз удивился способности Тина выглядеть неотразимым даже в мокрой мантии, в то время как сам Кан напоминал жалкого оборванца. - Поздно, - устало вздохнул он, вслед за Тином высушивая свою одежду заклинанием. - Уже давно был отбой. Мне пора в башню Гриффиндора. Поспешно, чтобы не дать Тину возможности возразить, Кан добавил: - Я страшно вымотался. И даже изобразил зевок. По взгляду Тина он понял, что тот раскусил его игру. - Кан, - когтевранец медленно покачал головой, - почему ты вдруг решил усложнить мне жизнь? “О Мерлин...” - поникнув, Кан сокрушённо зажмурился. - Тин, я ничего не усложняю, - с вымученным вздохом сказал он, открыв глаза. - Я действительно устал, ну правда. Да ещё и Запретный лес на меня такого страху нагнал, ты не представляешь... Я, конечно, люблю ужастики, но не тогда, когда они происходят в реальности. Гриффиндорец целенаправленно пошёл к двери. Тин пошёл за ним, а потом неожиданно притянул его к себе и поцеловал. Кану показалось, что он вернулся домой. Прикосновение губ Тина наполнило его восторгом и одновременно мукой. Тело Кана хотело его, а сознание кричало, что сегодня нельзя – ни под каким видом – это допустить. Не после их вечернего разговора, который пока так и остался незаконченным. Сердце Кана бешено билось в груди, всё тело звенело как натянутая струна, но он понимал, что радость от этих мгновений, возможно, будет раздавлена, если Тин опять поднимет тему их отношений. А Тин поднимет. - Кан, я люблю тебя, - прошептал Тин ему в губы, прервав поцелуй. “Ну, вот...” - мысленно кивнул самому себе Кан, чувствуя беспомощность из-за подступающей неизбежности. - Ты значишь для меня всё, - продолжил Тин, обняв своими ладонями его лицо. - Сколько раз мне это сказать, чтобы услышать от тебя согласие быть рядом со мной всегда? Кан вновь зажмурился. Он будто балансировал на натянутой проволоке, наклоняясь то в одну сторону, то в другую. Малейшая ошибка – и он рухнет в пропасть. И вряд ли ему удастся без последствий оправиться от этого падения. - Тин... - Кан вздохнул. - Что, если у нас ничего из этого не выйдет? Я уже заранее знаю, что я этого не вынесу. Я не такой сильный, как ты. Мой кот и тот сильнее меня духом. - Во-первых, кто сказал, что не выйдет? До сих пор у нас всё получалось, - Тин улыбнулся, очевидно, не собираясь принимать любые аргументы “против” в качестве ответа. - Я действительно считаю, что и в дальнейшем будет получаться. Во-вторых... Кан, ты себя недооцениваешь. Ты сильный, прекрасный и постоянно поражаешь меня чем-то новым в себе. А то, что я чувствую к тебе... это... Послушай, я не такой уж мастак говорить подобные вещи, но я, в самом деле, думаю, что между нами происходит нечто особенное. Это как магия, Кан. Полагаю, и ты думаешь так же. “Именно так и должен говорить тот, кто не принимает слова вроде “я ни в чём не уверен” в качестве ответа”, - проворчал Кан мысленно. - Тин, мы можем... ну, не касаться пока этой темы? - страдальчески попросил он. - Нет, не можем, - твёрдо отказался Тин. - Почему ты тянешь время? Он обнял Кана за плечи. И гриффиндорцу было так приятно и уютно в его объятиях. - Кан, я не признавался тебе ранее в своих чувствах, но был уверен, что ты и без моих признаний интуитивно это понимал, - задумчиво произнёс Тин. - Если честно, то поначалу я совсем не хотел любить тебя, но всё равно не смог отделаться от этого чувства. Я ощущаю его всем своим существом, и оно становится лишь глубже. Вообще, мне уже даже кажется, что первые искры этого чувства возникли ещё тогда – когда мы поцеловались под омелой. И теперь всё, чего я хочу, – это чтобы ты всегда был только моим. Кан нахмурился. - Вот именно из-за таких вещей я, возможно, и сомневаюсь, - недовольно проговорил он. - Тин, ты проявляешь свою любовь через собственничество. Похоже, чем больше ты любишь, тем больший ты собственник. А это, знаешь ли, плохая основа для серьёзных