What happened?

Дин удивленно вскинул брови, забирая рисунок из дрожащих рук брата и снова вглядываясь в него; чёрные штрихи были вырисованы непросто, будто с настоящей ненавистью и презрением к этим людям. От этого впервые за все сознательную жизнь стало страшно находится рядом с Сэмом. Как бы Дин не отбрасывал эти мысли, они все равно возвращались. — Сэм... — Я не хотел, Дин! Я... не знаю... не трогай меня, пожалуйста... я больше никогда... — испуганно затараторил мальчик, стоило Дину поднять голову, из его глаз уже во всю лились слезы; ему тоже страшно. Очень. От того, что это его рисунок, его карандаши, а он не помнит, как это рисовал. — Сэмми... — Дин мгновенно прижал всхлипывающего брата к себе. — С чего ты решил, что я сделаю тебе больно? Как ты можешь так думать? Это же я, твой старший брат. — Потому что... потому что... я... я... папу... — Сэм не договорил, начиная лихорадочно глотать воздух и вытирать непрекращающиеся слезы. — Ладно, тише, т-ш-ш-ш, все хорошо, хорошо, Сэмми, не говори, только не плачь, — поняв, что у младшего брата может снова начаться истерика, прошептал Дин, крепче прижимая к себе дрожащее тельце. — Д-дин... пожалуйста... отпусти... я... я боюсь... тебя... — снова всхлипнул Сэм, упираясь руками в грудь подростка и пытаясь его оттолкнуть. — Ч-что? Но почему, Сэмми? — Дин готов был заплакать от такой реакции; всю жизнь мальчик тянулся к старшему брату, искал у него защиты и поддержки, во время тяжелых болезней, тянулся именно к нему, ища объятий и понимания; Дин — первое слово, которое он произнес. Для него Дин — был всем: мамой, папой, лучшим другом и братом, а теперь он строит стену, желая быть как можно дальше от брата. — П-пожалуйста, Д-дин... уйди... мне... мне страшно... — Сэм снова заплакал, и теперь Дин не мог ему помочь объятиями и успокаивающими словами; он теперь ничего не мог, только расцепить руки, с горестью отмечая, как мальчик начал успокаиваться, и встать с кровати, отходя немного в сторону. — Я тогда буду внизу — на диване. Если что... — захотелось усмехнуться от глупости чуть не произнесённой фразы. Как может ему что-то понадобиться, если он боится?! — Забудь, спокойной ночи, Сэмми. Когда младший брат был совсем маленьким малышом, подросток целовал его на ночь в коричневую макушку; от этого тот засыпал почти тут же, словно по команде. Теперь от этих воспоминаний так больно... Глаза снова щипало; от отчаянья хотелось закричать, сорвать голос к чёртовой матери, но Дин стиснул зубы; улыбнулся, наверно, не слишком правдоподобной улыбкой, так не вязавшейся с тем, что сейчас происходило внутри, и молча вышел. И рыдания мигом подскочили к горлу; он рванул в сторону ванной, где тут же заперся и упёрся в края раковины настолько сильно, что казалось, ещё чуть-чуть, и она треснет. Горячие слёзы жгли глаза, дышать становилось очень тяжело. Дин, шумно втягивая воздух, зажмурил глаза с такой силы, что увидел яркие белые круги. Отчаяния было слишком много, слишком, он тонул в нем с самого начала, просто не замечая, держась за Сэма, как за плотину в болоте, и теперь от него хотелось взять любимый отцовский пистолет и выстрелить себе в голову, или нет: вскрыть вены — как раз в ванне. От собственных мыслей сердце в груди гулко екнуло и забилось чаще. Но только на секунду, после снова успокоилось. Страх даже почти исчез, остался только где-то на задворках сознания. И мысль о самоубийстве больше не пугала. Даровало какое-то страшное, неправильное чувство умиротворения. Дин задыхался, захлебывался воздухом и мыслями, и вдруг зашептал, устремив свой взгляд наверх, словно личную молитву: — Я... я не справлюсь, отец... я не смогу... нет... это слишком... я не могу... прости меня... умоляю, прости... В коридоре пахло медикаментами и какими-то лечебными травами; с виду, это место было похоже на самую обычную больницу. Это немного успокаивало. Дин глянул на Сэма, севшего на несколько стульев дальше от них с Бобби, и тяжко вздохнул. Мальчик такой был с самого утра; если кто-то подходил к нему слишком близко, испуганно округлял глаза и замирал, словно к неизбежной смерти готовился. Только на расстоянии вытянутой руки более менее успокаивался и расслаблялся. — Сэм Винчестер? — молодая девушка открыла ближайшую от Сэма дверь и улыбнулась ему. — Меня зовут Амелия Лимфорд, я — твой психолог. Пойдём. Мальчик глянул на неё безразличным взглядом, после посмотрел на Дина и Бобби и послушно зашёл в кабинет.