***
Зимняя дорога — это не то место, где стоит наслаждаться красотами, забывая обо всем. Иррчи пришлось очень быстро приводить голову в относительный порядок, потому что это в одиночку он мог бы ехать, погрузившись в свои мысли. Держа на руках ребенка, такой вольности он себе позволить не мог. А еще ругательски ругал себя, что не остался в Коростелях еще на день. Отдохнул бы нормально, встал пораньше, с первыми утренними сумерками, глядишь, и успели бы тогда к ночи доехать до Здрави. Но они поднялись едва не к полудню и не спешили выехать — а он не подумал о том, как потом будет устраивать ночлег для маленького ребенка в зимнем лесу. Идиот! Дубина! Но сколько бы он ни ругался на себя, ситуации это изменить не могло. Вокруг был заснеженный по колено коню лес, на который стремительно опускалась темнота, до Здрави — несколько часов езды, да на добрых рысях, а у него на руках — совсем уставший и проголодавшийся ребенок. А еще его очень сильно тревожило то, что Яррана с момента, когда спросила его про кровь, больше ни словечка не сказала. До липкого страха, склеивающего потом шерсть на спине, до слабеющих коленей Иррчи боялся, что его магия, выплеснутая там, у ворот Рябушек, могла непоправимо навредить девочке. Потому, пока Белка, недовольно и устало фыркая, пробивалась через снежные заносы, хорошо хоть рыхлые, всего-то прошлой ночью наметенные, а он сам выискивал взглядом местечко, где бы остановиться и устроить более-менее уютное лежбище, Иррчи тормошил Яррану вопросами, каждый раз облегченно выдыхая, когда она все-таки отвечала. — А ты любишь зиму или весну? Помедлив, девочка с внезапным чувством сказала: — Лето! Когда тепло и травка! Иррчи усмехнулся: он бы сейчас от тепла и травки тоже не отказался. Мысль, внезапно пришедшая в голову, отдавала чистым безумием, но он снова чувствовал, как жжется и давит в солнечном сплетении вернувшаяся магия. Пока контролировать ее было легко, а вот через день это уже будет гораздо сложнее. Отчего бы и не выплеснуть сейчас? Тем более был такой повод и способ, который, вроде, никому и ничему навредить не должен был. — Лето, говоришь? — Иррчи спрыгнул с седла, утонув в рыхлом снегу по бедра, выругался под нос и кивнул: — Посиди-ка в седле, малышка. Белка привычная, но я все-таки ее привяжу. И не вздумай спрыгнуть и сунуться ко мне, пока сам не приду, ясно? — А что ты будешь делать? — любопытно навострила ушки девочка, переборов сонливость. — Увидишь, — ухмыльнулся Иррчи и прошествовал на середину крохотной полянки, обметанной по краям зарослями дикой лесной малины: на колючих красноватых ветках еще кое-где виднелись замерзшие ягоды и скрученные сухие листья. Не было у него никаких наговоров на такой случай, только непоколебимая внутренняя уверенность, что все получится. Никаких магических жестов, слов, символов. Он даже не представлял, какими они должны были бы быть. Добравшись до середины полянки, Иррчи немного потоптался по кругу, приминая снег, закрыл глаза и представил себя солнцем. Ярким, горячим летним солнцем, изливающим жаркие лучи на землю, покрытую сочной зеленой травой, еще не успевшей стать жесткой и жилистой от жара, усеянной сладко пахнущими цветами. Вторым слоем мысленного приказа был защитный купол, и глазами души он видел его, словно выдутый из золотистого стекла колокол, накрывающий полянку. Как только образы перестали расплываться, теряться и мерцать в разуме, он отпустил силу из жесткой хватки, уже ставшей почти неосознанным усилием. Глаз Иррчи не открывал, но восторженный вскрик Ярраны подтвердил: магия отозвалась и что-то сотворила. А вот правильное или нет? В лицо пахнуло горячей влагой, потом — запахом прелой листвы, грибов, терпким ароматом свежей травы. Во рту снова появился железистый привкус, и Иррчи с неимоверным трудом перекрыл поток, зашатался и упал на колени. И только потом открыл глаза, в первые мгновения не поверив им. Вокруг него, обрамленная золотистым куполом защиты, расстилалась пусть не летняя, но точно весенняя полянка. Скрывавшиеся до поры под снегом купы травки, поросшие мхом корни, малина — все это, только что бывшее абсолютно безжизненным, сверкало чистыми весенними красками, ясно различимыми в свете купола, словно во время рассвета. Иррчи опешил: он не ожидал настолько мощного результата. Ну, подтаявшего снега, ну, защитной полусферы, в которой не будет настолько холодно, как снаружи. Но не клочка весеннего леса! — Иррчи, ты волшебник! Радостный возглас Ярраны