«Весь резонанс внутри нас - Меняет позы смеясь. Ты повелась на мой уход С серотониновых яств. Куда уж более ясно, чем сейчас? Твои вопросы я дальше не различал. Я уже не мертв, новая любовь Гусеницам слов распускает крылья. Больше не alone, ну зачем мне врёшь? Что нас родило в итоге убило.»
— Ну, что я могу сказать, состояние стабильное. Все показатели жизнедеятельности в норме. Многочисленные травмы, ушибы, ссадины. Лицо ему помяли изрядно конечно. Очнулся он сегодня ночью. Разговаривает, все рефлексы в норме, но есть некоторая заторможенность. Но тут пока ничего не поделаешь, черепно-мозговая у него все-таки, — Мирон молча слушал всё, что говорил ему врач и кивал, — Лечение требуется длительное. — Лечите, сколько это будет нужно. Я найду деньги, — сказал Фёдоров, но врач отмахнулся. — Какие деньги, Мирон? Твой отец делает достаточно для нашей клиники, не хватало ещё с тебя что-то требовать. Фёдоров благодарно улыбнулся и вышел из кабинета врача, направляясь в нужную палату. Он открыл дверь и заглянул внутрь. Слава лежал на постели, глядя в потолок. — Карелин, ты спишь? — почти шёпотом спросил Мирон. Слава медленно повернул голову в его сторону. Фёдоров подошёл к кровати, поставил на стол пакет с фруктами и присел на стоящий рядом стул. — Как дела? — Пока не родила, — еле слышно, но с лёгкой усмешкой ответил Слава. — Ну, не сразу Москва строилась, — ответил Мирон. — Мне врач сказал, что я в отключке три дня был. — Да, ты в скорой сознание потерял. — У меня там бабушка, наверное, с ума сходит, — с досадой сказал Слава. — Не переживай, я был у тебя дома, оставил ей адрес клиники и все объяснил. Если что, я захожу к ней периодически, спрашиваю, не нужна ли помощь. Поэтому вообще не переживай. Слава всегда думал, что Мирон высокомерный похуист, который и пальцем не пошевелит, если ты не его дружок, пляшущий под его флейту, а оказалось всё иначе. Карелин вообще не привык получать от кого-либо помощь, кроме близких, а уж тем более в таком объёме. Он понимал, что лежит далеко не в государственной клинике. Здесь все были вежливые, врач постоянно заходил и спрашивал, как самочувствие, палата была одиночной. И первое, из-за чего Слава беспокоился, — чем это все оплачивать? — Мирон, это частная клиника? — Да. — А во сколько мне это всё... — начал было Слава, но Фёдоров тут же его перебил. — Даже не думай об этом. Я обо всем позабочусь. Слава шумно вздохнул. Парень чувствовал себя крайне неуютно. Не привык он, что за него кто-то платит, да ещё и безвозмездно. — А с Антоном что? — На удивление, там Сэмми подсуетилась, так что всё улажено. — Это хорошо. А Андрей с Ванечкой где? — А, да. Они заходили к тебе вчера. С ними всё в порядке. Я скажу им, что ты очнулся, хорошо? — Фёдоров несмело взял Славу за руку и улыбнувшись добавил, — Лечись только. Делай всё, что говорит врач. Ты скоро поправишься. Поднявшись со стула, Мирон уже собрался к выходу, но Слава чуть крепче сжал костяшки его пальцев и сказал: — Почему ты мне помогаешь? Фёдоров пожал плечами, а после секундного молчания добавил: — Все мы люди. Я тоже человек. — Спасибо. Мирон кратко кивнул и вышел из палаты. Направляясь по длинному коридору в сторону выхода, Фёдоров всё ещё чувствовал тепло Славиных пальцев на своей руке.***
Мирон сидел в кресле, наблюдая за тем, как Сэмми пишет конспект по геометрии, периодически нарушая тишину шелестом страниц. Фёдорову нравилось, как она закусывает ручку, когда думает. Ярко-красная помада идеально подчеркивала всю красоту её губ и не давала парню покоя. Он слегка наклонился вперёд и коснулся кончиком носа кожи на её плече, вдыхая тонкий цветочный аромат духов. Сэм улыбнулась и отложила тетрадь в сторону. У Фёдорова создавалось ощущение, что она видит его насквозь, знает все его похабные мысли, и от этого становилось стыдно. Девушка приблизилась к нему непозволительно близко, но их губы так и не соприкоснулись. Она будто дразнила его внутренних демонов, не собираясь им сдаваться. Зарывшись рукой в длинные волосы, Мирон провёл губами по ее шее, едва касаясь мягкой кожи. Что им двигало? Любопытство? Он не мог сказать, что это любовь, но Сэм была настолько недоступна, что манила его ещё больше. Он не знал ни одного парня в школе, кто мог бы похвастаться знаниями о том, какого цвета белье она предпочитает. Возможно это его и притягивало? Мирон боялся, что стал настолько циничен, что готов добиваться девушки месяцами лишь ради секса. Но когда она так близко, есть ли смысл об этом думать? Расстегнув на её блузке последнюю пуговицу, Фёдоров уже не смог остановиться. Все происходящее между ними напоминало таинственный ритуал. Сидя сверху на Мироне, Сэм полностью руководила процессом, извиваясь будто змея, которых она так любила. Девушка сладко постанывала, оставляя недвусмысленные отметины на его бледной коже и демонстрируя всю страсть, что могла вместиться в её хрупкое тело. Сэмми играла: то поддаваясь желаниям Фёдорова, то вновь начиная доминировать. Бесспорно, это заводило Мирона, но каково же было его разочарование, когда он осознал, что все это не то. Входя в девушку все глубже и глубже, он понимал, что она сливается со всеми, что были до неё. Становится безликой, теряет былую притягательность. Он больше не хотел любоваться ею часами, он её в принципе больше не хотел. Когда все закончилось, Мирон, молча застегивая ремень на джинсах, решил сразу уйти домой. Сэмми смотрела на него и понимала, что это конец. Раньше в его глазах горел огонь, но теперь он превратился в холодный океан, который окатив, вернул её в суровую реальность. — Позвони, как доберешься, — сказала она, проведя ладонью по его лицу. Мирон коротко кивнул и мягко поцеловал её в губы. Но Сэмми знала, что он не позвонит.***