отношений. Не то чтобы я очень уж хорошо в этом разбираюсь, но... Тин, меня не оставляет чувство, что ещё рано для всего этого. Однажды ты можешь очнуться и понять, что поспешил со своим выбором, и тогда я... я... Задохнувшись от переизбытка эмоций, Кан умолк. - Мерлин, как ты не поймёшь... - Тин с силой сжал его плечи и заставил посмотреть себе в глаза. - Кан, у меня не было выбора. У меня. Его. Не было. Чувства к тебе – это не что-то такое, от чего я мог, могу и смогу с лёгкостью отказаться, заявив самому себе, что этого мне в жизни не надо. Так оно не работает. Пытаясь яснее объяснить свою позицию, Кан возразил: - Может, сейчас тебе и кажется, что ты меня любишь. Но как ты можешь быть уверен, что твоё чувство продлится долго? Тин, того, что мы нашли друг друга в Хогвартсе, уже с лихвой достаточно. Наслаждаться обычными школьными буднями, попутно позволяя себе секс с тем, в кого влюблён, – это даже больше, чем я ожидал. Тин пристально смотрел на него. - Закончил? - только и спросил он. - Ты злишься? - голос Кана предательски дрогнул. - Да, злюсь, - сердито подтвердил Тин, отпустив его. - Потому что ты убегаешь, Кан. А ведь мне казалось, что ты борец. Мы словно вернулись к тому, с чего началось наше общение – к сражениям друг с другом. Вот только сейчас, вместо того, чтобы сражаться со мной, не мог бы ты сразиться за меня? За нас? Кан не знал, что на такое ответить. - Убежав, ты так и не разберёшься, что происходит между нами, - серьёзно сказал Тин. - Что-то между нами есть. Нечто такое, что ни в коем случае не следует терять. Я не искал любви до гроба, так же как и ты. Но именно это с нами, судя по всему, и случилось. Его голос перешёл на едва слышный шёпот: - Что бы ты ни говорил, Кан, ты тоже чувствуешь, что между нами происходит что-то очень важное. И наше чувство не исчезнет, не растает со временем, как бы быстро ты от него ни убегал. Кан подыскивал возражения, но правда, заключавшаяся в словах Тина, была настолько очевидна, что гриффиндорец опять не смог ничего ответить. И пространство, разделявшее их, внезапно исчезло, как будто Тин физически приблизился к нему вплотную. Немного дрожа, Кан попытался избавиться от этого навязчивого ощущения, чтобы связно мыслить. Но у него не получилось. А ещё он чувствовал, что Тин наблюдает за ним, спокойно ожидая хоть какой-то реакции на свои слова. - Кан, теперь твоя очередь управлять ходом событий, - добавил ко всему сказанному Тин. Нервничая, Кан прикусил губу. Он понимал, что рискует. Тин, похоже, даже не осознавал, какой властью над ним обладает. Тин может ранить его так, как никто другой. Крушение иллюзий, пережитое Каном на первом курсе Хогвартса, когда он понял, что значит быть далеко не чистокровным волшебником, ничто по сравнению с тотальным провалом, который может ожидать его с Тином. Но... Но, возможно, Тин всё-таки прав? Что, если Кан действительно бежал и прятался? Кан знал, что ведёт себя в какой-то степени по-детски. Он не соглашался, но и не отказывал. Для полноты картины оставалось только закрыть глаза и уши, заныть, а ещё потопать ногами, то есть со всей определённостью показать, что он не желает принимать никаких решений. Кан встретился своим взглядом со взглядом Тина. Тот смотрел на него, не отрываясь, и напряжённое выражение его глаз завораживало Кана. - Тин... Тин, ну поставь себя на моё место, - с отчаянием в голосе заговорил он. - Я ещё Хогвартс даже не окончил, а уже, оказывается, нахожусь в жутко серьёзных отношениях. Ещё полгода назад я думал: вот окончу школу, найду работу и, может, займусь личной жизнью. А теперь получается так, что кроме тебя у меня и не будет никого. Не то чтобы я хочу, чтобы был, но просто... мне надо это осознать. Тин, это ведь пугает. Быть вместе с тобой всегда... Пока мы в Хогвартсе – это одно, но после... всё станет таким реальным, появятся новые обстоятельства и прочее... И если ты сейчас