Невероятности с долей вероятности

Тяжелее всего мне переживать то время, когда зима уже вроде кончается, а весна ещё не начинается. И хочется уже зелёных листьев и солнца, а на небе - тучи, и дождь смешивается с талой водой, отчего на улицах Уэльса противно и сыро. И чувство одиночества давит всё сильнее, и все плохие переживания обостряются до предела. В такие дни я с трудом держусь на работе, чтобы только не бросить всё и не уехать куда-нибудь. И даже иногда срываюсь на Джемму. Чёрт, как же потом стыдно... Есть один человек, который всегда может изменить моё подавленное состояние и за секунду напоить безудержной энергией, но он далеко, там, где не бывает таких тяжёлых периодов межсезонья, в тропиках, под пальмами... И, что ещё неприятнее - с мужем. Нет, я очень уважаю Скотта, и я счастлив, что он дарит своему супругу любовь, которой он, несомненно, достоин. Тем более, что я сам хотел уйти из его жизни... Но нет - не могу. И каждый раз возвращаюсь снова. Не представляю, как описать свои восторг и облегчение, когда приходит май. Даже тяжёлую работу становится выполнять несравненно легче! Уж что говорить о том, как поднимается настроение, и как легко плечам, будто крылья растут, и под сердцем трепещут бабочки. Снова - эти бабочки, они никогда себе не изменяют, когда намечается новая встреча с ним - комик-кон или, как нынче, аудиодрама... Сколько лет ни пытался я их прогнать - у меня не выходит это сделать, не покалечив своей души. Этот чёртов Джон Барроумен уже давно не мимолётное увлечение и не просто слабость... Это - целый волшебный мир, мой мир, в который хочется окунуться с головой и потеряться в нём. И, конечно, когда мы встречаемся, а едва наступивший май аккомпанирует нам на солнечных лучах, как на арфе, я не могу не чувствовать восторга. Джон здесь, рядом, у нас по плану много времени вместе - запись аудиодрамы (на мой взгляд, очень нелогичной по сценарию, но фанаты хотят услышать нечто подобное, так что о'кей), а перед этим ещё фотосессия. И почему-то мне кажется, что Джон смотрит на меня всё с тем же чувством, что и раньше... Я знаю, как оно называется, но не хочу произносить это слово даже самому себе - слишком невероятным это кажется. - Что мы должны делать? - спрашиваю фотографа. - Позировать? Где нам встать? - О, нет-нет, позировать не надо! Просто ведите себя так, как если бы Вы и вправду были вдвоём на прогулке. Идите, куда вздумается. Наша конечная точка - мемориал Янто, а до этого - на Ваше усмотрение. Джон, кажется, готов пищать от радости, что не нужно ничего изображать - хотя что я вру, нам никогда не требовалось ничего изображать. И это сладко и больно одновременно. Мы гуляем, и я таю от каждого его прикосновения, которые он так щедро дарит мне, как будто и сам во мне нуждается... И я строго запрещаю себе думать о том, что, возможно, это действительно так. Мы болтаем ни о чём, и невозможно счастливый Джон с каждой секундой всё сильнее пробуждает во мне то чувство, которое я боюсь наименовать. В конце концов, не обходится и без его трюков, так обожаемых мной. Мы дурачимся у мемориала, и, кажется, фотосет окончен, и я просто сажусь на парапет. Джон ложится спиной на шершавый камень (разве удобно?) и пристраивается головой на моём бедре. О, Барроумен... Такой странно тихий, такой невозможно уютный, с его неповторимым запахом, так близко, как раньше, во времена съёмок. Глаза закрыты, поза расслабленная - и я невольно обнимаю его за плечи. Мне так хочется ласкать его сейчас, как ребёнка, не тревожа той хрупкости и трогательности в его облике. Фотограф, улучив момент, делает последний кадр - но мне уже плевать на фотосессию, плевать на весь мир - в моих руках сейчас сокровище, нежность к которому я пытался заглушить в себе. Нет, я не гей, я даже не би, я не должен быть нежным с мужчинами, я не должен ощущать нечто подобное, но Джон - это не все, он единственный такой. И я позволяю себе окунуться в эту минутку блаженства, согретую майским солнцем и благоухающую нечаянной надеждой. Джон начинает тихонько посапывать и, повернувшись, утыкается лицом мне в живот, отчего у меня перехватывает дыхание. - Мистер Барроумен... - неуверенно начинает фотограф, не зная, как отнестись к такому непривычному Джону. Каково ему, если уж я теряюсь, даже спустя столько лет... - Погодите, - отвечаю тихо. - Пусть отдохнёт. Я, мать его, знаю, что у него проблемы со сном, и каждый раз чувствую себя виноватым - а не из-за меня ли? Ведь я часто делал ему больно, а он такой чувствительный. Я мог бы сидеть так бесконечно, но всё-таки, некоторое время спустя, фотограф молча качает головой, привлекая моё внимание, и настойчиво стучит по циферблату часов. Время - деньги, да. Провожу кончиками пальцев по его щеке - Джон вроде бы не любит, когда прикасаются к его лицу, и я надеюсь, что неприятные ощущения заставят его взбодриться. Но он лишь накрывает мою ладонь своей, прижимая её к лицу и что-то невнятно бормочет. Прости, Джон. Наше время подходит к концу, как всегда. Мне тебя всегда так много и одновременно так мало, что я готов выть на луну, когда зима уже проходит, а весна ещё не пришла... Но ради таких майских дней стоит перетерпеть всё это.