***
А тем временем Магнус с мечтательным видом смотрит в окно, мысленно подгоняя слишком медленное солнце. — Твое сердце бьется так громко, что спать дольше невозможно, — слышит он ровно в тот момент, когда лучи заходящего солнца окрашивают кабинет в теплые тона. Магнус поворачивается и замирает, впервые видя своего возлюбленного в солнечном свете. Неосторожные лучи, пойманные в ловушку антрацитово-черных волос, мечутся между растрепанными прядями, силясь найти выход, но безуспешно. Их собратьям везет больше: разбиваясь на сотни и тысячи фотонов, они скользят по матовой коже, растекаясь блеском по влажным пухлым губам. Алек подходит ближе, и золотые всплески яркими точками вспыхивают в зелено-коричневой радужке его огромных глаз. Маленькие искры, которые сразу же гаснут, стоит длинным ресницам преградить путь детям солнца. Магнус завороженно смотрит на ожившую статую античного божества, которая по нелепой случайности оказалась в его ничем не примечательном офисе, не замечая, как все те же лучи заходящего солнца превращают его самого в сияющее мистическое существо, на алтарь которого Александр готов кинуть все, что имеет. Он стоит совсем рядом, разделяя последние мгновения этого дня с Магнусом, который неотрывно смотрит на него. И последний луч осторожно гладит соединенные в поцелуе губы, даря мимолетное тепло двум влюбленным у окна.***
Магнус ведет Алека в знакомый ему ресторан, о котором сам он запамятовал, однако стоило ему увидеть знакомое название, как пазл сложился. Магнус сразу понял, куда хочет отвести своего партнера. «Java Indonesian Rijsttafel» еще не привлек внимание хипстеров и модной публики и известен только настоящим бруклинцам. Сам Магнус наткнулся на него во время одного из своих расследований и буквально влюбился в это тихое аутентичное местечко. Хозяйка-повар и официант — вот, пожалуй, и все сотрудники этого заведения. И пусть обслуживание иногда не радует своей быстротой, но атмосфера с лихвой искупает этот небольшой недостаток. Магнус приветливо улыбается хозяйке, которая все еще помнит высокого красивого мужчину, который так напоминает ей сына. Алек с удивлением оглядывается: совсем немного посетителей, хотя сам он почуял ароматы этого места за несколько десятков метров. Алек немного голоден, и это делает его обоняние еще острее, а восприятие — четче. Он видит, как пульсирует кровь по венам Магнуса, отмечает, как тот задерживает дыхание, когда смотрит на Алека, и слышит рваный ритм сердцебиения. — Ты умеешь удивлять. — Алек улыбается, садясь за столик. — Ты ведь здесь не в первый раз. Что посоветуешь? — Зависит от того, был ли ты когда-нибудь в Индонезии. — Ни разу. — Тогда выбор очевиден — мульти-тарелка Rijsttafel. Она даст тебе представление о том, что такое индонезийская кухня. — Почему ты привел меня сюда? — Алек с интересом наблюдает за Магнусом, который внезапно нервно стискивает салфетку в руках, и его осеняет. «Сын индонезийской шлюхи», — так назвал Магнуса демон, стоя в центре пентаграммы. — Моя мама была из Индонезии, — выдавливает из себя Магнус, и затея с этим рестораном уже не кажется ему такой удачной. Однако рука, накрывающая сверху его ладонь, сжимающую ажурную ткань салфетки, успокаивает, и Магнус выдыхает. — Ты тоже там родился? — спрашивает Алек, медленно поглаживая смуглую ладонь. — Нет, я родился в Нью-Йорке. Мать была из провинции Ачех. Когда ее изнасиловали, то жители деревни хотели убить маму за распутное поведение. Почти вся родня отказалась от нее, и только брат сумел спасти свою сестру, отправив в США со своим знакомым. Ну, а тот оказался человеком без стыда и совести и продал маму в бордель в Нью-Йорке. Хозяйка публичного дома узнала, что мать беременна, и не стала ее выгонять, а оставила в качестве прислуги. Ну, а потом родился я. Мама дала мне фамилию Бейн, а Фердинанда — имя Магнус. — Фердинанда — это сутенерша? — решает на всякий случай уточнить Алек, и Магнус кивает. — Ага. Я не очень хорошо помню свое детство, но сохранилось ощущение чего-то невыразимо радостного и светлого, хотя некоторые моменты почему-то всплывают в памяти очень яркими картинками. Но в основном