заставил его прийти в себя. Привязанная к кусту Белка тянулась к зеленой травке и обиженно ржала, так что пришлось пересилить слабость и встать, вернуться проторенным путем к ним обеим, отвязать кобылку и провести сквозь купол. И только потом он нашел в себе силы бледно улыбнуться девочке: — Маг, да. То, что произошло, не укладывалось в привычную картину мира. Иррчи уже не был уверен, что храмовые маги могут то же, что и он. А если могут... Что они вообще делают, прячась за стенами храмов? Почему не используют свою силу во благо людям? Почему выбираются из-за этих стен лишь тогда, когда становится почти поздно, когда наступает засуха или наводнение, свирепствует болезнь, выкашивая целые деревни, когда из-за падежа скота или гниющего на корню от бесконечных дождей урожая людям грозит голод? Почему они не предотвращают это, если могут? А могут ли? Ответов у него не было. Пока не было. Но Иррчи дал себе слово, что докопается до истины. Пока же он, устроив Яррану на расстеленной попоне и походном одеяле, бродил по лесу, собирая валежник в темноте, которую мягко подсвечивало сияние купола, потом развел костер, повесил над ним котелок с набранным снегом. Следовало быстро сварить ужин, накормить ребенка и уложить ее спать. Сам он, несмотря на усталость от долгой дороги и магического выплеска, сонливости не чувствовал. Уже устроившись на подстилке рядом со спящей Ярраной, Иррчи и так и эдак крутил в мыслях то, что произошло, пытаясь понять, что ему — и эрлу, главное, — делать дальше. Пока сон все же не сморил, давая отдых измученному размышлениями разуму. Магический купол продержался до самого утра, позволив им не замерзнуть и проснуться все еще в тепле. И покидать кусочек волшебной весны откровенно не хотели ни Иррчи, ни Яррана, с ясно написанным на личике отвращением натягивавшая кожушок и валенки, ни жалобно пофыркивавшая Белка, то и дело оборачивавшаяся на оставленный позади клочок стремительно замерзающей зелени, больше не защищенный от мороза магией. Только когда отъехали уже довольно далеко, Иррчи до боли прикусил губу, сообразив, что весной на этой чудесной полянке не будет ни цветов, ни травы, ни малины. Мороз убьет не прикрытые снегом корни. К и без того тяжелой глыбе вины и страха на сердце прибавился еще один увесистый камень. К ежедневному, ежечасному напряжению по сдерживанию собственной магии — крутящаяся в разуме мысль о том, что он обязан сперва продумывать все последствия применения дара Бесхвостой Матери, а только после этого, взвесив все, может отпустить себя. Может быть, именно это и удерживало храмовых магов подальше от мира, за крепкими высокими стенами? Но как же тогда они избавлялись от переполняющей тело и душу магии? Или... Он впервые задумался над тем, что мог быть единственным магом, похожим на треснувший кувшин, подставленный под бурный горный родник. Магия наполняет его слишком быстро, грозя разнести на мелкие черепки, и если не опустошать кувшин, так однажды и случится. Остальные же маги, кажется, довольствуются тонкими струйками, стекающими по камням неторопливо, спокойно заполняющими их по капле. Иррчи снова не знал, так ли это, снова возвращался к мыслям о том, что необходимо докопаться до истины. А значит — обращаться к храмовникам. Но прежде он хотел обезопасить себя. Иррчи помнил: признанные сильными магами, одаренные Бесхвостой Матерью мальчики и девочки не просто так отправлялись в храмы. Там же, где проходит испытание артефактом, родные будущего мага отрекаются от него, а храмовники следят, чтобы это было подтверждено магией. А после, уже в храме, безымянному после отречения ребенку даруют новое имя, принимая в общину обители, как нового брата или сестру. И отныне ребенок всецело принадлежит храму. Там его дом, его семья, вся его жизнь. Иррчи категорически не желал себе подобной судьбы. У него уже есть семья и дом. У него есть эрл, и это большее, что могли дать безродному подкидышу боги.Глава третья
16 февраля 2019 г. в 21:04
В харчевню Иррчи так и не заехал. Не смог заставить себя задержаться в Рябушках еще хоть на час больше. Шел, вел Белку в поводу, понимая, что если сядет сейчас в седло — поднимет лошадь в галоп, а так нельзя. Дело нужно было закончить. Внутри кипело и клокотало, от солнечного сплетения поднимался жар: магия требовала выхода, жадно рвала изнутри когтями, как дракон, прокапывающий себе путь наружу из завала. Читать наговор отворота он начал еще до того, как Белка прошла в ворота.