смертельно серьёзен, предлагая мне всё это, то что будет потом? Тин, я не уверен, что готов к такой ответственности. Честно говоря, я вообще не слишком много думал о нас с тобой как о паре. - Но что-то же ты думал? - помолчав, требовательно спросил Тин. - Прости, - виновато проронил Кан, чуть помедлил, а потом порывисто обнял его, - я, правда, не знаю, что ещё сказать тебе. Давай отложим этот разговор, а? Давай просто будем жить так, словно времени не существует. До сих пор же нам это удавалось? Тин отвернулся. - Время не отмотать назад, Кан, - холодно отчеканил он. - И не остановить. И невозможно долго жить так, словно его не существует. Рано или поздно нам всем приходится принимать важные решения. И я посчитал, что лучше рано... Видимо, в этом и была моя ошибка. Высвободившись из объятий Кана, Тин подошёл к двери и открыл её. - Тебе лучше уйти сейчас, пока не пробило два часа ночи – потом Филч начинает бродить по коридорам, - бесцветным тоном голоса сообщил он. - За своего кота не волнуйся. Пусть останется этой ночью у меня, отоспится. Кан смиренно вышел из его спальни. Огненные всполохи факелов на поворотах, цветные витражи, арки галерей, тёмные альковы и ниши в каменных стенах замка, поскрипывающие рыцарские доспехи, лунный свет, льющийся сквозь окна... Миновав весь путь до башни Гриффиндора, Кан долго не мог вспомнить нужный пароль, чтобы Полная Дама на портрете впустила его внутрь гостиной. - Мне очень жаль, - глухо прошептал он. - Это не верный пароль, милый, - ответила Полная Дама.***
Горящее полено в жарком зеве камина с громким треском и шипением распалось, возвращая Тина из закоулков своего разума в его же тихую спальню. Казалось, что прошла целая вечность с того момента, как Кан ушёл в башню Гриффиндора. Но в действительности – пара часов. И всё это время Тин просидел в кресле у камина. Изредка его потряхивало от напряжения, когда в памяти всплывали некоторые слова Кана. Но совсем не вспоминать их Тин не мог. Что, собственно, ещё ему оставалось? Тупая боль в груди, в любом случае, оставалась неизменной. И проклятые слёзы рвались наружу. Его выдержка всё же не была железной, какой бы ни казалась всем со стороны. Хотя мать бы его за подобную слабость отчитала по полной программе. Отец бы презрительно поморщился. А брат... брат бы промолчал... но сопроводил своё молчание ничего не выражающей кривой улыбкой. В сущности, Тин никогда не мог с точностью определить, о чём Тул думает в тот или иной момент. В последние два года брат вообще вёл себя с ним непоследовательно, чем лишь ещё сильнее раздражал Тина. “Самую невыносимую боль всегда приносят те, кто наиболее дорог... - отрешённо и одновременно с каким-то мстительным садизмом подумалось Тину. - Но ты всегда сам во всём виноват. Потому что... подпустил их слишком близко”. Час проходил за часом, а он по-прежнему сидел у камина. Несколько раз порывался проверить фырчащего во сне Сероглаза, но что-то его удерживало. Невыразимое разочарование жгло глаза Тина огнём и терзало душу. Он с тоской вспоминал минувшие месяцы и задавался вопросом, что сделал не так в отношениях с Каном. Почему всё в итоге пришло к тому, что они настолько не сошлись во мнениях на эти самые отношения? Ещё вчера, обуреваемый мечтами, от которых кружилась голова, Тин неосторожно позволил себе впервые за долгое время впустить в душу надежду. Нет, он не уповал на совершенно безоблачное будущее. И не грезил об абсолютном взаимопонимании с объектом своей любви, о чём повествовали многие знаменитые легенды магического мира. Тину хотелось только умиротворения от осознания, что выбранный им человек желает того же, что и он. Хотелось всегда находиться рядом с человеком, в котором он отчаянно нуждается и который столь же отчаянно нуждается в нём. Однако Кан, похоже, всерьёз сомневался, что сможет быть таким человеком. И Тин мог лишь ругать себя за проявленную