Даруй мне пощаду

— Я не уверена, где мы. — Микаса, дай сюда карту! — Надо бы в окно выглянуть. — Ты тупой?! Что мы там увидим? В голове Флока голоса друзей слились с натужным жужжанием мотора. Его руки сжимали руль с такой силой, что, казалось, вот-вот вырвут с проводами. Он жал на газ, ни черта не видя перед собой — и не только из-за сплошной стены ливня. Группа провела в дороге уже два дня, и за эти дни Флок спал от силы часа два — хотя это походило больше на короткую потерю сознания от изнеможения, чем на сон. Остальное время он старался проводить за рулём: просился туда снова и снова, отрицал, что устал. Всё, что угодно, лишь бы не видеть, лишь бы не знать, что творится там, на застеленных тряпками сидениях, превратившихся в больничную койку. Он не хотел знать. И в то же время лишь необходимость вести машину удерживала его от того, чтобы обернуться. Из головы упорно не шла сцена у костра в испытательном комплексе. Интересно, каково Жану? В груди щиплет, будто нерв защемило, горит, точно пробили насквозь невидимым копьём, древко которого так и осталось торчать внутри — от грудины до спины. Охота согнуться в три погибели, чтобы стало легче, нет сил расправить плечи, в висках стучит. Это чувствовал Жан? Как минимум. Потому что Флок именно это сейчас и ощущал. Колею сильно размыло, фургон то подпрыгивал на возвышениях, то буксовал в лужах, но Флок этого даже не замечал. Не обратил он внимания и на одинокого калеку-зомби посреди дороги. Хотя, вообще-то, обратил. Ему просто было плевать. Туша безмозглого выродка с силой ударилась о бампер и зачавкала под колёсами, автомобиль рывком подбросило, а позади послышался глухой стук. — Флок, блядь, охуел?! — Ты нас убить решил? Флок и ухом не повёл, пока на его спину не легла уверенная рука. — Стопарни, — шикнул капитан и тут же отошёл вглубь фургона, шурша картой. Флок затормозил и сполз в кресле, глядя, как единственный рабочий дворник ходит по стеклу туда-сюда. Сидеть вот так, без дела, было невыносимо. — Ты его кормила? — Пробовала. Ему, вроде бы, трудно глотать. — Нужно давать ему больше воды, вода выгоняет всякую дрянь. Вот, значит, как всё стало за пару дней. Теперь они даже имя его вслух не произносят. Как будто бы уже мысленно с ним попрощались. Как будто бы его уже и нет. Флок поморщился. Как же гадко… — Как там Армин? — повернувшись назад, негромко спросил он. Саша, Микаса, Эрен и Жан вытянулись по струнке с испуганными глазами, точно на кадетском построении. — Живой. Лежит, дышит, чего тебе ещё? — вздохнул Жан. Флок молча повернулся обратно. Ха, подумать только. Позавчера целовал его, а сегодня и по имени Армина назвать не может. Неужели Жан тоже уже сдался? Дождь мерным стуком тарабанил в лобовое стекло, а в сознании Флока всё стучали образы у костра, и он не представлял, что с ними делать. Точнее, представлял, что сделал бы раньше. Пошёл, настучал бы кому-нибудь из общих знакомых, что видел, как сосались два педика. Ржал бы, показывал бы пальцем. Но это сделал бы старый Флок, тот Флок, которому было пятнадцать и который видел зомби только в фильмах, что скачивал по пятницам вместе с сестрой. Но новому Флоку было девятнадцать. Новый Флок видел зомби не по пятницам, а каждый день. И убивал их тоже каждый день. А ещё новый Флок понимал, что в самом сердце апокалипсиса жизни людей отсчитываются часами — и тогда уже без разницы, какого пола кто-то, кого любишь. Жану с Армином вот было без разницы. И ему, Флоку, оказывается, тоже. — Эй, не спать, — подошедший сзади капитан подсунул Флоку под нос карту и куда-то на ней ткнул. — Сейчас трогай и рули налево на этой развилке. Дальше месиво, вряд ли проедем. Флок исполнил сказанное ему на автомате, не думая. Стена дождя стояла перед ним, загораживая от него его собственные мысли, не давая осознавать происходящее. Он едва помнил, как припарковал фургон, как бежал с остальными до единственного хоть сколько-нибудь внушительного здания на самой окраине небольшого посёлка. Только увидев под ногами капли, он ощутил, что успел изрядно промокнуть. Небольшой двухэтажный загородный дом, в котором оказались Леви и его «отряд», оказался настоящей находкой, пускай и случайной: обшарпанные каменные