***
Кресло Олимпии Максим в ее кабинете было исполинским и с лихвой уместило бы сразу троих женщин средней комплекции, но великанша, потеснившись и закинув ногу на ногу, заставила и кресло, и стол опасливо скрипнуть. — Как вы узнали, где находится Шармбатон, мадам? Молодая темнокожая гостья, одетая в строгое черное платье с острым белым воротничком и кружевными манжетами, подняла на директрису взгляд, от которого великанша вновь едва сдержала дрожь. Глаза ведьмы напротив были застланы сияющей пеленой слепоты. — Угадала, я же гадалка. Какие еще вам нужны доказательства моей компетенции? — Не поймите превратно, но вакансий нет. — Но ваша бывшая сотрудница, Филира Флио, говорила, что место преподавателя предсказаний свободно. Чем я не подхожу вам, мадам Максим? Если у вас есть какие-то тесты или проверки — пожалуйста. — Шармбатон отказался от программы предсказаний для учениц. Гостья вскинула брови. — Вот как, — произнесла она. — Очень жаль и очень зря. Боитесь, что кто-то из особо талантливых откроет третий глаз и догадается, что не ваш чемпион выиграет Турнир? Мадам Максим скривила губы, не зная, что ответить. Когда же за дверью послышались чьи-то спасительные шаги, она встала с кресла, которое тут же снова скрипнуло. — Вас проводят, мадам. Гостья коротко улыбнулась и тоже поднялась на ноги. — Дело ваше. Столкнувшись в дверях с заместителем директрисы, несостоявшаяся преподавательница предсказаний сделала реверанс и зашагала прочь, сжимая в руке саквояж. Заместитель директрисы, мсье Паскаль, поймал взгляд мадам Максим, который так и гласил, что объяснять она в данный момент ничего не намерена. Прикрыв дверь плотнее, мсье Паскаль упер руку в спинку стула. — Девушки разгадали загадку ключа. Мадам Максим вытаращила искусно подведенные тушью глаза. — Каким образом, Пьер? Вопрос остался без ответа. — Пригласи Стефана.***
Скорпиус Гиперион Малфой возлежал на кушетке нагой, сонный и голодный. Прикрывая причинное место серебряным подносом с пышными эклерами, обмахиваясь от душного жара камина перьевым веером и слушая, как в фужере шипит шампанское, Скорпиус поглядывал на часы и вздыхал. Над головой его парила стайка золотых канареек — единственная компания, которая скрашивала уже сорок пять минут ожидания шармбатонского чемпиона. Услышав негромкие шаги в башне, Скорпиус тут же приободрился, замахал веером усерднее, а канарейки, вмиг исчезли, обратившись тяжелой позолоченной диадемой с AliExpress, которая тут же вновь опустилась на его голову. В какой момент что-то пошло не так, незадачливый совратитель не понял точно: или в тот, когда он вообще догадался дожидаться чемпиона в его будуаре, или в тот, когда вместо чемпиона в спальню заглянул преподаватель эстетики и культуры магического мира — Пьер Паскаль. Побледнев и не придумав ничего лучше, чем прикинуться алебастровой статуей, Скорпиус замер на кушетке. Замысел почти удался — мсье Паскаль обвел спальню Карреля взглядом и тоже не понял точно, что в этой комнате не так: смятый балдахин над кроватью, либо возлежавший на кушетке у камина белокурый юноша, одетый лишь в одну дамскую диадему, который отчаянно пытался выглядеть так, словно его только что сюда подкинул какой-то мерзавец. — Что здесь… — А что здесь? — заморгал Скорпиус, чувствуя себя максимально неловко. Мсье Паскаль приоткрыл рот в немом возмущении. Будучи человеком образованным и эрудированным, он впервые в жизни, возможно, не нашел слов. Быть такого непотребства в стенах Академии Шармбатон не может! — Вставайте! Скорпиус послушно отодвинул поднос. — Нет, не вставайте! — тут же зажмурился мсье Паскаль, углядев, что под серебряным подносом у юноши нательного белья не оказалось. — Да как вы… как вы посмели? Как не стыдно? Скорпиус оскорбленно понурил взгляд и замахал веером еще лихорадочнее. — Это чем же вы таким здесь в таком виде