поспешность. Ненадолго сходив в ванную для старост, чтобы освежиться, Тин по возвращении в спальню на какое-то время бессмысленно замер перед зеркалом. Само зеркало висело в спальне давно, с характером Тина было прекрасно знакомо и поэтому комментировать его внешний вид не стало. Но Тину было достаточно и собственного зрения, чтобы понять, как скверно на нём отразился разговор с Каном. Казалось бы, Тину сейчас нетрудно было бы отгородиться от всего ледяной стеной отчуждённости, за которой он находил защиту с того дня, как впервые испытал боль из-за близкого человека. С тех пор ни разу не позволил он кому-то увидеть боль, терзавшую его. Вот только испытываемые прежде эмоции не шли ни в какое сравнение с нынешними страданиями. Огонь в камине догорал, а свечи на железной люстре уже погасли. Но Тин никак не мог заставить себя лечь спать. Ему чудилось, что он видит на своей постели призрачный отпечаток тела Кана, чувствует его запах.***
Чувства к Кану теперь доставляли Тину лишь муки. Он плохо спал, у него стала часто болеть голова, в связи с чем он то и дело пропускал трапезы в Большом Зале. Помимо этого, ему хотелось крушить всё вокруг каждый раз, когда Кан, пряча взгляд, проходил мимо него в коридорах Хогвартса. Они не расстались, но и не продвинулись вперёд в своих отношениях. Спустя четыре дня после их встречи у леса Тин не выдержал, улучил момент и поймал Кана на одной из перемещающихся лестниц замка. - Что-нибудь переменилось, Кан? - коротко спросил Тин, не в силах отважиться на большее. - А у тебя, Тин? - с грустью ответил вопросом на вопрос гриффиндорец. Тупик. Они находились в безнадёжном тупике, и оба понимали это.***
Из-за всей этой ситуации ни физическое, ни моральное самочувствие Тина, само собой, не улучшалось. Голова его постоянно раскалывалась от приступов боли по вине бессонных ночей, душу разрывала не менее мучительная тоска. Внезапные вспышки ярости чередовались с припадками отчаяния и бессилия. Воспоминания о счастливых днях с Каном не давали ни спать, ни учиться, упорно не желая покидать воспалённый мозг. Под душераздирающим отчаянием, однако, таились и другие чувства, не менее губительные: горечь утраты веры в счастливое будущее, сожаление, что отношения с Каном странным образом словно бы заморозились, да ещё и так нелепо. Подобная пытка, казалось, была изощрённее самого Круциатуса. Под Круциатусом, по крайней мере, можно было бы в какой-то момент сдаться и спокойно свихнуться. А тут... тут не выходило ни сдаться, ни заново ринуться в бой, потому что не всё здесь зависело от одного лишь Тина.***
Замок уже давно погрузился в ту особую тишину, которая бывает исключительно по ночам. Было так поздно, что уже даже Тину не следовало бродить по коридорам. Однако его это не останавливало. Даже если бы ему встретился Снейп, и эта встреча привела бы к ощутимой потере баллов, то Тин и тогда продолжил бы свои ночные хождения по Хогвартсу. Всё лучше, чем бесконечно ворочаться в постели, впадая в мимолётное забытье только для того, чтобы проснуться, дрожа от ужаса из-за нового кошмара. Кошмара, в котором Тин раз за разом терял Кана навсегда. Поэтому – да. Накинуть мантию, выйти из спальни, пронестись по всем этажам замка, будучи совершенно безразличным к возможным последствиям... это действительно казалось Тину лучшим вариантом из имеющихся. А то, что все без исключения портреты чуть ли не шарахались вглубь своих позолоченных рам, видя выражение его лица... ну, что Тин мог с этим поделать?***