стены не пропускали сквозняк, дверь имела внутренний засов, а окна первого этажа скрывались от мира металлическими рольставнями. Хозяева — кем бы те ни были — встретили смерть явно не здесь (если встретили вообще). Это Флок мог сказать при беглом осмотре шкафчиков и тумбочек, в которых не обнаружилось никаких документов. Путникам и мародёрам не нужны были чужие паспорта, а мертвецам, пусть и ходячим, — свои. Только люди, живые люди, сохраняли наивное обыкновение возить свои документы с собой, хотя в этом разлагающемся мире паспорта уже никто ни у кого не спрашивал. Те же, кто жил здесь раньше, собирались основательно: даже от фотографий остались лишь пустые рамки. Эрен бездумно вертел одну такую в руках, сидя на спинке старой софы с торчащими из неё пружинами. Глаза его оставались закрыты. В гудящей тишине никто не ронял ни слова, пока Эрен не сказал: — Ходят. Нарушенная тишина вернула себе власть. Рассуждать здесь было не о чем: все и так знали, что зомби рано или поздно почуют, рано или поздно придут. По одному-двое Эрен умел их отгонять, но если мертвые шли стаями, не справлялся даже он. Флок сверлил глазами застывшие часы на стене. Когда-то он ненавидел их мерное тиканье, но сейчас этого звука не хватало. В доме пахло сыростью. Она ползла коричневыми разводами по жёлтому потолку и углам, росла затхлым налётом на плинтусе. Леви едва заметно морщил нос. Чистюлей он был ещё тем — этого у него не отнял даже апокалипсис. — Ничего нет. Ни еды, ни… ничего вообще, — из кухни вернулась озябшая Саша в обнимку с винтовкой и тут же завернулась в грязную ковровую дорожку. — Как думаете, там, в лаборатории, есть у них еда для нас? Вечные вопросы прожорливой Саши про еду смешили всех только месяца три после начала эпидемии зомби-вируса, а первая зимовка быстро показала, насколько даже живые способны терять человеческий облик от голода. Сейчас же Сашин вопрос стоял острее, чем обычно: запасы команды скудели с каждым днём. У них почти не осталось ни еды, ни воды — да что там у них! Во всём мире. Армейские склады пустели, полки брошенных на произвол судьбы супермаркетов стояли голыми. Каждая консервная банка могла оказаться последней. Даже бензин можно было отыскать чаще, чем провизию. В конце концов, без бензина можно выжить. Запасов в фургоне должно было хватить ещё на пару дней. Но что, если карты соврали снова? Что, если больной Армин ошибся в финальных расчётах? Что, если сама лаборатория Стохесс — всего лишь ловушка, обманка, мираж, а голос доктора Ханджи Зое — массовая галлюцинация, желаемое, выданное за действительное? Сознание Флока разъезжалось по швам, и он, тяжело привалившись к боковине софы, сполз на пол, чтобы забыться дрёмой. Тик-так, тик-так. Секундная стрелка буксовала на месте, настырно продолжая тикать. Флоку хотелось сорвать её с циферблата и растоптать, пока он не понял, что это не стрелка. Флок открыл глаза. Все по-прежнему молча сидели посреди гостиной. Все, кроме Жана Кирштейна, чеканящего шаги от стенки к стенке. В отсыревшем воздухе висело осязаемое раздражение, но никто не смел одёрнуть Жана. Всем было понятно, что с ним происходит. Наконец Жан остановился сам. Остановился, заскрипев зубами, впечатал кулак в стенку и ринулся вверх по лестнице. Кто-то с софы — Флок не видел, кто — тихо вздохнул. Тяжёлые дождливые сумерки перерождались в ночь. За окном нет-нет да слышался отдалённый грохот, и по ветру, яро трепавшему железные ставни, было ясно, что приближается гроза. — Скоро придут, — возвестил Эрен. — Много идёт, больше обычного. Нужно быть готовыми. — Кирштейн! — голос Аккермана звякнул под потолком. Тот почти сразу же сбежал по лестнице. — Капитан, разрешите с ним остаться! — гаркнул Жан, отдавая честь, что было совсем на него не похоже. Леви покачал головой. — Капитан! — возмутилась Микаса, но Аккерман был непреклонен: — Отставить. Жан нужен здесь, когда они придут. Флок — наверх, живо. И не спускайся, пока всё не закончится. Флока точно кипятком окатило. Он подскочил и, стараясь игнорировать дыру, прожжённую в нём приказным взглядом капитана, засобирался на второй этаж. Стоявший у лестницы Жан дал ему дорогу с неохотой, будто тяжелая дубовая дверь, а его