собрались заниматься, молодой человек? Не отвечайте! — тут же гаркнул, переча самому себе, преподаватель. — Дева Мария, это неслыханно! Глазея по сторонам, в поисках хоть какой-нибудь спасительной соломинки до того, как Паскаль пригласит МакГонагалл полюбоваться его деянием, Скорпиус скосил взгляд в сторону тумбы, на которой теснились связки кистей и тюбики с красками. Внутренний интриган Малфоя захлопал в ладоши. — Я здесь позирую мсье Каррелю, на минуточку, — раздраженно произнес Скорпиус. — Позируете? — Да, мсье, я имею честь позировать молодому перспективному художнику. А вы что подумали, прошу прощения? Юноша усиленно заморгал и нахмурил брови, и мсье Паскаль почувствовал облегчение. — Вы позируете мсье Каррелю? — переспросил он. — Именно так, — оскорбленно замахав веером у лица, произнес Скорпиус. — Я олицетворяю образ французских монархов восемнадцатого века, а каменная стена за мной — лик бедствующих простолюдинов. Контраст бархата кушетки и грубого камня сродни пропасти социального неравенства, не находите? Мсье Паскаль немало удивился. — Мсье… — Малфой, если угодно. Немолодое лицо мсье Паскаля на миг посерело. Но тут же его озарила улыбка. — Мсье Малфой, вы меня поражаете своими познаниями в истории Франции. — Благодарю, — склонил голову Скорпиус. — Это может казаться со стороны, что я просто лежу здесь обнаженным и с шампанским, но нет, натурщику важно чувствовать всю глубину особенностей исторической живописи и вдохновлять творца. Мсье Каррель знал, к кому обращаться. Живопись — это мое все, особенно мне близко направление рококо, а особенно полотна Фрагонара… вы присаживайтесь, берите пирожное…***
Доминик вновь завертела головой. Не столько чтоб разогнать атмосферу сонливости, которая была естественной и неотъемлемой для шармбатонской библиотеки, сколько чтоб размять затекшую шею. В библиотеке они с Алом сидели уже около часа, и компания мрачного кузена, вкупе с местом, были не лучшими составляющими утра субботы. Библиотека представляла собой большое помещение с высоким арочным потолком и не менее высокими книжными шкафами, оборудованными обязательными лесенками: Альбус как раз спустился с одной из них, молясь и крестясь, чтоб не упасть — полка, на которой находилась нужная ему книга находилась на высоте примерно трех человеческих ростов. На втором этаже, куда вели две винтовые лестницы, располагалась секция художественной литературы и мягкие кресла. Удивительно, но человек там было мало — замученные школьники едва-едва успевали конспектировать книги учебной программы. Библиотекарь, шелестя подолом нежно-кремовой мантии, прошла мимо, помахивая волшебной палочкой. Метелка для пыли по велению безмолвных чар бегло прошлась по книжным рядам, смахивая соринки. Метелка ненароком прошлась Альбусу по очкам. — Я вас запомнил, — процедил Ал, наконец-то спустившись с лестницы и глубоко вздохнув. — Фух, не убился. Доминик подперла щеку рукой и зевнула, отодвинув от себя «Энциклопедию трав и кореньев». Ал истолковал это по-своему. — Учиться — это, конечно, не на херах прыгать… — Заткнись, а? — … но давай-ка вспомни, что скоро второе испытание, и надо немного поднапрячься. — Я не прошу меня тащить. — Доминик, если тебя не тащить, ты не сдвинешься, — мягко сказал Альбус и уселся за стол. — Итак, практика показала, что заклинание головного пузыря это ни разу не твое. Доминик скрестила руки на груди и вздернула нос. — Я не унижал тебя. По факту, это не твое, — успокоил Ал, про себя подумав, что если единственная на всем курсе волшебница способна вызвать Патронус, но не в состоянии исполнить простейшие чары из базового курса заклинаний, то что-то с обучением в Хогвартсе не то. — Остается классика жанра и безотказный способ дыхания под водой. И, полистав страницы оглавления «Справочника средиземноморский растений», открыл нужный