мои воспоминания смазаны. Уже потом, когда мы с отцом разыскали Фердинанду, она многое рассказала мне о моем прошлом в публичном доме. Знаешь, было забавно видеть, как отвисла челюсть папы, когда Ди в красках описывала мой опыт работы в борделе. — Погоди. — И Алек судорожно сглатывает. — Тебя ребенком заставляли работать проституткой? — Вот, точно такое же лицо было у отца. В возрасте четырех лет у меня появился постоянный клиент, который приходил исключительно ради маленького Магнуса и его мамы. — Магнус улыбается. — Самое интересное, что я очень хорошо запомнил этого дядьку. Он даже потом мне железную дорогу подарил. — Стоп, это абсурд. — Алек устало трет рукой лоб. — Чему ты улыбаешься? — Видишь ли, этот мужчина был очень важной шишкой, но все его сексуальные запросы сводились к тому, чтобы он притворялся маленьким ребенком, которому нужна забота и внимание, а я был его старшим братом. Ди тщательно следила за тем, чтобы игры не переходили грань дозволенного. Но, по всей видимости, ему больше ничего и не нужно было, только расслабиться и снять с плеч весь груз ответственности. Так что я довольно весело проводил время. Девочки очень часто переодевали меня в разные платьица и называли меня Мэгги. Мы много играли и смеялись, пели песни и читали сказки. У Ди были девочки со всех концов мира, так что долгое время я разговаривал сразу на всех языках, комбинируя различные слова и грамматику. А еще мы постоянно ели самую разную еду, хотя мамина стряпня нравилась мне больше всего. Но я плохо помню мать, лишь неясный образ красивой и доброй женщины с теплыми нежными руками. И голос, напевающий по вечерам мне колыбельные. Его я очень хорошо помню. А потом ее убили. Мне было пять лет. Магнус замолкает: не лучшая тема для разговора на первом свидании. Но Алек не оставляет времени на раздумья. — Как это произошло? — Ди рассказала, что перешла дорогу одному крупному мафиози и он натравил своих ребят на публичный дом. Фердинанда спрятала меня, а вот девочкам повезло меньше. Тогда убили трех женщин, в том числе и мою мать. Многих ранили. — Магнус пытается глубоко дышать, чтобы унять дрожь и говорить спокойно, но фразы все равно выходят короткими и рубленными. — Это был канун рождества. 1989 год, пиковый уровень преступности, особенно насильственных преступлений. Но вокруг меня в тот праздник все было так красиво. Мама вместе с девочками готовила на кухне праздничный обед, а я играл в комнате у Ди, когда она ворвалась в свой кабинет и натянула на меня наушники, а потом спрятала в большой сундук и сказала не вылезать оттуда, пока она меня не достанет. Я слушал рождественские песни, а в это время нанятые ублюдки устроили кровавую баню для беззащитных женщин. Саму Ди тоже тяжело ранили, она попала в больницу. Из сундука меня вынул Террелл. Он же отнес меня в полицейский участок, не дав увидеть весь тот ужас, что творился в доме. Все, что я помню, это его огромную куртку и запах табака. В тот же день папа бросил курить, чтобы этот запах больше не преследовал меня. Целый год он боролся за меня. В моей голове это чистый лист. Не осталось ни единой зацепки, но позже друзья отца рассказали мне, как я постоянно пытался сбежать на поиски мамы, как целый год не произносил ни слова, про нескончаемые посещения детского психолога, которая ничего не могла поделать со мной. Но папа справился. Уже взрослым я увидел фотографии с места преступления. Там повсюду была кровь: на гирляндах, на рождественских украшениях, на красивых платьях. Избитые и раненые женщины. Этих мерзавцев так и не нашли. Время было такое. Забавно, что после этого Рождества уровень преступности начал быстро снижаться. Но мертвым было уже все равно. Ди искала меня, но к тому времени, когда она оправилась от ранения, Террелл уже усыновил меня, наплевав на все сомнения. Это было его первым делом в качестве детектива. Ему говорили, чтобы он не портил себе жизнь, беря мальчишку-азиата из публичного дома, но папа сказал, что просто не сможет отпустить мою руку. Так у меня и появился отец. Мы стали друг для друга подарками на Рождество. Поэтому этот праздник для нас всегда отличался. Магнус