неподъёмный взгляд так и остался грузом на Флоковых плечах. Армина положили в глубине дома, на втором этаже: там можно было открыть окно, чтобы позволить ему легче дышать. Дышать — единственное, что он теперь мог делать. Его глухое дыхание — первое, что Флок стал слышать, ступив во мрак темной спальни. Армин лежал на широком подоконнике, прикрытый ворсистым пледом до груди. Сыпь расползлась по его бледной — теперь почти белой — коже язвенными ранками, большие глаза впали, а на лице проступили синие вены. Из приоткрытых губ слышались тяжёлые, сиплые вдохи-выдохи, до того рефлекторные, что Флок принял бы их за работу напильника, если бы не редкие влажные всхлипы. Жар у Армина давно спал, и — Флок потрогал — лоб его был холодным. Не нужно было особых медицинских знаний, чтобы понять, какой это плохой знак. Слова капитана стали понятны только теперь: закончиться должна была отнюдь не гроза. Капитан редко ошибался. А значит Жану и правда не стоило здесь быть. Жану не стоило это видеть. И Жану абсолютно точно не стоило делать последний выстрел. Здесь, наверху, были сброшены рюкзаки, что ребята успели забрать из фургона, стоял полупустой книжный шкаф, а прямо напротив него — старая лагерная кровать, в бесчисленных корявых надписях на которой угадывалась чужая юность. Юность старая, давно ушедшая, не украденная неизвестно откуда взявшимися живыми мертвецами. «Франц+Ханна», «здесь были мы», сердечки, номера телефонов, электронные адреса, на которые никто уже не напишет, — Флок перечитал их все, помогая себе фонариком. Он пробовал читать книги. Брал с полки один том за другим, но буквы просто не складывались в слова, не связывались друг с другом. И тишина. И какой-то совсем неестественный для человека всхлип Армина. И потом тишина — снова. От безысходности Флок присел на пол, опершись локтем о подоконник, служивший Армину постелью, и глубоко вздохнул. Почему он? Почему о моральном состоянии Жана Аккерман побеспокоился, а о нём — Флоке — нет? Ответ лежал на поверхности. Жан полезнее. Из Жана хороший, находчивый командир. Жан нужнее во вменяемом состоянии, чем Флок. Что же, пускай так. Вот только Флоку от этого легче не становилось. Душа внутри слиплась в ком, который куда-то обвалился, стоило чужим пальцам слабо коснуться его ладони. Флок замер, пока знакомая рука ощупывала его запястье. Лишь когда пальцы Армина остановились, Флок позволил себе перехватить прохладную руку больного, мягко стиснуть её. Всё его мироощущение свелось к этому прикосновению, вся вселенная сжалась до него, сделалась маленькой и безмятежной, как в далёких детских воспоминаниях, в которых никогда не могло произойти ничего дурного. — Жан. Остановившееся время возобновило ход. Флок в неверии повернулся к Армину, гадая, не ослышался ли, не принял ли очередной тяжёлый выдох за имя, но… — Жа-ан. Ты тут? Армин лежал, повернув лицо в сторону Флока и смотрел куда-то за его плечо невидящими глазами. Смотрел и ждал. Наверное, нужно было ответить, сказать, что вот он я, здесь, Армин, с тобой. Но ложь, даже такая ерундовая, даже такая необходимая, всегда была для Флока невыносима, а правда стояла для него выше любых чувств — даже своих собственных. Но это, чёрт подери, не значит, что он не пытался! Открывал и закрывал рот, ловя губами воздух, но так и не смог выдавить из себя последнее лекарство для Армина. Только сжал покрепче да погладил его тонкую руку, а Армин, ощутив это, будто бы принял за ответ. Кажется, даже нашёл в себе силы улыбнуться. Хотел поблагодарить, но первый слог заглох едва слышным хрипом. Оконное стекло вздрогнуло, напуганное первым громом. Но Флок этого уже не слышал. Сердце его стучало громко-громко, подтормаживало, запиналось, забывая, как биться, а потом снова пускалось в бешеный бег. Из последних сил Флок подавлял всхлипы, а на слёзы его воли уже не хватило, и он, зарывшись носом в собственную влажную ладонь, плакал навзрыд, вытирая со щёк бесконечные ручьи. Вторая рука так и сжимала безвольно повисшую ладонь Армина. Далеко внизу, где-то у входной двери, послышались громкие стуки, окрики и скрипы, а сразу за ними — пара выстрелов. Первый этаж умолк. Флок знал, что это недолго. Знал, что это — лишь