раздел. — Жабросли. — Сразу нет, — отрезала Доминик. — Почему? — очень терпеливо прошипел Ал, борясь с желанием треснуть кузину справочником по аккуратному носику. — Проследи цепь логики: жабросли родом из Средиземноморья. Мы во Франции. Франция — это Средиземноморье. Здесь реально найти жабросли в любой аптеке. Мой отец использовал жабросли на Турнире девяносто четвертого. Работает вещь. Доминик была непреклонна. — Я не смогу даже в рот эту гадость взять, — проговорила она, брезгливо ткнув пальцев в иллюстрацию жаброслей, похожих на переплетенные крысиные хвосты, покрытые слоем слизи. — Это не худшее, что побывало у тебя во рту. Все, ладно, ладно, прости, — успев перехватить Доминик за руку и усадить на место, сказал Ал. На секунду представив так ли брезглива Рада Илич, которая, судя по тому, что только что зашла в библиотеку, тоже будет искать информацию о жаброслях, Альбус закатил глаза. Доминик была… такой Доминик! Стефан подготовлен лучше, уже явно знает, как выступить безукоризненно, Рада — суровая, боевая и, если надо, хоть ведро жаброслей проглотит. Доминик же сидела, насупившись, и морщилась. То ей не так, и это ей не то. — Слушай, принцесса, — снова не вытерпел Ал. — А не рано ли ты поймала звезду? — В смысле? — Второе место на первом туре тебе подарили. Ты на балл обогнала Раду, на один ссанный балл. И, сама знаешь, сама говорила, Рада была лучше. — Да, она была лучше. — Так какого хрена ты сейчас ноешь и ничего не делаешь? По выражению красивого лица Доминик сразу и не сказать, восприняла она слова Ала в обиду или в мотивацию. — А где Скорпиус? Ал хлопнул ладонью по книге. — Это сейчас важно выяснять? Понимая, что Скорпиус, конечно, не будет говорить с ней в таком тоне, не будет давить и сам в итоге все сделает за Доминик, Альбус все же бросил: — В западном крыле, играет с Каррелем в Людовика XIII и отважного мушкетера. Доминик снова поджала губы. — Почему со мной он никогда не играл Людовика XIII и отважного мушкетера? — А во что с тобой можно играть, кроме домино на раздевание? Кузина снова обиделась, и Ал, чуть не взвыв, отложил справочник. — Ладно, давай искать рецепты зелий…***
— Значит, вы тоже творец, Пьер, — произнес Скорпиус, отсалютовав фужером. — В вас это чувствуется. — Что именно? — Вряд ли бы человек, который не был влюблен в живопись, был бы влюблен в разговоры о ней. Заместитель мадам Максим скромно склонил голову и сжал тонкую ножку фужера. Скорпис все так же возлежал на кушетке, прикрывая подносом свой мужской скарб, а эклеров на подносе стало уже на десяток меньше — за разговором о живописи пирожные и игристое вино чудесным образом вдруг куда-то испарились. — Я был молод. Молодые думают, что способны изменить мир. Особенно творчеством, — сообщил мсье Паскаль, глядя Скорпиусу прямо в глаза. — Им еще не кажется, что мир жесток, а их полотна и наброски годны лишь для растопки камина. — Вы самокритичны. — А вы очень юны, мой дорогой. Этот мир придуман не нами. — Но нам его менять, — улыбнулся Скорпиус, приблизив лицо к лицу мсье Паскаля. — Много вы картин написали? Мсье Паскаль, убаюканный размеренными разговорами с неожиданно одухотворенным студентом, коротко улыбнулся. — Около сотни. — Ничего себе. — Девяносто восемь из них не стоили ничего. Поэтому я поддерживаю юных художников, таких как мсье Каррель, но советую не выбирать это как жизненный путь. — Почему же? — промурлыкал Скорпиус, гипнотизируя преподавателя взглядом. — Разве не в том ли счастье, чтоб заниматься тем, что нравится? Мсье Паскаль взглянул на него с тоской. — Вы молоды. Вы еще очень молоды, вам кажется, что весь мир будет аплодировать стоя вашим подвигам, но жизнь жестока. Мы живем в мире, где нужны клерки и управленцы, но не художники. — Да Винчи бы с вами поспорил, профессор. — Я не Да Винчи, и даже не Ренуар. Я продал две картины, — поведал мсье