вздрагивает, потому что, окунувшись в свои воспоминания, не замечает, как Алек оказывается рядом. — Все хорошо, — шепчет он, прижимаясь к Магнусу. — Да, — соглашается Магнус, откидывая голову на родное плечо. — Ты здесь, поэтому теперь все хорошо. Они сидят так, пока перед ними не появляется заказанное ими блюдо. — Прости, что вывалил на тебя все это. С тобой у меня всегда случается словесное недержание. — Магнус горько усмехается, понимая, что окончательно испортил их первое свидание своими дурацкими воспоминаниями. И Алек вздыхает. — Не извиняйся, тебе не за что просить прощения, Магнус. Наоборот, я должен поблагодарить тебя за то, что делишься со мной своими страхами и воспоминаниями. Потерпи немного, и я наберусь храбрости сделать то же самое. — Ты не обязан, Алек… — начинает Магнус, но Алек перебивает его: — Но я хочу. Это нужно мне, нам. Тайны ни к чему хорошему не приводят, Магнус. — Сменим тему. — Магнус улыбается. — А то ты не сможешь оценить все величие кулинарного таланта Пати. — Это имя хозяйки? Оно что-то означает? — Да, с индонезийского это королева. — Магнус, а как звали твою маму? — Ее звали Нирмала. У судьбы особое чувство юмора, раз она обрушила всю тяжесть позора и сделала продажной женщиной ту, чье имя означает «чистая». Давай все же сменим тему. Хватит на сегодня подобных откровений. Лучше расскажи, в каких странах ты успел побывать. — Во многих, — подчиняется Алек. — Вампиры-одиночки вынуждены все время переезжать, чтобы не вызывать подозрений. Обычно у нас есть в запасе лет десять-пятнадцать, прежде чем любопытные соседи начнут что-то подозревать. Поэтому я ни к чему не привязываюсь. В последние два века стало совсем тяжело. Даже когда ты приезжаешь туда, где ты уже жил, время так сильно меняет пространство вокруг тебя, что весь мир в конце концов кажется тебе совсем чужим. — Ты давно не был в Нью-Йорке? — Лет восемьдесят, наверное. Я не очень люблю этот город, да и в принципе недолюбливаю большие города, хотя они лучше всего подходят для вампиров. До этого жил в Лондоне, до Лондона — в Мадриде. До Мадрида — в Париже. А до Парижа путешествовал по Южной Америке некоторое время. Долгое время жил в Швейцарии, вообще много ездил по Западной Европе. Восточную тоже немного прихватил. А вот с Азией отношения не сложились. И сейчас я понимаю, как много потерял. Эти индонезийские блюда просто восхитительны. — Не лги мне, Александр. — И не собирался. Это действительно вкусно. Разве ты привел меня сюда не потому, что здесь превосходно готовят и Пати позволяет твоим партнерам обнимать тебя прямо у всех на глазах? — Я никого сюда не приводил. — Магнус немного смущается. — Даже Майка? — Его в первую очередь. Марино не любитель пряных и острых блюд. — Он многое потерял, — двусмысленно комментирует Алек, и Магнус качает головой. Возможно, это свидание еще можно спасти. — Где тебе больше всего понравилось жить? — Ох, Магнус, ты задаешь очень сложные вопросы. Каждое место уникально и интересно, а я был в разных городах в разные исторические эпохи и в разные периоды моей жизни. Париж шестидесятых годов прошлого века меркнет перед роскошью и грязью Парижа эпохи короля-солнца. И Лондон в мое третье столетие нельзя сравнивать с Лондоном, когда мне уже семьсот. Да и к тому же, любое место в большей степени определяют люди, которые в этот момент рядом с тобой. А я везде был один, не считая несерьезных интрижек. Так что мне больше всего нравится Нью-Йорк прямо сейчас. Лучший город, в котором я жил за всю свою жизнь. — А ты хорош в комплиментах. — Надеюсь, что это так. А ты когда-нибудь путешествовал? — Да, было дело. Хотя если не считать поездки по стране, то я был всего в трех странах. После окончания школы я ездил в Индонезию, на Бали, а потом вместе с друзьями из банка мы однажды тусили несколько дней на Ибице в Испании. Что касается Штатов, то я успел побывать в Калифорнии, во Флориде, был на экскурсии в Вашингтоне. Хотя кто там не был? Ездил в Чикаго вместе с отцом и даже побывал на олимпиаде в Солт-Лейк-Сити. Отец просто обожал хоккей. — Ты назвал Индонезию и Испанию, а упомянул три. — Третья — это Канада. До тебя я там