первая волна. Ему пришлось отползти к рюкзаку с частью боеприпасов, чтобы достать оружие. Вряд ли ребята внизу не справятся, но в этом заточенном под выживание мире никогда нельзя было оставаться без средства самозащиты. Потому что никогда нельзя было знать, как всё обернётся. Потому что никто не мог защитить человека лучше него самого. Не найдя того, что искал, в рюкзаке, Флок растерянно похлопал себя по торсу и выдернул из-под жилетки охотничий нож (преданная подруга-бита осталась в машине). Вынул из чехла, осмотрел огромное хорошо заточенное лезвие в тусклом свете окна. Не самое лучшее оружие против зомби. Но если потребуется, даже этим можно защитить и себя, и Армина. Армин!.. Флок медленно повернулся к подоконнику в страшном осознании. Его глаза всё ещё щипало от подсыхающих слёз, а сознание жгла до смешного циничная мысль — насколько мудро защищать от зомби того, кто сам скоро станет одним из них? Знать бы только, когда именно. Непроизвольные всхлипы всё ещё сотрясали его плечи. Флок сел на скрипучую кровать и уставился на нож. А что, если капитан отправил его сюда не присмотреть за умирающим другом, а позаботиться о том, что от того останется? Вот так жестокость. Здравая жестокость, разумная жестокость. Жестокость, следующая законам этого беспощадного мира. Мира, в котором выживает сильнейший, а в случае с организованной командой — ещё и полезнейший. Вот Микаса с Леви отличные бойцы, могут в одиночку убить десяток зомби. Они полезные. Леви, к тому же, бывший спецназовец и опытный командир. Саша — снайпер с исключительными навыками, она тоже полезная. Эрен — единственный шанс человечества на выживание. Жан — прекрасный солдат и руководитель, единственный, кто в случае чего может сменить Леви на посту лидера. Армин… Его смекалка не раз и не два спасала команду в сложных ситуациях, вытаскивала буквально из лап зомбаков, а теперь его выдающиеся мозги стали нужнее этим самым зомбакам, чем группе. Это кажется неправильным, нереальным, нечестным. Но это правда. Флок думает об этой правде, слушая хриплое, прерывистое дыхание Армина. Думает — и не может себя простить за эти мысли. Подходит, смотрит, как открываются обветренные синие губы, втягивая воздух. Как дёргаются под полузакрытыми веками глазные яблоки с синей радужкой. Флок хочет вдохнуть в такт его дыханию, но диафрагму вдруг прорезает такой болью, что он не может. Флок роняет взгляд на охотничий нож, которым покрошил не одного живого мертвеца. Приподнимает, взвешивает в руке. Подходит к Армину. Вспоминает, как Жан целовал того парой дней раньше у костра. Жан не заболел. И не заболеет. Флок это знает. Потому что Жан сильный. Потому что Жан сможет выжить. Потому что только такие и выживают. Тем же, кто не такой, проще сдохнуть сразу. Без долгих страданий. Внизу снова слышится шум. Армин, кажется, уже без сознания, но Флок всё равно крадётся еле слышно, будто боится оказаться им замеченным. Лезвие ножа отражает вспышку молнии, когда Флок поднимает оружие над подоконником. Рука ходит ходуном, не слушается, и сноровка не помогает. В момент, когда Флок почти замахивается, Армин вдруг что-то тихо говорит, и Флока окатывает холодным потом. Он не может пошевелиться. Прислушивается. Наклоняется к Армину. И слышит, что тот говорит. — Не тяни. Этого достаточно. Сглотнув, Флок выверенным движением режет Армину горло. Толкает лезвие глубоко, чтобы наверняка, хотя куда уж вернее. Кровь из раны хлещет пульсирующей струйкой и моментально начинает заливать подоконник. Флоку бы не смотреть. Но он смотрит. Даже если бы он не видел, одного хрипа хватило бы с лихвой. Хрип этот, низкий, сиплый, переходит во влажное хлюпанье по мере того, как Армин давится собственной кровью, захлёбывается ею окончательно. Его обессиленное тело начинает дрожать, точно замкнувшее электрическую цепь, и это приводит Флока в чувства: он бросается к рюкзаку и, упав на колени, вытряхивает содержимое прямо на пол. Пистолет скользит в окровавленных пальцах, а Флок лихорадочно трясётся, пытаясь приладить к нему глушитель. Боится, что не успеет. Внизу кто-то нещадно ломится в железные ставни и испытывает на прочность дверные петли, а когда что-то со скрежетом падает, слышится