Пленники режима

      Центральная станция монорельса в Ноксе, притаившаяся между высокими стеклянными зданиями, почти никогда не пустовала. Даже после начала комендантского часа на узенькой платформе, облицованной полированным белым мрамором, можно было легко обнаружить подпрыгивающих и в страхе поглядывающих на часы горожан. Боялись они, впрочем, напрасно — Миротворцы на поездах не разъезжали и потому совались сюда нечасто, для безопасности вполне хватало нескольких полицейских и натыканных по всем углам камер. Поезда отсюда ходили практически во все районы, начиная от Люмена, огромного стеклянного жилого комплекса в красной зоне, и заканчивая иностранным кварталом.       — Один билет в восточную сторону.       Кисё, чуть прищурившись, внимательно разглядывал огромную светящуюся схему, висевшую за спиной кассира. Прошло уже довольно много времени с тех пор, как он последний раз бывал на этой станции и вообще ездил куда-либо на монорельсе; как и следовало ожидать, очень многое изменилось, схема необычайно разрослась, вместо двух линий теперь было десять, появилось множество новых станций, некоторые старые переименовали. И мужчина судорожно пытался сообразить, в какую сторону ему следует двигаться и не ошибся ли он платформой.       — Уточните станцию назначения, — безучастно попросила девушка в форме, сидевшая за аппаратом. Остекленевшие глаза и пустое выражение лица без слов говорили, что это андроид, причём старого поколения. Это, впрочем, не удивляло — люди в нынешнее время не хотят идти на такую неблагодарную и плохо оплачиваемую работу, а новых роботов пока слишком мало, приходится сажать за кассы тех, что есть.       — Селти, — бормотнул Кисё и принялся нервно дёргать пальцами мягкий клетчатый шарф, намотанный на шею.       Кассир, кивнув, постучала тонкими пальцами по сенсорной клавиатуре, сделала быстрое движение рукой и положила на высокую столешницу тонкую карточку, покрытую переливающейся голографической плёнкой.       — Отправление через пять минут с первого пути. Приятной поездки.       — Спасибо.       Сунув билет в карман шерстяного пальто, Кисё медленно пошёл по платформе. Дойдя почти до самого конца, он опустился на стеклянную скамейку и тяжело вздохнул. Затея поездки в иностранный квартал с каждой минутой становилась всё менее и менее заманчивой. Сказать, что туда не хотелось возвращаться, значило не сказать ничего вообще. Кисё с огромным удовольствием держался бы подальше от этого жуткого места, но он и так откладывал дело уже чёрт знает сколько времени, самому надоело увиливать, и он решил, что надо этим заняться и сделать уже, пока у него больничный.       От скуки мужчина, сонно моргая, принялся разглядывать станцию. Она располагалась почти что под окнами стеклянного офисного здания; длинный узкий рельс расходился в разные стороны под небольшим углом, поднимаясь на несколько десятков метров. Это было сделано нарочно, чтобы поезд мог беспрепятственно передвигаться почти по всему Ноксу и при этом не мешать автомобилям. Эта сеть дорог опутывала огромный город подобно паутине; к слову, это, наверное, была одна из тех немногих вещей, за которые Совету можно было сказать огромное спасибо. Ведь городские электрички здорово разгрузили дороги, ходили они часто и быстро, и многие жители предпочитали до работы добираться именно монорельсом. Утром на станциях было, как правило, не протолкнуться, а сейчас, к одиннадцати часам, волна спешащих на службу уже схлынула, и была надежда, что удастся прокатиться с относительным комфортом и в тишине…       — Киян! — вдруг весело послышалось откуда-то сбоку, Кисё подпрыгнул и завертел головой. Источник раздражающего шума нашёлся быстро — с середины платформы весело махал рукой Мамору.       Миротворец чуть не застонал. Ну только этого ему ещё не хватало. «И вот как он меня находит каждый раз, по запаху что ли?»       Весёлый, как ребёнок, сбежавший со школьных уроков, Мамору поправил болтавшийся на плече красивый кожаный рюкзак с монограммой, подошёл к партнёру и плюхнулся на скамейку рядом.       — Доброе утро, — радостно сказал он, блестя глазами, и поправил уложенные волосы.       — Доброе, — отозвался Кисё и сощурился. — Какими судьбами? Вот уж не ожидал, что встречу тебя на станции монорельса. Опять следишь за мной, сталкер?       — Нет, что ты, — Мамору замахал руками и опустил глаза. — Мне даже в голову такое не придёт. Просто, э-э-э, как бы сказать… Я попал в слегка щекотливую ситуацию. Понимаешь, я должен был сегодня ехать со своими одногруппниками по университету на кое-какую лекцию в район Янабаяси, — он зевнул и наклонил голову, разминая шею. — Но, как водится, я проспал, прибежал сюда, думал, догоню их, а они уже уехали, и я теперь совершенно не знаю, куда мне вообще податься, самому туда двинуть или плюнуть и поехать по своим делам…       — Попросил бы охранника тебя туда отвезти, — Кисё передёрнул плечами. — Любишь же ты себе и окружающим проблемы из нихрена создавать.       Юноша не обиделся на его хамство.       — Не получится. Папин телохранитель с температурой свалился, и Эрик папу сопровождает на какой-то очередной съезд вместо него. Я сегодня совсем один, — Мамору тяжело вздохнул и сложил ладони на коленях. — Киян, а ты сам-то что тут делаешь?       — Я? — Кисё слегка повёл плечом. — Да дела кое-какие появились, мне нужно съездить в иностранный квартал.       