— Идет дева Яррана за порог — имя ее водою в песок. Идет дева Яррана за ворота — имя ее куликом в болото. Идет дева Яррана, след ветром заметет, травой порастет. С глаз вон, из сердца прочь, память в быструю воду, воду — в темную ночь. Никто деву Яррану не вспомнит, никто по имени не назовет.
А в голове, как эхо, звучали совсем другие слова. Иррчи не надо было говорить их вслух, он боялся говорить их, он страшно боялся навредить ими, но знал, что иногда довольно одного только желания, чтобы жадное чудовище-магия распознало его. И исполнило.
За спиной ледяной поземкой клубилась магия, неосязаемыми искрами-льдинками оседала над Рябушками. Во рту Иррчи появился железистый привкус, а по губам покатились горячие тяжелые капли. Он наклонился, зачерпнул горсть снега, прикладывая к лицу. Девочка обернулась к нему и испуганно ахнула:
— Ой, дядя Иррчи, у тебя кровь!
Он успокаивающе похлопал ее по коленке.
— Все хорошо, Яррана. Это сейчас пройдет.
Голова немного кружилась, но это было не страшно. Зато в солнечном сплетении больше не давило и не жгло. Надолго ли — он не знал.
Когда перестала идти кровь, Иррчи еще раз умылся снегом, растер закоченевшие пальцы и натянул перчатки. И осторожно забрался в седло, не рискуя двигаться слишком резко. Не хватало еще сверзиться. Устроил Яррану поудобнее, прикрывая полами своего плаща, посоветовал:
— Ты можешь подремать, малышка. Я тебя не уроню.
Девочка промолчала, только засопела возмущенно. Иррчи чуть дернул хвостом. Ладно, хочется ей глазеть — пусть глазеет. В первый же раз, небось, за воротами оказалась. Хотя смотреть было и не на что, вокруг расстилались заснеженные холмистые поля, перелески, и только синеватой нитью тянулся тракт, словно сшивая белые и серо-узорчатые лоскутки в одно полотно.
В голове было пусто. Вернее, не так. В голову будто напихали пропитанной горячей водой овечьей шерсти. Мыслям в этой тяжелой пустоте места не оставалось, и Иррчи просто тупо смотрел поверх Белкиных ушей, толком не видя даже дороги. В таком состоянии прошла вся вторая половина дня. Он не отслеживал время, но к следующему селу, Коростелям, они добрались как раз вовремя: мужики уже готовились запереть тяжелые ворота в частоколе. Так и не проронившая ни словечка Яррана устала и к вечеру все-таки задремала, почти свернувшись в клубочек у Иррчи на руках. Спешиться у трактира ему помогал мальчишка-конюх, принявший девочку, пока Иррчи слезал, немного неловко из-за затекших рук. Заказал комнатку, молочной каши и жареную курицу, потормошил Яррану.
— Малышка, проснись. Нужно покушать, потом спать пойдем.