В очередную ночь шатания по территории Хогвартса, Тин покинул замок и устремился к Чёрному озеру. Раскинувшаяся внизу долина сверкала завораживающей палитрой лунного сияния. Серебряный, бледно-золотой и тёмно-синий цвета невероятно красивых оттенков играли бликами на только-только распустившейся листве кустарников и деревьев, на каменных оградах замка, что величественно возвышались неподалёку от озера, волны которого разбивались о прибрежные камни. Уже одной этой картины хватило бы, чтобы исторгнуть возглас восторга у любого ценителя красоты, но не она повергла Тина в молчаливое созерцание. Он невольно остановился, когда увидел в самом сердце долины зубчатые стены из камней мягкого золотистого цвета. Много веков назад небольшой локальный конфликт на этих землях разрушил прежний фасад замка, но время, этот великий целитель, залечил безобразную рану, и теперь казалось, что руки самих основателей Хогвартса разверзли стену, чтобы явить взору то, что крылось внутри. Серебристыми пятнами пестрел на камнях вливавшийся в полуразрушенные окна лунный свет, и под высокими сводами взмывали вверх каменные спирали лестниц с обрывающимися площадками – казалось, с них можно было бы прыгнуть прямо к звёздам. Тин смотрел на руины как заколдованный. Раньше он не так уж часто проходил тут днём, а ночью – так вообще никогда. И вот сейчас, глядя на раскинувшуюся перед ним поруганную красоту, он почувствовал, как у него сжалось горло. Магия и древние каменные стены, ощущение дома и берущая за душу красота – не это ли составляло суть этого бесконечно прекрасного места? В Хогвартсе – даже среди развалин – утраченные грёзы казались проникнутыми красотой более пронзительной, чем сбывшиеся мечты в любом другом уголке мира. Однако за красотой угадывались переплетённые в тугой клубок необузданные страсти – тёмные и светлые. Он не единственный студент Хогвартса с мятущейся, не находящей себе покоя душой – Тин был уверен в этом. Он даже не первый и не последний. Этот замок повидал и ещё повидает немало жертв беспокойной юности. Жаль только, что понимание этого совсем не приносило Тину облегчения. Ведь какое ему, в сущности, дело до других? Впрочем, было бы интересно узнать одно: к какой категории он относился – к победителям или к проигравшим. Этой ночью Тин не запомнил, как добрался до своей спальни.***
Миновало больше недели, а ночи для Тина всё продолжали тянуться ужасающе долго. В дневные часы, когда по замку разносились голоса остальных студентов, Тин мог хотя бы на время забыться, мог подавить изводившие его эмоции. Но после отбоя, стоило всем разбрестись по своим гостиным, к Тину возвращалось уже привычное состояние тревожного напряжения, заставлявшее его бродить по коридорам. Он сам себе казался приговорённым к смертной казни узником, с болью внимавшим ударам молотка плотника, возводившего для него виселицу, на которой ему суждено было встретить свой неминуемый конец. Хотя – нет. Он ведь элита, как никак. Ему бы отрубили голову. Как бы то ни было, Тина мучила мысль, что ловушка, в которую он себя загнал, рано или поздно захлопнется. Только не знал, когда именно рок в лице Кана нанесёт ему завершающий удар. С ощущением собственной беспомощности Тин боролся всеми известными ему способами – изнурял себя не только ночными прогулками, но и поединками в дуэльном клубе, после которых возвращался к себе кошмарно усталым, падал без сил на кровать и погружался в зыбкую дрёму. Сном это можно было назвать с большой натяжкой. Но лишь это позволяло Тину не думать о своей жизни, не задумываться о будущем – обо всём том, что без Кана переставало иметь хоть какой-то смысл. Да, да, да. Разумеется, Тин прекрасно отдавал себе отчёт, как он выглядит со стороны. Как всё это выглядит со стороны. Доверься он, например... да хотя бы Дамблдору, то тот со стопроцентной вероятностью назвал бы все страдания Тина обычным юношеским максимализмом и, напоив его парой чашек чая, посоветовал бы не отвлекаться от подготовки к выпускным экзаменам. Однако Тин знал, не чувствовал, знал, что Дамблдор в таком случае был бы не прав. Потому что всё обстояло куда хуже. Тин многое сказал Кану тем вечером. В частности он сказал такую фразу: “Это как магия, Кан”. Что ж... Сейчас Тин пришёл к выводу, что это не просто магия. Это проклятие.