Паскаль. — Одну из них купили в семьдесят девятом году, и это спасло меня от голодной смерти на несколько недель. Скорпиус хмыкнул. — Что ж, художник должен быть голодным. — Ваш достопочтенный дедушка, полагаю, это ваш дедушка, сказал тогда, в семьдесят девятом, те же слова, когда отдал за портрет моей дочери один галлеон, — беззлобно вздохнул Паскаль. Но с лица Скорпиуса улыбку стерло словно краску. — Расскажите. — Это не слишком веселая история для юноши. — Когда я доживу до ваших лет, Пьер, боюсь, уже некому будет рассказать мне эту не слишком веселую историю. Мсье Паскаль снова кротко улыбнулся и поставил фужер на тумбу. Скорпиус, поймав взгляд, впервые почувствовал стыд за свой внешний вид — шутки шутками, но сейчас с заместителем мадам Максим юморить не хотелось. — Мою дочь звали Мадлен, — сказал мсье Паскаль, то ли улыбнувшись, то ли подавив вздох. — Я написал портрет незадолго до ее смерти. Скорпиус смолчал, тоже отставив фужер и смахнув с головы дурацкую позолоченную диадему. — Она умирала от оспы, долго и тяжело умирала, а болезнь изменила ее до неузнаваемости, — глухо сообщил мсье Паскаль. — И я написал ее портрет по памяти, такой, какой запомнил ее двенадцатилетнюю. Кудрявую, в белом платье и полевыми цветами, которые она так любила. Единственная память, единственное, что осталось, но тяжелые времена… — Не продолжайте, — прервал Скорпиус жестко. Портрет, который Люциус Малфой купил в далекой молодости у нищего художника за насмешливый галлеон. Портрет, который был впоследствии подарен Люциусом, уже главой Попечительского Совета Хогвартса, замку, украшал лестничный пролет близ гостиной Когтеврана. Скорпиус, как и сотня учеников до него, и сам столько раз проходил мимо, даже не обращая внимания на то, как девочка с цветами всякий раз делает реверанс и приветливо машет рукой с полотна. Портрет, истории которого не знал никто, да что уж говорить, если портрет девочки с цветами называли «Девочка с цветами». Ни имени, ни художника, ни цены, ни истории не знал никто. Кто-то называл его «Портрет Пастушки», кажется, кто-то из Когтеврана и пустил этот слушок. Кто-то и вовсе не обращал на него внимания, Скорпиус тоже не обращал, ибо, что бы он тут не плел застукавшему его в неловкой позе и ситуации мсье Паскалю, искусство ему было до того же места, которое сейчас прикрывал серебряный поднос с эклерами. — Ну что же вы, — приободрил натужно мсье Паскаль. — Я же говорил, что это невеселая история о том, как нищий художник продал единственную память о дочери за галлеон. Скорпиус отвел взгляд стыдливо. — А второй портрет? Вы сказали, что продали за всю жизнь два портрета. — Портрет Николаса Фламеля, — проговорил Паскаль. — Его в восемьдесят пятом году купил сам Альбус Дамблдор для коллекции Хогвартса, можете себе представить? — С трудом. — Дамблдор, ваш бывший директор, вы… ах, вы его не застали. Жаль. Я обязан ему местом в Шармбатоне, он советовал меня мадам Максим. — Я наслышан о благородстве профессора Дамблдора. — Все наслышаны, мой дорогой. Все. На этой ноте молчание затянулось. Переводить тему вновь на свою исключительную любовь к живописи Скорпиус не стал, уверившись, что даже с его талантом лжеца, не сумел бы. Мсье Паскаль, тоже неловко заерзав, поймал взгляд светло-карих глаз. — Что ж, я засиделся здесь с вами, мсье Малфой, — улыбнулся он, поднявшись с края кушетки. — Надеюсь увидеть ваш портрет, Стефан действительно талантлив. Скорпиус стыдливо огляделся в поисках чего-нибудь, чтоб прикрыться, но мсье Паскаль не глядел на него, уже шагая к двери. Обернулся лишь у порога. — Совсем забыл. Передайте Стефану зайти к мадам Максим. Дверь за преподавателем тихонько закрылась и Скорпиус, наконец, отставив поднос, поднялся с кушетки на затекшие ноги. Швырнув позолоченную диадему в окно, и глядя, как дешевая безделушка разлетелась десятком канареек, щебечущих зимнему солнцу некую песнь, он стащил с ширмы мантию.***