Глаза Мамору загорелись огнём; и мужчина тут же пожалел, что сказал ему правду. Последнее время у юноши появилось какое-то болезненное влечение ко всяким жутким местам вроде Паноптикума. Надо было наврать что-нибудь.       — Ой, здорово, всегда мечтал там побывать, — радостно воскликнул Мамору и молитвенно сложил ладони. — Можно я поеду с тобой?       — Сдурел что ли? — обозлился Кисё. — Только тебя мне там не хватало. Там одному-то ходить опасно для жизни, а ты мне предлагаешь ещё и тебя пасти? Нет уж, езжай на лекцию.       — Ну Киян, — заныл Мамору, вцепившись в его плечо. — Ну не будь занудой!       — Отстань, — Кисё нервно дёрнул рукой и тут же злобно зашипел от боли, прострелившей сустав. Он уже третью неделю ходил с гипсом, но сломанный локоть и предплечье явно даже не думали приходить в норму и отзывались прострелами на каждую попытку шевельнуть конечностью. Кисё всё меньше и меньше верил в то, что обойдётся без осложнений и, избавившись от бинтов, сможет тут же приступить к работе. И эти невесёлые мысли вызывали у него меланхолию.       — Ну пожа-а-а-алуйста! — капризничал Мамору, будто не заметив его нервного движения и буквально повиснув на травмированной руке.       — Даже не проси. А кривляться и хныкать перед отцом будешь. Предупреждал ведь, нехер мне тут театр одного паршивого актёра устраивать, не прокатит, — окончательно рассвирепел Кисё, яростно сверкая глазами. — А ну отпусти, мне больно!       Странным образом слово «больно» подействовало — Мамору, надувшись, выпустил всё-таки его руку, слегка отодвинулся и обиженно оттопырил губу.       — Можешь не соглашаться, — гневно заявил он, — я всё равно сяду в тот же поезд и поеду за тобой! И если со мной что-то там случится, в этом иностранном квартале, виноват будешь ты!       Кисё мученически закатил глаза, беззвучно пошевелил губами и нервно отбросил со лба длинную чёрную чёлку.       — Вот ведь мастер по выкручиванию рук, — зло процедил он наконец. — Слушай, тебя что, история с Паноптикумом вообще ничему не научила? Ты отвратительно ориентируешься на местности, а я не собираюсь постоянно тебя за руку держать и ещё и отчитываться перед твоим отцом за ту дурь, которую ты вытворяешь!       — Вот именно, я признаю, что плохо передвигаюсь по незнакомым местам! — Мамору фыркнул. — Но знаешь, что я заметил? — он приник к партнёру, приобняв его обеими руками, и дотронулся губами до мочки уха. — Как бы ты ни ругался, ты всё равно, если я попаду в беду, кинешься меня спасать. Ты чересчур совестливый.       Кисё выдохнул и тут же недобро ухмыльнулся:       — Идиот. Боюсь тебя разочаровать, но у меня совести нет в принципе, она ещё в подростковом возрасте атрофировалась.       — Да? — хихикнул Мамору. — А почему же ты тогда пошёл в Паноптикум меня искать?       — Да не пошёл бы, если бы меня твой отец не дёрнул, — выплюнул мужчина. — Вот ему я многим обязан. Но это не совестливость, скорее чувство ответственности.       — А это не одно и то же? — удивлённо захлопал густо накрашенными глазами юноша.       — Конечно, нет. Совесть тебя грызёт после поступка, а ответственность — до него. А ещё твой отец очень хорошо приплачивает за то, что я тебя пасу, — Кисё хмыкнул. — Глупо было бы отказываться от такой прибавки к зарплате. Он и за твоё спасение из Паноптикума заплатил, как за целое задание. Ты что, серьёзно думаешь, что я такой альтруист, который всем по доброте душевной помогает? Нет, мой дорогой. Я очень жадный и корыстный, пока мне не заплатят, даже не пошевелюсь. И вообще-то мне насрать на всех, кроме себя, ты мог бы уже сообразить.       Мамору на секунду распахнул глаза и опять слегка оттопырил нижнюю губу; а потом плотнее обнял возлюбленного и уткнулся носом ему в шею.       — А мне всё равно, какой ты. Всё равно я тебя люблю. Больше всех на свете.       Кисё мигом дёрнулся и попытался отпихнуть его.       — А ну отпусти, это уж слишком. Ещё не хватало под камеры попасть, таблоиды живо за такую новость уцепятся и по костям нас обоих растащат.       Бесполезно, в такие моменты хрупкий подросток становился словно высеченным из железа, держал как тисками, крепко. Конечно, Кисё вполне мог двинуть ему по рёбрам, приёмы обороны от особо назойливых поклонников у него были отточены почти до автоматизма, но он опасался травмировать Мамору: сломает вот так ему ребро, а потом отчитываться придётся перед его отцом, почему так случилось. Нет, даже не так — сначала на себе тащить его в больницу, а потом объяснять сенатору. И это при том, что он не в курсе, как сильно его единственный наследник влюблён в своего бывшего охранника.       — Плевать мне на лекцию, на камеры и на всё остальное, я поеду с тобой, — жарко прошептал Мамору, поцеловав его в шею под ухом. — Ни на шаг от тебя не отойду и руку не выпущу, обещаю, тебе не придётся за мной присматривать. Хорошо? Можно, да?       — Да чего ты у меня спрашиваешь? По-моему, ты сам уже всё решил, — Кисё издал стон изнурённого страдальца и прикрыл глаза. — Кстати, а тебе за прогул лекции не влетит?       — Да я тебя умоляю, Киян. Никто меня и пальцем не тронет, лекторы прекрасно знают, с кем лучше не связываться, — самодовольно протянул Мамору, отлепившись от него и с любовью глядя в глаза. — И потом, лекции такого плана у меня каждые три дня, а возможность вот так провести с тобой время может больше не представиться.       