ни разу не был. И, честно говоря, мне бы снова хотелось съездить в Торонто. Красивый город, там есть на что посмотреть, а Рагнор показал мне кафе, где готовят просто умопомрачительные блинчики. Хочу тебя туда сводить. — Я тоже до тебя в Торонто никогда не был, — улыбается Алек. — Ты никогда не был в Канаде? — Просто я был там, когда Торонто еще не было, — ухмыляется Алек, глядя в округлившиеся глаза. — Ооо, расскажи, — просит Магнус, и Алек начинает описывать Канаду времен Генриха IV. Рассказ о Новой Франции плавно перетекает в описание Южной Америки, по которой Алек путешествовал долгое время. Ему нравится рассказывать о своих маленьких приключениях и видеть детский восторг в карих глазах, а еще ему нравится отвечать на вопросы, которые сыпятся из Магнуса словно из рога изобилия. Любопытный Магнус то ставит в тупик, то заставляет крепко задуматься, а то и вовсе полностью меняет картину восприятия Алека. Ужин давно завершен, и Пати с улыбкой провожает своих гостей, расцветая, когда Магнус благодарит ее на немного корявом индонезийском. — Тебя можно слушать целую вечность, — говорит Магнус у дома Алека, до которого они доходят пешком, потому что обоим хочется продлить этот спокойный вечер. — Почему ты остановился? — недоумевает Алек. — Разве мы не идем ко мне? — Это наше первое свидание, Александр, — мягко начинает Магнус. — Я пригласил тебя на ужин и проводил до дома, а теперь пойду к себе, предварительно нежно поцеловав тебя в щечку. Так должны заканчиваться все первые свидания. Никогда не поддавайся на уговоры плохих парней и не соглашайся на секс на первом свидании. Скорее всего, они просто хотят воспользоваться тобой. Алеку остается только закатить глаза в ответ на эту пространную тираду, наполненную почти искренней заботой о его чести. — Хорошо, тогда я жду свой поцелуй. — Спокойной ночи, Александр, — шепчет Магнус и поднимается на носочки, чтобы коснуться губами прохладной щеки. — Ночи, Магнус, — улыбается Алек. — Спасибо за вечер.***
Магнус едет домой, старательно игнорируя заинтересованный взгляд таксиста, которого так и подмывает расспросить о причинах такого счастливого выражения лица своего клиента вечером в понедельник. Уже у себя в гостиной он распахивает окно и вдыхает воздух полной грудью, безмятежно улыбаясь своим мыслям. — Обо мне думаешь? — раздается сверху, а потом на подоконник приземляется знакомый силуэт. — Что ты тут делаешь? — резко выдыхает Магнус, заторможено осознавая, что стоит между разведенных ног Алека, который уже с удобством расселся у него на подоконнике. — Я не поцеловал тебя в ответ, — хитрит Алек. — Алек, ты забыл, что я тебе говорил о том, как должны заканчиваться первые свидания? — А разве ты плохой парень? Мне казалось, что тебе можно доверять. — Алек пожимает плечами, осторожно притягивая к себе Магнуса миллиметр за миллиметром. — Алек. — Магнус укоризненно смотрит на него, и он сдается. — Я не хочу, чтобы ты спал один. И ты сам не хочешь. К черту первое свидание, Магнус. Я буду рядом, пока ты не справишься со всеми своими кошмарами. К тому же, твоя кровать чертовски удобна, я не смогу заснуть у себя, пока не куплю себе такую же. Наступает очередь Магнуса признавать свое поражение, поэтому он молча разрешает притянуть себя поближе и не возражает, когда сильные руки нежно обнимают его, позволяя себе уронить голову на крепкое плечо, расслабиться и закрыть глаза рядом с Алеком, чье дыхание он готов слушать вечно.***
Вечер вторника начинается для Алека с неприятного звонка от деловых партнеров, и он мысленно вгрызается в их шеи, запоздало припоминая, что несколькими месяцами ранее сам запланировал эту встречу. Однако все, что ему удается выторговать, — три дня. Алек шумно выдыхает, уже зная, что Магнус стоит в спальне. — Что-то случилось? — слышит он взволнованный голос Магнуса и неосознанно сжимает кулаки. — Мне придется уехать на три дня, — цедит Алек сквозь зубы. — И? — Что и? — мрачно переспрашивает он. — Ты уезжаешь на три дня и… — И до Магнуса начинает доходить. — Или ты так расстроен из-за того, что тебя не будет здесь три дня? О боги, Алек. Я не маленький ребенок, поезжай