— Все, — закрыл лицо рукой Ал. — Скорпиус, поговори с ней, она не слышит меня. Доминик в очередной раз насупилась. Жабросли глотать она под угрозой казни не собиралась, уже принципиально, а не из соображений брезгливости. — Чего? — рассеянно протянул Скорпиус, проходя мимо них в башню. — Я не буду жрать жабросли, это омерзительно, они же в слизи… — Я предложил перемолоть их. — Ты же сам сказал, что слизь — самое ценное, и если перемолоть, то она вытечет, а так… — Ну уж прости, я хоть что-то предлагаю, а не носом верчу и «ойвсекаю». Скорпиус, глянув на друга и девушку так, словно увидел впервые, отмахнулся и зашагал в спальню. Ал, проводив его взглядом, нахмурился. — Еще раз говорю, я не буду есть жабросли… — Да заткнись ты уже, — цокнул языком Ал и направился в спальню за Скорпиусом. Миновав винтовую лестницу и прикрыв дверь, он фыркнул с порога: — Что случилось? Не вышло сыграть в мушкетеров, потому что гувернер конфисковал шпагу в самый ответственный момент? Скорпиус, уперев руки в подоконник, даже не улыбнулся. Альбус по душам говорить не умел и не любил, но уйти было бы хуже насмешки. По крайней мере, так показалось. Приблизившись и тоже встав у окна, он без слов поджег кончиком волшебной палочки сигарету, которую Скорпиус прикусил и пожевывал. — Расскажешь или свалить в туман? — Свали в туман. — Тогда рассказывай.***
— За галлеон, — повторил Скорпиус, глядя в окно. Ал вскинул бровь. Ничего убийственного не было в рассказе друга, но Скорпиус ни разу не улыбнулся. — Ну… твой дед же купил портрет. Паскалю очень нужны были деньги, фактически… — У нас туалетная бумага в мэноре дороже стоит. — У богатых свои причуды. Скорпиус одарил его ледяным взглядом. — Прости, — произнес Ал. — Просто не понимаю, почему ты так завелся. Нет, понимаю, но… — Ты не понимаешь. — Что? — Ты не понимаешь, что такое чувствовать стыд за родных и делать вид, что ты ими гордишься. — Ну, иногда, когда… — Ты не понимаешь, — отрезал Скорпиус. — Как минимум потому что ты не родился в семье Пожирателей смерти. И как максимум потому что твой дед не стал бы покупать портрет девочки с цветами за галлеон. — Мой дед был беден. — А мой — богат. Очень богат. Просто пиздец как богат. И он оценил портрет девочки с цветами в галлеон, зная ее историю, уверен, зная. Дед любит поговорить свысока. Не зная, что сказать, чтоб Скорпиус не воспринял в штыки, Альбус вздохнул. — Так или иначе, Паскаль сам продал портрет. — А что ему оставалось, он голодал. — Было предложение, на него нашелся спрос. Ну… рынок работает так. Скорпиус внимательно взглянул на него. — Если бы не этот галлеон твоего деда, кто знает, может, Паскаль бы с голоду умер, — проговорил Альбус. — Так что еще неизвестно, как было бы. Может, твой дед спас ему жизнь этим галлеоном, не думал? — Тогда почему мне так погано, раз мой дед спас ему жизнь? Поставив утешениям Ала шах и мат, Скорпиус отвернулся. — Мы люди, — все же подытожил Ал. — Мы все совершаем ошибки. — Мы люди, когда ведем себя как люди. Солнце снова вышло из-за тучи, и золотая русалка на носу дурмстранга блеснула вдали яркой вспышкой. — Запомни этот момент, Скорпиус. Только что ты понял о жизни больше, чем учили в школе. — Школа для того и нужна, чтоб однажды понять, что любой из ее уроков просто херня по сравнению с уроком жизни. — Ну да, ну да, недоучкам и дебилам же по жизни легче, им все дороги коврами устланы, — саркастично протянул Альбус. — Да, Скорпиус? Скорпиус загадочно улыбнулся. — Маргарин. — Почему маргарин? — Потому что иди нахуй со своей философией, олень очкастый. Альбус захохотал и даже Скорпиус не сдержал улыбки. Может он и не знал, как коммуницировать со строптивой кузиной, да что уж с ней, с большей частью всего живого, но со Скорпиусом… со Скорпиусом он мог все.