Он опять нежно потёрся носом о шею и слегка отстранился, но тут же накрыл ладонью руку и крепко сжал её. Кисё только тяжело вздохнул в очередной раз. Этот мальчишка совершенно не осознавал, как же ему повезло, что у него есть всемогущий папа, готовый отмазать чадушко от любых неприятностей. Любого другого студента наверняка давно бы уже отчислили за прогулы. Безалаберность самого сенатора в этом плане удивляла Миротворца; в то время, когда Кисё был вынужден мотаться везде за Мамору, чтобы оберегать его от возможных нападений, он как-то рискнул честно рассказать нанимателю о том, как безответственно Мамору относится к учёбе. А сенатор неожиданно просто отмахнулся: «Пусть развлекается, пока молодой, ещё нахлебается в жизни горького». Кисё признал своё поражение и отступил, решив, что сенатору лучше знать, как воспитывать сына, позволяет он Мамору прогуливать учёбу — его дело. В конце концов, у Миротворца своих детей нет и не предвидится, поэтому он не имеет особых прав раздавать советы на эту тему. Оставалось только радоваться, что Мамору не тянулся ни к чему криминальному, он не курил, не пил, не баловался наркотой и не плясал до утра по клубам, так, прогуливал лекции в университете порой и хулиганил по-малому, но это ведь не смертельно. Удивительно, но даже при таком отношении отца он каким-то образом получился не таким уж испорченным. Капризным, вредным, требовательным, однако не слишком проблемным.       — Кстати говоря, а зачем тебе вдруг понадобилось ехать в иностранный квартал?       Мамору, с увлечением смотревший в окно поезда, решил предпринять попытку возобновить беседу. В вагоне они сидели одни; поезд почти опустел уже на середине пути.       Кисё потёр ладонью лоб и прижал к груди сломанную руку.       — Да мне из юридической конторы позвонили, сказали, что срок какого-то там договора истекает. Я стал спрашивать, о чём речь, и оказалось, что я совсем забыл о своей квартире в иностранном квартале. Я уж там не появлялся лет двадцать, но она по-прежнему записана на меня, — вяло сказал он. — В общем, предложили либо продлить договор на неё, либо, если есть желание, продать её риэлторской конторе, чтобы не висела мёртвым грузом. Но для этого надо туда съездить и посмотреть, в каком она состоянии. В ужасном, наверное…       — Квартира в иностранном квартале? Откуда она у тебя? — разинул рот Мамору. — И ты ещё думаешь, продлевать ли на неё договор? Нахрена она тебе вообще сдалась? Там же трущобы!       — Откуда она? В наследство досталась. Надеюсь, ты не сильно удивишься, если узнаешь, что я родом из этого квартала и жил там довольно долгое время? — Кисё краем глаза посмотрел на парнишку, увидел, как расширились его глаза, и фыркнул. — Правда, это было очень давно. Мне лет было столько же, сколько сейчас тебе, когда меня оттуда забрали. И больше я туда не возвращался.       — Куда забрали? — тут же уцепился за слово Мамору.       — А вот этого не скажу. Это может навредить твоей нежной детской психике, — Кисё ухмыльнулся и, откинувшись на спинку кожаного диванчика, аккуратно скрестил ноги.       — А твоей не навредило? — Мамору прищурился. — Сам сказал, что был в том же возрасте, что и я.       — Как раз навредило, её к херам сорвало, я потом очень долго лечился, даже в клинике лежал, которая в то время на месте Паноптикума торчала, — Кисё сморщился. — То ещё развлечение было, даже вспомнить противно. И я не хочу, чтобы с тобой случилось то же самое. Конечно, вряд ли тебя отец на лечение в такую жуть запихнёт, уж найдёт место поприличней, но всё равно, знаешь, психические травмы — это ни фига не весело.       — Бедный Киян, — вздрогнул Мамору. — Психбольница — это ужасно…       — Мне от твоего «бедный» ни жарко, ни холодно, — фыркнул Кисё. — Сделай одолжение, держи эту свою жалость при себе. И вообще, давай не будем больше об этом.       Глаза юноши влажно заблестели. Он опять прижался головой к плечу и обхватил руку обеими ладонями.       — Прости, пожалуйста…       — Всё нормально. Просто смени тему, — мужчина вздохнул и, не справившись с соблазном, наклонил набок голову и на секунду уткнулся лицом в мягкие русые волосы. Мамору весь вспыхнул и, опустив ресницы, обнял его обеими руками.       На некоторое время в вагоне повисла тишина.       — А в то время в иностранном квартале было так же, как сейчас? — наконец решился продолжить расспросы Мамору. — Просто я пару раз видел сводки новостей оттуда, вроде трущобы и трущобы…       — Сейчас там вроде относительно тихо, — равнодушно отозвался Кисё. — А вот раньше это была жуть, похлеще нынешней серой зоны. Там люди пачками подыхали и зачастую так и оставались на улицах валяться, пока не сгниют. Миротворцы там почти не появлялись, а чистильщиков было мало, никто не хотел возиться с трупами.       Мамору густо сглотнул:       — Звучит как сюжет фильма ужасов. Эти люди… Они из-за болезней умирали?       Кисё тяжело вздохнул.       — Ох. И из-за них тоже. Но по большей части — от рук местных бандитских группировок, от голода, от наркотической зависимости. Там героином и прочей тяжёлой наркотой в клубах торговали совершенно открыто. Особенно популярным был рефрен. Знаешь, что это такое?       Мамору наморщил лоб.       — Нет, — наконец признался он. — Может, слышал когда, но не интересовался. Это наркотик?       Кисё окончательно помрачнел и опустил глаза.       — Твоё счастье, что не знаешь. Это не просто наркотик. Очень тяжёлый, хуже героина. Он в прямом смысле сжирает мозги, буквально рушит некоторые клетки. И вызывает отчётливые галлюцинации, такие, которые ты и потрогать при желании сможешь. Причём галлюцинации эти, как правило, связаны с прошлым человека. Люди под его воздействием видели своих умерших родственников, друзей и возлюбленных, говорили с ними, обнимали. Вот только эффект рефрена, при всей его тяжести, очень быстро пропадал. А люди в итоге принимали всё большую и большую дозу и в конце концов погибали от различных поражений мозга.       Мамору побледнел и прикусил губу.       — Откуда ты об этом знаешь? Ты тоже…       — Чуть не подсел, да, — резко сказал Кисё. — Было у меня время, когда такая тоска навалилась, что очень хотелось увидеть хоть что-то хорошее, пусть это даже была бы галлюцинация. Знаешь, это как с любым наркотиком: казалось, что ерунда, что от одной дозы ничего страшного не будет, вроде как антидепрессант выпить. Дурак был малолетний, казался себе бессмертным, ни о какой зависимости даже не думал. Но слава богу, у меня вовремя отобрали шприц. А папочка потом и по щекам отхлестал за слабость. Начисто охоту отбили.       Юноша напрягся и нервно сжал пальцами ремешок рюкзака.       — А о принципах действия рефрена я уже потом узнал, через несколько лет, — продолжал Кисё, не обращая внимания на его реакцию. — И аж страшно стало от осознания того, что меня ждало бы. Даже одной небольшой дозы этой дряни могло хватить, чтобы сделаться инвалидом, это уже только от мозга зависело.       Мамору дёрнулся.       — Кто такой папочка? — подозрительно спросил он.       — Мой любовник, — ухмыльнулся Кисё. Поймав яростный взгляд юноши, он фыркнул: — Ой-ой, зыркает-то как, аж страшно. Ты что, серьёзно думал, что я монахом дожил почти до сорока, знал, что встречу тебя, и берёг свою честь? Смешно, — он прыснул в кулак. — Был у меня парень, и не один. Но именно постоянных, таких, с которыми отношения продлились дольше одной ночи, было всего двое, папочка и ещё один.       Мамору опять нервно сглотнул и погладил его плечо.       — И кто из них у тебя шприц отнял?       — Второй, — бросил Кисё. — С ним отдельная история. Не уверен, что хочу тебе её сейчас рассказывать.       — И не рассказывай, мне неинтересно, какие там у тебя мужчины до меня были, — дрожащим голосом заявил Мамору, но в его глазах загорелась отчаянная ярость. — Скажи только, ты не знаешь, где они сейчас?       — Хочешь найти их обоих и волосы от ревности повыдергать? — Кисё криво улыбнулся. — Не получится. Папочка умер давным-давно, а где второй постоянный — понятия не имею. Он был что-то вроде тебя, из очень хорошей семьи, учился в медицинском, а в иностранный квартал прибегал нервы себе пощекотать. А потом, когда Совет эти две зоны отрезал от остального Нокса, он исчез, и всё, больше я его не видел. Это случилось как раз вскоре после сцены со шприцем.       — А ты его не искал? — продолжил допрос юноша.       — А зачем? — пожал плечами Кисё.       Мамору прикусил губу. Он уже привык к поведению партнёра, знал, что Кисё очень хладнокровный человек, ловко умеющий скрывать свои эмоции, но такое внезапное равнодушие при подобных рассказах о людях, которые вроде как должны были быть ему хоть немного дороги, начинало беспокоить.       — Ну… Хотя бы поблагодарить за спасение, не знаю, — пробормотал Мамору неуверенно. — Если бы мне кто жизнь спас, я бы потом что угодно для этого человека сделал.       — Я и так его отблагодарил сполна. Не спрашивай, как, просто поверь на слово. А сейчас лучшей моей благодарностью ему будет никогда на глаза не показываться и не напоминать о себе, — неожиданно зло отозвался мужчина. — Двадцать лет прошло, трава на могилах выросла. И потом, я даже его имени точно не помню, а он моего настоящего и не знает, как я, по-твоему, стал бы его разыскивать?       В голосе появились яростные визгливые нотки, Кисё сердито фыркнул, сдул с носа чёлку и отвернулся. Но Мамору уже увидел, как дрожат его руки, и понял, что случайно угодил кулаком в открытую рану. А ещё ему почему-то показалось, что Кисё великолепно знает, где его спаситель, но по какой-то причине не желает с ним общаться.       Юноша вздохнул и прижался головой к его плечу.       — Киян… — чуть слышно прошептал он, подняв глаза на лицо партнёра. Кисё медленно повернул к нему голову и окатил таким ледяным взглядом чёрных глаз, что Мамору даже вздрогнул. — Слушай… Я ведь ничего о тебе толком не знаю, и не могу представить, что ты пережил. Но ты же знаешь, я готов выслушать от тебя любую историю, какой бы гадкой она ни была. Ничто меня от тебя не отвернёт, клянусь. Я не знаю, как, но я бы так хотел помочь тебе…       Ледяная корка, затягивавшая чёрные радужки, слегка оттаяла.       — Ты очень мне поможешь, если не будешь больше ворошить эту тему, — уже спокойным тоном произнёс Кисё. Приподняв руку, он осторожно погладил юношу по спутавшимся русым волосам. — Тебе незачем об этом знать, а мне вспоминать. Поверь, ничего хорошего во всей этой истории не было.       Станция Селти мало изменилась. Её, похоже, попытались отремонтировать хоть немного, но вышло это не сильно удачно. Голые бетонные ступеньки, отколотая плитка на платформе, слегка ржавый рельс, мерцающие из-за замыканий, сломанные табло. Выходя из вагона, Мамору опять невольно уцепился за руку Миротворца. Монорельс с тихим шуршанием сдвинулся с места и, быстро набирая скорость, поехал дальше. Не прошло и нескольких минут, как он скрылся вдали, и на платформе воцарилась жутковатая тишина.       — Что ж. Будем надеяться, что я ещё помню дорогу, — Кисё осторожно сжал пальцы партнёра и потянул его к лестнице. — Пойдём. Раз уж ты за мной увязался, держись рядом. Здесь полно отбитых на голову. И пожалуйста, сделай так, чтобы мне не пришлось за тобой бегать по всему кварталу. Хотя, здесь мобильные работают в случае чего.       Мамору молча кивнул.       Узкие улицы лабиринтом тянулись куда-то вниз, вдоль них тут и там возвышались заброшенные жилые дома, полуразрушенные, с выбитыми окнами, щерившиеся сколотыми кирпичами. По сравнению с этим даже Чёрные улицы казались очень аккуратными. Людей на пути почему-то так и не встретилось — местные жители, похоже, предпочитали лишний раз не покидать своих убежищ. Дойдя почти до самого конца этого подобия магистрали, Кисё свернул в узенький переулок между двумя домами. Кишкообразная дорожка вывела в полутёмный квадратный дворик с парочкой чахлых деревьев и коричневой, словно обгоревшей, травой; в него выходили двери подъездов ближайших домов. Здания, выстроенные из грязноватых серых блоков, были соединены друг с другом переходами на каждом этаже.       — На Паноптикум немного похоже, — оценил Мамору. — Только порушенный.       — Не удивлюсь, если этой гадостью проектировщики и вдохновлялись, когда его строили, — Кисё тяжело вздохнул в ответ.       Подъезд встретил кромешной тьмой. Ощупывая рукой стены и стараясь не споткнуться на лестнице, Миротворец поднялся на четвёртый этаж и замер перед дверью, обитой чёрной искусственной кожей. Покрытие кое-где было прорезано и свисало клочьями.       — А ключи есть? — тихонько спросил Мамору, заведя руки за спину.       — Нашёл у себя какие-то, надеюсь, подойдут. Не переживай, дверь хлипкая, если что — я её просто выломаю.       Кисё вытащил из кармана джинсов связку местами ржавых искривлённых железок и принялся по очереди всовывать их в скважину. Замок поддался на десятом по счёту ключе; дверь, жалобно заскрипев, открылась. Мужчина невольно вздрогнул и осторожно шагнул внутрь. Прихожая была совсем маленькой, такой, что в ней и двум худым людям было тесно; потолок лежал практически на самой голове.       — Странно, — пробормотал Кисё, приподняв руку и тронув пыльную лампочку. — Вроде я раньше не задевал башкой потолок…       — Подрос? — хихикнул Мамору, пригибаясь — у него-то рост за метр восемьдесят перевалил, он тут даже не мог полностью выпрямиться и не стукнуться при этом головой.       — Да вроде бы нет, у меня рост с пятнадцати лет не менялся… Хотя не знаю, может, я просто забыл. Захлопни дверь, сделай одолжение.       Кисё медленно прошёл вперёд по коридору и замер на пороге, с некоторым содроганием осматривая открывшуюся взгляду довольно просторную комнату. Здесь всё осталось ровно так, как было в последнюю ночь, которую он тут провёл, похоже, в квартиру так больше и не заходили. Тщательно задёрнутые плотные жалюзи, стоящий на письменном столе огромный, очень старый музыкальный центр, из тех, в которые ещё кассеты вставлялись, развешанные по слегка ободранным стенам плакаты, смятая постель… И везде слой пыли толщиной в два пальца. Мелкие её частички летали и в воздухе.       Кисё громко чихнул, раз, другой, третий…       — Будь здоров, — участливо сказал Мамору.       — Спасибо, — еле выговорил Миротворец и опять чихнул, дёрнув головой. Юноша увидел, как у него покраснел кончик носа, тронул за плечо и тревожно спросил:       — Всё нормально? Чего это ты расчихался?       — У меня аллергия на пыль, — сдавленно отозвался Кисё и быстро прикрыл нос шарфом. — Вот чёрт, надо было маску с собой взять…       — Может, тогда пойдём отсюда? — нервно протянул Мамору, обнимая его за плечи. — Приедем ещё раз потом, с маской и всем остальным.       — Переть сюда потом ещё раз? — возмутился Кисё. — Нет уж, уволь… Апчхи! — он чихнул так, что аж пошатнулся и чуть не упал.       — У тебя уже нос и глаза все красные, — Мамору развернул его к себе и обнял, заставив уткнуться носом в плечо. — Зачем так над собой издеваться?       — Переживу как-нибудь. А ну, отпусти, — Кисё с силой вырвался из его рук и опять спрятал лицо в толстом шарфе.       Порыскав по помещению слегка покрасневшими глазами, он невольно прикусил губу. Неужели он и вправду когда-то был счастлив в этом мрачном месте? Неужели вправду был рад, когда получил эту квартиру в личное пользование, неужели считал это роскошью? Эта пыльная хибара с лёгкостью поместится целиком в одном уголке его нынешней квартиры. Хотя, тогда ведь и понятия о роскоши были совсем другие: дождь на голову не льёт, ветер не обдувает, диванчик, одеяло относительно тёплое и хоть какая-то подушка есть — и уже замечательно. Многие жители иностранного квартала были лишены и таких мелочей, вынужденные ночевать по подворотням и греться друг об друга.       Мамору отцепился от его руки и медленно подошёл к музыкальному центру, разглядывая старое устройство.       — Ого-го, я такие только в журналах со всякой ретро-атрибутикой видел… — восхищённо прошептал он. — Кассеты же вроде в середине двадцать первого века перестали использовать, нет?       — Ещё раньше, в самом начале, в нулевых годах, — Кисё поморщился. — Надо же, а я даже не помню, откуда я этого монстра приволок. Или он ещё при моей матери тут торчал… Не помню. Мне нравилось слушать музыку, но сам понимаешь, о датчиках в голове можно было только мечтать.       Мамору осторожно провёл ладонью по пыльной поверхности.       — Слушай, может, заберём его?       — Мы такую дуру не утащим. Да и зачем? — Кисё пожал плечами. — Этой рухлядью сейчас разве что музеи заинтересуются. И то много не предложат, таких гробов с колонками в своё время дохрена сделали, никакой ценности он из себя не представляет.       — Ну жалко ведь, если ты решишь продать квартиру, его, наверное, просто выбросят…       — Пусть выбрасывают, — нервно отозвался Кисё и прикусил губу. — Если честно, я его попросту ненавижу, с ним связаны неприятные воспоминания.       Мамору вскинул брови, но мужчина не захотел пояснить своих слов и, отвернувшись, подошёл к окну. На подоконнике, рядом с запертой стеклянной дверью на балкон, было устроено нечто вроде места отдыха, лежала плотная подстилка и подушка; за пыльным стеклом была видна крохотная, буквально в шаг шириной, лоджия и уходящая вниз улица. Перед глазами мигом встало воспоминание, как худенький парнишка, заворачиваясь в одеяло, сидел здесь и смотрел на льющийся с чёрного неба дождь.       Кисё быстро встряхнул головой, отгоняя назойливую картинку, скривился и потянулся за мобильным.       — В общем, я понял. Продам я эту нору к чертям собачьим, всё равно сдать её не получится, местным это не по карману, а из других районов сюда даже сумасшедший не переберётся. Пусть с этим контора разбирается.       — Подожди, — Мамору подскочил, — мы же ещё её не осмотрели, может, тут осталось что-то важное?       — Ага, куча хлама, который может быть дорог только мне из-за воспоминаний, — плюнул Кисё. — Я не сентиментален, так что пусть он отправляется на свалку, там ему и место.       Вытащив трубку, он стал набирать номер. Мамору тяжело вздохнул, не понимая, чем это место вызывает у партнёра такую злость. Понятно, что квартира явно не в лучшем состоянии, да и месторасположение неудачное, но, похоже, когда-то здесь было довольно уютно, сюда достаточно поставить аппарат виртуальной обстановки, и даже мебель выносить не придётся. Хотя мебель такая, что кое-какими предметами из неё могут коллекционеры заинтересоваться, например, вон тот полированный комод со странно перекошенным ящиком…       Мамору дёрнулся и слегка сощурился. Старинный и весьма недешёвого вида комод стоял возле небольшого столика с разбитым зеркалом, и средний его ящик почему-то, хотя вроде был задвинут, выступал гораздо сильнее, чем те, что находились по соседству. Пользуясь тем, что Кисё отвлёкся, Мамору тихонько подошёл к комоду и присел на корточки, ощупывая ящик. Подёргал его туда-сюда. Отделение с лёгким скрипом выдвинулось, Мамору заглянул внутрь и присвистнул. Деревянный короб оказался набит старыми кассетами для музыкального центра; их было, наверное, штук пятьдесят, а то и больше, кое-какие выглядели весьма потрёпанными, даже были заклеены какой-то бумагой, а некоторые были как новые, будто только что из магазина.       — Вот это да… — прошептал юноша, с вожделением рассматривая пластиковые коробочки. — Целая коллекция, и почти нетронутые… Чёрт, диски, которые я покупаю у этого продавца в синей зоне, стоят бешеных денег, а они ведь были позже, сколько же у него стоили бы такие кассеты? — он тихонько вытащил один прямоугольник и стал крутить его в пальцах. Обернувшись, негромко позвал: — Киян!.. Смотри, что я нашёл!       — Что там? — недовольно осведомился Кисё, отняв трубку от уха.       — Кассеты, — весело сообщил Мамору. — Много так, и некоторые в хорошем состоянии… Можно я возьму несколько?       — Бери всё, что нравится, — мужчина тяжело вздохнул. — Я тебе сказал, меня этот хлам не интересует, — и он снова отвернулся к окну и поднёс телефон к лицу. — Да, да, я слушаю, продолжайте.       Мамору, воодушевившись, стал осторожно перебирать коробочки. Отобрав несколько кассет, которые были совсем нетронутыми, он убрал их в свой рюкзак и попытался задвинуть ящик. Но не тут-то было, отделение не желало вставать на место, оно по-прежнему выпирало из комода, словно ему мешало что-то изнутри.       — Вот ведь зараза… — Мамору, закряхтев, выдвинул ящик и просунул руку в образовавшуюся щель. Дотянувшись до стенки, он наткнулся на непонятную шершавую выпуклость. — Хм. Что это? — и он попытался длинными ногтями подцепить это нечто, но ничего не получилось.       — Юрист сказал, что позвонит в контору и скажет о продаже квартиры, а там всё равно отправят своего специалиста проверить её состояние, — Кисё наконец захлопнул крышку телефона. — Так что можем возвращаться и… — он наконец повернулся и, увидев сидящего на коленках возле комода Мамору, вскинул брови. — Ты чего там кряхтишь?       — Да в комоде что-то застряло, ящик на место не встаёт, — отозвался Мамору, пытаясь просунуть руку поглубже. Он весь покраснел от натуги и кривился от боли в плече.       — Да плюнь ты на него, нашёл, из-за чего переживать, — Кисё подошёл к нему и потянул за локоть. — Вставай давай, хватит в пылищи ползать, все джинсы измажешь.       — Нет, я хочу посмотреть, что там, — упрямо ответил Мамору. — По-моему, там какой-то бумажный пакет…       Кисё пару минут молча наблюдал за его стараниями, потом фыркнул и присел на корточки.       — Вот ведь… Дурак, это же не так делается, — мужчина отстранил его от комода и подцепил пальцами дно ящика. — Ну-ка, помоги, поддержи его с той стороны, сам не могу.       Мамору вцепился в отделение. Миротворец осторожно толкнул ящик вверх и с силой потянул его на себя. Деревянный короб выскочил из своих пазов и легко извлёкся, а Кисё с недоумением уставился вглубь комода. К его задней стенке и впрямь был прикреплён скотчем какой-то небольшой продолговатый предмет, завёрнутый в желтоватую бумагу.       — Какое странное место для тайника, — изумлённо протянул Мамору и посмотрел на партнёра. — И ты о нём даже не помнишь?       — Да никогда я там ничего такого не прятал… — пробормотал Кисё. — Всё ценное в тумбочку совал, которая возле кровати стоит, вон, она на ключ запирается. Интересно…       Он легко отодрал пакет от стенки и принялся крутить его в пальцах, разглядывая; перевернул другой стороной вверх и дёрнулся. На жёлтую бумагу был приклеен белый листочек с распечатанными строчками и клеточками, и на нём виднелась слегка поплывшая от влаги, но различимая надпись чёрным маркером:       «Жду твоего возвращения, Гунджи».       — Что это? — удивился Мамору, посмотрел на лицо партнёра и вздрогнул. Кисё весь побледнел, как смерть, на фоне своего чёрного пальто; его пальцы легонько задрожали, а на чёрных радужках тревожно запрыгали многочисленные блики. — Кто такой Гунджи? И почему он должен сюда вернуться и найти это?       — Гунджи — это я, — чуть слышно просипел Кисё. — Меня так звали знакомые, когда я жил здесь…       — Это твоё настоящее имя? — Мамору подпрыгнул. — Ты живёшь не под своим?       — Нет, это была кличка, которую я сам себе придумал, чтобы не светить настоящим именем, — Кисё нервно сглотнул. — В то время это было опасно…       — Давай посмотрим, что там, — Мамору осторожно попытался забрать у него пакет. — Выглядит так, будто там тоже кассета, может, здесь её и послушаем…       — Нет! — Миротворец вдруг резко сжал пальцы и с силой дёрнул конверт на себя. Поймав недоуменный взгляд юноши, Кисё криво улыбнулся: — Детям младше двадцати лет категорически нельзя рассматривать содержимое чужих почтовых конвертов. Я сам посмотрю и потом, если там нет ничего страшного, расскажу тебе. А то, вспоминая моих местных знакомых… — он наморщил нос. — …Там вполне может оказаться запись порнухи с моим участием, не удивлюсь этому ни капли.       Мамору опять надулся, но в этот раз всё же смог совладать с собой.       — А ты знаешь, кто мог тебе это прислать? У тебя был такой вид, будто ты узнал почерк.       — Узнал, — Кисё вновь оглядел бумажку и мрачно добавил: — Просто это посылка из другой жизни. А может, и с того света.       На улице начала собираться гроза, небо почернело и скрылось за тучами, из которых уже начинало капать. В полумраке жуткие трущобы казались ещё страшнее, чем при нормальном освещении. Мамору, нервно сглотнув, опять уцепился за руку Миротворца, едва они вышли на улицу. Здесь даже фонарей никаких не было, почти кромешная темнота.       — Ну и ну. В нашем гадюшнике прибыло?       Язвительный мужской голос раздался совсем рядом, и Мамору невольно обернулся. От соседнего подъезда к ним приближались трое парней весьма угрожающего вида, крепкие, в поношенных куртках из искусственной кожи и драных джинсах. Нехорошо ухмыляясь, они остановились в полуметре.       — Давненько не видел здесь влюблённых парочек, — ухмыляясь, произнёс самый рослый, явно главарь этой мини-банды. Лениво повернув голову к своим товарищам, он продолжил: — А девочка ничё такая, люблю высоких и тощих.       Мамору вспыхнул:       — Это я девочка?!       Кисё ухмыльнулся, заметив, как главарь мини-банды разинул рот. Мамору, собираясь на лекцию, явно находился в боевом настроении — его светло-карие глаза были густо накрашены чёрными тенями и подведены карандашом, на губах пламенела тёмно-красная помада, а длинные волосы оказались слегка подкрученными к низу. Если не приглядываться к фигуре и к шее, на которой торчит выпирающий кадык — и вправду от тощей плоской девушки почти не отличишь. И парень из трущоб явно не ожидал, что это существо заговорит с ним хриплым мужским голосом.       — Тьфу, пацан что ли? Развелось вас, намалёванных, — главарь злобно сплюнул. — И откуда ж вы к нам такие залетели, а, птенчики?       Остальные двое противно заржали.       — Из синей зоны, — рявкнул Мамору, затрясшись — он привык к тому, что на его внешний вид почти никто не обращает внимания и что знающие люди не путают его с девушкой, и, столкнувшись с нормальной человеческой реакцией, обозлился до чёртиков. — Слышали, может? Или ничего дальше этой помойки не знаете?       — Э, ты чего там про помойку вякнул? — набычился парень, выплюнув на землю жвачку. — Ты нас типа крысами назвал?       Он, сжав кулаки, стал угрожающе надвигаться на юношу. Мамору тоже ощетинился, хотя и понимал, что шансов в кулачном бою у него нет от слова совсем. И неожиданно Кисё, молча наблюдавший за этой перепалкой, шагнул в сторону и встал перед ним, загораживая.       — О. Любовничек проснулся, — издевательски протянул главарь, остановившись. — Что, решил спасать свою принцесску?       — Ну почему сразу «любовничек». Работа у меня такая, — Кисё усмехнулся. — Вам-то похер будет, побьёте его и забудете, а мне потом ещё перед его папашей отчитываться за каждую царапинку его деточки.       Мамору опять загорелся от гнева и сдвинул брови, явно собравшись выпалить тираду; Кисё несильно ткнул его локтем в бок, и юноша, скривившись, закашлялся.       — Давайте сделаем так. Вы притворитесь, будто нас не видели, и пойдёте по своим делам, а мы пойдём по своим, — продолжал Миротворец. — Лишние жертвы не нужны ни вам, ни мне. Договорились?       — Какие жертвы? — главарь расхохотался. — Да тебя плевком убить можно, ты со мной что, драться собрался? Вроде мужик уже, а даже маленько не накачался, смех один.       Мамору увидел, как глаза Кисё налились кровью, а длинные волосы заколыхались, как от ветра.       — Мамо-чан, — вдруг очень тихо произнёс Миротворец, — сделай одолжение, отойди в сторону. Не хочу случайно тебя задеть.       — Ты… Ты что, драться собрался? — Мамору вцепился в его плечо. — Никуда я не отойду! У тебя же рука сломана, они тебя убьют!       — Это ещё кто кого убьёт. Отойди, сказал.       Кисё довольно резко повернул его за плечо и с силой толкнул кулаком в поясницу. Мамору, не ожидавший удара, взвизгнул и отскочил к ближайшей стене. А Миротворец развернулся, холодным взглядом окинул покрасневшего от злости главаря, поднял руку и убрал со лба чёлку, ловко зачесав волосы пальцами назад и заправив прядки за уши.       Мамору, наблюдавший за этим, в страхе вжался в стену. Теперь длинные чёрные пряди не закрывали почти целиком лицо Кисё, и его можно было разглядеть в деталях. Несколько длинных застарелых шрамов красовались на лбу, уходя в волосы; выступающие острые скулы, чётко проглядывающаяся линия челюсти и хищные глаза придавали ему ещё большую ожесточённость, а взгляд, казалось, резал не хуже острого ножа.       — Не надо меня недооценивать, — всё так же тихо, но уже очень зло прошипел Кисё. — Если я старше, это не значит, что я не могу въебать от души. Давай уже, нападай. Или побоишься?       Главарь, явно ошарашенный столь разительной переменой, сжал кулак и рванул вперёд, замахиваясь на бегу. Чёрные глаза Миротворца сверкнули; Кисё ловко перехватил его вытянутую руку, каким-то невероятным образом вывернулся и отработанным движением швырнул его через себя. Главарь с криком ударился об асфальт; кряхтя, он неловко повернулся и дёрнулся, явно собираясь вытянуть руки и схватить противника за ноги, чтобы повалить на землю.       Кисё тут же с размаха треснул его по лицу железным мыском ботинка, и парень с воплем, перекувырнувшись через голову, откатился от него. Из сломанного носа и изо рта у него мелкими струйками потекла кровь.       — Даже не пытайся, — ухмыльнувшись, протянул Кисё. — Я человек тренированный, меня такими дешёвыми приёмами не возьмёшь, — крепкий пинок в пах довершил картину, главарь заорал так, что в доме тоненько задребезжали стёкла, пару раз дёрнулся в конвульсиях и затих, явно потеряв сознание.       — Киян, сзади! — вдруг заорал Мамору.       Миротворец не успел распрямиться, и на него со спины с воплями налетели оба приспешника — один ухватил за шею, заставив вскинуть голову и пытаясь задушить, а второй ударил кулаком в живот. Кисё на секунду сморщился, но, быстро придя в себя, зарядил тому, что стоял сзади, ногой в колено, и пацан с воплем отшатнулся; а второго парня Миротворец ухватил за ворот куртки и пару раз с силой стукнул коленом в пах. Движения его, как и бросок, казались отточенными, словно он каждое из них долго и тщательно отрабатывал, стоя перед зеркалом. Приспешник рухнул на землю рядом со своим главарём, сгибаясь в положение эмбриона и хныча. Мамору, широко распахнув глаза, наблюдал за этой картиной. Он уже второй раз видел возлюбленного в ярости; но тогда, в Паноптикуме, это была просто злость на ослушавшегося приказа не ходить на Чёрные улица парня, а сейчас создавалось ощущение, что Кисё от души веселился, уродуя имевших глупость напасть на него незадачливых бандитов. На его лице блуждала жуткая улыбка от уха до уха; Миротворец выглядел натуральным сумасшедшим. И сломанная рука и вправду была ему не помехой, он и левой бил так же уверенно.       Получивший в колено противник предпринял ещё одну отчаянную попытку отомстить за товарищей. Кисё успел развернуться прежде, чем тот на него налетел, и с силой врезал кулаком в челюсть, а когда тот пошатнулся, второй раз пнул его, уже в другое колено. Раздался отвратительный громкий хруст ломающихся костей, и третий незадачливый драчун, всхлипнув, повалился на грязный асфальт.       — Убил бы вас нахрен, чтоб не повадно было, да пачкаться неохота, — брезгливо протянул Кисё, окинув поверженных противников ледяным взглядом. — Да и не станет в этой помойке чище, если сдохнет троица крыс.       В ответ раздался мучительный стон — это главарь пришёл в себя и попытался приподнять голову. Глазами, в которые заливалась кровь, текущая по разбитому лбу, он с ужасом оглядывал своего противника и явно не понимал, как хрупкий мужчина со сломанной рукой вот так запросто их уложил.       Решив, что всё закончилось, Мамору тихонько отлепился от стены и, покачиваясь, пошёл к партнёру. Каблуки подворачивались, ноги казались мягкими, будто чужими. Он опять приник к плечу мужчины, и тот ответно сжал его ладонь.       — Пойдём отсюда. С них, пожалуй, хватит, — Кисё фыркнул и встряхнул головой, чёлка вновь упала ему на лицо. Сделав пару шагов вперёд и почувствовав, что Мамору не двигается, он обернулся и недоуменно посмотрел на юношу. — Эй. Ты чего на меня уставился, как на маньяка?       Мамору нервно сглотнул.       — …Ты… Ты где научился так кулаками махать? — чуть слышно спросил он.       Кисё вдруг улыбнулся краем рта и, освободив руку, потрепал его по волосам.       — Я же Миротворец из красной зоны, дурачок, — ласково сказал он. — Нас специально этому обучают, преступники-то разные попадаются, не все сразу руки поднимают и сдаются. Я просто делал свою работу, не бери в голову. Пойдём на станцию, пора домой.       Юноша промолчал, опять взялся за его ладонь и, посильнее сжав её, последовал за ним. Впервые за всё время их знакомства Мамору абсолютно не поверил словам возлюбленного.