Спросонья она захныкала, но скоро успокоилась и уже несколько минут спустя любопытно озиралась, рассматривая незнакомое место. Сам Иррчи уже настолько привык к самым разным трактирам и постоялым дворам, что для него они сливались в один, но и ребенка он понимал: это ведь совершенно новый опыт, новые впечатления. Хотя после сытного ужина Яррана все равно раззевалась и принялась тереть глаза кулачками. Иррчи расплатился и подхватил ее на руки, перекинув седельные сумки через плечо. Десяток минут спустя девочка уже спала, свернувшись калачиком на одной половине кровати.
Иррчи безрадостно хмыкнул: вот и довелось поспать с будущей высокородной эрлеа. Мысленно ругнувшись на себя, он разделся, умылся над тазом и лег. Конечно, не прошло и минутки, как Яррана прижалась к нему, утыкаясь носиком в грудь. Он мягко обнял ее. Все это словно отшвырнуло его на год назад, когда он, безусловно, был гораздо счастливее, не умея этого ценить. Когда он вез в Ревалир Алверра и еще не знал, что везет вместе с ним собственную ядовитую ревность.
Сколь бы ни были кусачими мысли, усталость взяла свое, и Иррчи провалился в сон. А проснулся от того, что под рукой завозились, пытаясь ее отпихнуть. Видимо, он слишком крепко прижал к себе ребенка, да и мужская рука — совсем не то, что женская. Он выпустил Яррану, и только усмехнулся, не открывая глаз, услышав дробный топоток, облегченный выдох и звонкое журчание в пустой горшок. Дети!
Иррчи иногда — в последний год — задумывался, как бы он себя вел, будь у него ребенок. Сперва, конечно, вообще пугался таких мыслей, в двадцать как-то совсем не хочется вешать себе на шею такую ответственность. Потом, глядя на увлеченного ролью отца эрла Рримара, поймал мысль и постарался рассмотреть ее со всех сторон. И понял, что либо слишком рано задумался, либо отцом он будет отвратным, потому что — характер. Слишком резкий, слишком нетерпимый к проявлениям глупости, а дети, увы, не рождаются умудренными опытом взрослыми. Если уж ему иногда страшно хотелось даже любимому до последней шерстинки эрлу настучать по голове, то что говорить о детях? И его отношение к Алверру — вовсе не пример. Иррчи четко понимал, что этот не по годам серьезный малыш — не просто какой-то там ребенок, а наследник его эрла, и он всегда будет стоять выше. Просто по праву крови, по законам этого мира. И потому с самого начала относился к нему так, как подобало верному оруженосцу эрла. Это, кроме всего прочего, помогало справиться с приступами черной ревности. И к Ярране он будет относиться так же. С поправкой на то, что она все-таки будущая эрлеа. Своих детей он не хотел.
Была у этого нежелания еще одна причина. Чтобы зачать дитя, вообще-то, требуется переспать с женщиной. Иррчи не был женоненавистником, конечно, бывали моменты, когда он откровенно заглядывался на аппетитных селяночек в Заозерье или замковых служаночек, которые были вовсе не прочь разделить с ним постель или всласть поваляться на душистом сене. Ни он, ни эрл Рримар не посмотрели бы на это, как на измену. Просто телесное желание, отчего бы его не исполнить? Иррчи в такие моменты вспоминал, что у него, здорового двадцатилетнего лба, совсем нет опыта в постельных игрищах с женщинами. Зато есть довольно болезненное самолюбие и немалая вероятность опозориться в первый раз. А еще — возможность отмахнуться от всего этого, потому что ночью он все равно будет с Рримаром, а если не этой ночью — то когда вернется домой. И спать ему уж точно не дадут, а если кончит слишком быстро, не сочтут это провалом. А еще где-то глубоко-глубоко в душе тлело искоркой понимание, что хотел бы, чтобы его тела с желанием касались только одни руки, принадлежать целиком и полностью только одному человеку.
Яррана, сделав свои мелкие делишки, снова забралась в тепло под одеяло, свернулась в клубочек и очень быстро уснула. Было еще очень рано, небо даже не серело , так что Иррчи приказал себе уснуть и выспаться хорошенько. Это с Алверром ему пришлось ехать всего-то два дня. От Рябушек до Заозерья — две недели, и хорошо, если они не растянутся на все три. Все-таки везти маленького ребенка верхом весьма утомительно, и не только для взрослого.