череда выстрелов — один за другим. Под их безжалостный аккомпанемент Флок наблюдает, как стекленеют синие глаза Армина. Он знает, что нужно ждать. Труп какое-то время лежит неподвижно, а потом разрез на горле начинает пениться, клокочет густыми брызгами, но прежде, чем мёртвый Армин успевает шевельнуться, Флок выпускает пулю ему в голову. И уходит в соседнюю комнатушку, где рыдания начинают сотрясать его вновь. — Прости, прости, прости, прости… Флок повторяет это слово так много раз, что оно теряет значение, теряет очертания, становясь чем-то совершенно неразличимым и бессмысленным. Но он продолжает упрямо мямлить, не понимая, не слыша, не слушая собственной речи. Царапает себе лицо, раздирает в кровь шею, клоками рвёт свои жесткие волосы, торчащие из-под защитных очков на макушке. И думает, что это он, он должен был целовать чёртова Армина, чтобы заболеть. Это он должен был носить Армина на руках. Это он не должен был отворачиваться, когда этот хренов умник рассказывал о своих книгах и мореплавателях. Вдуматься только — о книгах говорить посреди апокалипсиса! Смешно и больно: Флок часто слушал его вполуха. И теперь его не покидает ощущение, что он упустил шанс на что-то самое-самое важное, важнее всей этой жизни. Изрыдавшись, Флок забылся мёртвым сном в закрытой комнате, сжимая в одной руке охотничий нож, в другой — окровавленный пистолет. Проснулся он от громкого, отчётливого стука в дверь. Флок знал: зомби не стучатся в двери. Но сейчас далеко не им он боялся посмотреть в глаза. Боялся — и одновременно нет, потому что все чувства как отморозило. Отложив оружие, Флок спокойно и бездумно встал и открыл дверь. За ней и дальше по коридору не оказалось никого. Дверь в комнату, где всё случилось, была приоткрыта, но Флок миновал её, уставившись в пол. Залитые светом ступеньки траурно заскрипели под его ногами. Металлические ставни на первом этаже были приподняты, кое-где выломаны, а оконные стёкла — разбиты. На полу сразу обращала на себя внимание кровянистая грязь со следами волочения по ней. В гостиной никого не было. «Отряд Леви» Флок обнаружил на кухне: все они, включая капитана во главе стола, сидели за столом и молчали, не реагируя на него. Все, кроме Жана. Его Флок нашёл снаружи. Жан стоял на веранде — с пустыми глазами, затянутыми сеткой красных сосудов. С мешками на нижних веках, будто не спал все три года. До Флока дошло: он уже видел. Иррационально Флоку захотелось обнять Жана, но тот оттолкнул его усталым движением руки. Неудивительно: они никогда не были так уж близки. Флок долго думал, что сказать, а главное, как сказать это так, чтобы не соврать. Врать он ненавидел. Наконец слова нашлись сами собой. — Когда его не стало, я даровал ему пощаду. — Ага, — кивнул Жан. И в этом слове Флоку послышалась благодарность. Он ненавидел себя за это. И за то, что, даже увидев порез на шее Армина — явно не работу его болезни, — Жан почти благодарит его. Как жаль, что это единственное, чем Флок смог быть действительно полезным. Будто в насмешку над вчерашней грозой, погода теперь стояла солнечная и даже жаркая. Налившиеся ночью лужи подсыхали, а на помытых дождём стёклах фургона играли жёлтые блики. Флок забрал из машины излюбленную биту и ещё пару вещей, затем вернулся на второй этаж, чтобы собрать сумку. Тело Армина лежало на прежнем месте, полностью накрытое тканью снятых гардин, и хотя Флок старался не смотреть на него, ноздри упрямо втягивали сладковато-отвратный запах несвежей крови. Только выходя из комнаты с сумкой через плечо, Флок позволил себе оглянуться на Армина в последний раз. Сильнейшие выживают, слабые гибнут. Таков закон природы. Но в организованном обществе выживают ещё и полезнейшие. Леви — их командир, Микаса — незаменимый боец, Жан — отличное подспорье для Леви и великолепный солдат, Саша — снайпер, каких поискать, Эрен — последняя надежда человечества. А Флок… а что Флок? Флок взял с собой две пушки. Одну — с обычными патронами, вторую — с парой разрывных. Если такими выстрелить в висок, голову снесёт наверняка, в зомби уже не превратишься. Этим Флок подарит себе пощаду. Когда он бредёт из дома прочь, вдоль лесной просеки, его никто не останавливает.