спокойно. Обещаю, что не влипну ни в какие неприятности, честно. Буду вести себя тише воды ниже травы. Когда ты уезжаешь? — Завтра вечером. Мне нужно будет прибыть туда официально, поэтому я не смогу воспользоваться порталом. И я не боюсь оставлять тебя одного. Просто вчера я пообещал тебе быть рядом, а сегодня сматываюсь по делам. — Согласен, тебе нужно послать своих партнеров куда подальше и разориться, — шутит Магнус, но замечает раздражающую морщинку между бровями и подходит ближе. Указательный палец несильно надавливает на кожу, заставляя сведенные к переносице широкие брови вернуться на свое законное место. — Так-то лучше, — удовлетворенно произносит он. — Чем хочешь сегодня заняться? Мой вечер полностью свободен. — В принципе, мой тоже, — неуверенно отвечает Алек, прикидывая в уме объем работы, который ему придется проделать днем. — Кто-то вчера резко выступал против любых тайн, а уже сегодня самым наглым образом лжет мне. Выкладывай, Лайтвуд, что там у тебя. Я могу помочь? — Мне нужно разобраться с накопившимися делами. Я несколько забил на них в последнее время, но я не хочу проводить этот вечер, копаясь в бумажках. Думаю, что вполне управлюсь с ними завтра днем. — Или если это не конфиденциальная информация, то я могу помочь и уменьшить количество работы. Поехали. В любом случае, я всегда могу найти, чем заняться. — Информация конфиденциальная, но не для тебя. Она касается моих финансовых вложений и моей собственности, а также некоторых операций с недвижимостью и определенных отчетах хедж-фонда, для которого я являюсь инвестором. — Ты выступаешь в качестве частного инвестора? — Да. — Отлично, будет о чем поговорить в машине. Каков был твой первоначальный взнос? — Чуть больше десяти миллионов. — Стандартно. Алек только усмехается. У Магнуса сейчас тот же взгляд, что и любого опытного финансиста, привыкшего пропускать через свои руки огромные деньги и иметь дело с многомиллионными сделками. Легкая заинтересованность, немного азарта и полная индифферентность к чужому богатству. Уже в машине Алек открывает для себя Магнуса — отличного финансового консультанта, хотя тот с сомнением принимает комплимент, утверждая, что сделки с недвижимостью не его конек. Но в лофте приходит пора уже Магнусу сдерживать свои эмоции, потому что Алек оказывается почти неприлично богат в его понимании. — Да ты мажор, — вылетает у Магнуса, прежде чем он успевает закрыть рот. — Я говорил тебе, что у меня есть деньги. — Это у меня есть деньги, Александр, а ты финансовый воротила. Боже, да даже кризис 2008 прошел для тебя почти без последствий. Скажи честно, ты использовал внушение, чтобы обойти все подводные камни? — Нет, просто я очень осторожен в своих финансовых вложениях. — Вижу. Твой фонд даже не использовал деривативы, что весьма удивительно. Видимо, поэтому у него такие хорошие показатели, но с другой стороны, и выгода тоже меньше. А теперь давай мне недвигу, мне не терпится покопаться у тебя в закромах. — Да ты маньяк. — А то. Думаешь, успешная карьера в банке доступна любому смертному? — Думаю, что нам нужно заказать тебе еды, если ты серьезно намерен мне помочь. — Тайская кухня меня полностью устроит. На тебя заказывать или ты обойдешься своими запасами? — Заказывай на двоих. Судя по тому, как горят твои глаза, спать нам сегодня не придется, поэтому вторая порция точно лишней не будет. И Алек оказывается прав, потому что вторая порция исчезает в два ночи, а в пять утра галеты из его запасов съедаются под гневную отповедь о том, что это дерьмо вообще должно быть запрещено законодательно. Когда они заканчивают в шесть, Магнус практически засыпает на руках у Алека и тот осторожно переносит его на кровать, прижимаясь к нему всем телом. Три дня кажутся слишком долгим сроком, и единственное, что утешает сейчас Алека, — это спокойный сон его возлюбленного, который так вымотался за все эти дни, что даже плохие сны не могут пробиться сквозь плотную завесу усталости. Правда, и поспать Магнусу удается чуть больше часа, потому что он снова уходит до рассвета, еле продирая глаза, но совершенно удовлетворенный. Это лучшее второе свидание в его жизни.