*звук входящего сообщения в телеграме* Слава: Привет. Мне скучно, решил написать. Мирон: Привет. Все нормально? Слава: Да, мне лучше. Мирон: Хочешь, заеду к тебе? Мне по пути. Слава: Хочу. Привези мармеладок. Фёдоров зашёл в палату около семи вечера. Время для посетителей закончилось час назад, но Мирону это было не помехой. Он не хотел ехать домой, Евстигнеев скорее всего зависал со Светло, а Славе все равно было скучно здесь одному. Странно было осознавать, что при таком количестве знакомых и друзей ему некуда поехать, кроме как к Карелину, с которым они терпеть друг друга не могли ещё неделю назад. — Привет, — поздоровался Мирон. — Привет, — улыбнувшись, отозвался Слава. Пока они обсуждали информационное голодание его мозга в связи с запретом на чтение, Карелин понимал, что что-то не так. Он знал Фёдорова не так хорошо, чтобы быть настолько проницательным, но натянутую улыбку распознать было несложно. — Мирон, с тобой все в порядке? Фёдоров замолчал, уткнувшись взглядом в колени. Он не знал, стоит ли вообще ему обсуждать свои внутренние дилеммы с тем, кого он знал на уровне «какой-то парень из класса». Тяжело вздохнув, Мирон думал над тем, как же так вышло, что в свои почти восемнадцать, он перестаёт быть человеком. Слава понял, что возможно затронул больную тему, поэтому добавил: — Послушай, если не хочешь говорить об этом, я не настаиваю. Но вот, что хочу сказать — если ты чувствуешь, что проебался и тебя это гложет, извинись. Если даже человек не простит, тебе реально станет легче. Чувство вины оно такое, чтобы от него избавиться нужно осознать, что ты сделал. — Думаешь? — Знаю. Надеюсь, у тебя хватит на это сил и смелости, — добавил Карелин, положив ладонь на руку Мирона. — Спасибо, Слав. Тот улыбнулся и выдержав паузу, сказал: — Ты знаешь, я раньше думал, что ты редкостное говно. Мирон засмеялся. — А ты прямолинейный парень. — Я очень тебе благодарен на самом деле, — Слава, сам того не замечая, чуть крепче сжал руку Фёдорова, — Я даже не знаю, как тебя благодарить за все, что ты сделал для меня. — Перестань. Это тебя ни к чему не обязывает. — Я надеюсь, что мы больше не будем враждовать? Мирон, отрицательно покачав головой, облокотился на край славиной кровати. — Расскажи мне что-нибудь, — попросил он. Слава задумался. — Хочешь расскажу об эпохе постмодерна? — Ну давай, — ответил Мирон, подперев щеку кулаком. Он знал, что Славе здесь очень скучно одному и хочется с кем-то поговорить. Поэтому Мирон молча слушал его рассказ. Пожалуй, на сегодня это было лучшим из того, что он мог для него сделать.***
Выходя из машины, Мирон заметил Настю и Сэмми. Девушки торопились побыстрее зайти в здание школы, чтобы укрыться от ветра. Мирон попрощался с водителем и, догнав девчонок, придержал для них дверь. Сэм смерила Фёдорова осуждающим взглядом, видимо за то, что вчера не написал, и улыбнувшись зашла внутрь. Фёдоров оставил куртку в раздевалке и поднялся в кабинет на третьем этаже. Уроков сегодня не было, только классный час и оглашение оценок. Хотя смысл вообще это делать, если все уже давно было выставлено в электронных дневниках? Мирон сел за последнюю парту. *звук входящего сообщения в телеграме* Сэмми: Садись ко мне. Мирон: Ваня обидится. — Мирон! — Фёдоров поднял взгляд на Сэмми. Девушка кивнула куда-то в сторону. Он повернул голову и увидел, что Рудбой сидит со Светло. *звук входящего сообщения в телеграмме* Мирон: Ар ю ахуел? Евстигнеев повернулся в сторону друга. Светло сложил ладони в молительном жесте, давая понять, что ему не очень хочется отпускать Рудбоя. Мирон махнул рукой и пересел к Сэмми, показав этой сладкой парочке средний палец. — Я тоже тебя люблю! — выкрикнул, улыбнувшись Евстигнеев. Мирон чувствовал себя немного неловко. В голове крутилось то, что вчера сказал ему Слава. Он понимал, что должен объясниться с Сэм. — Мирон, — обратилась к нему девушка, — Я хочу с тобой поговорить о вчерашнем. — Я тоже. Пока Сэмми собиралась с мыслями, класс постепенно заполнялся учениками. Фёдоров не желая, чтобы их разговор услышали посторонние, встал из-за парты и подал Сэмми руку. — Давай снаружи поговорим? Сэм кивнула. Выйдя из кабинета, девушка сказала: — Послушай, я ещё вчера поняла, что у нас ничего не получится. — Парень смотрел на неё своими огромными голубыми глазами и чувствовал облегчение от того, что она первая завела этот тяжелый для него разговор, — Я очень хочу с тобой дружить. И вообще, ты знаешь, у меня было такое чувство вчера, будто я с родным братом сексом занималась. Мирон улыбнулся, глядя на ее виноватое и одновременно милое выражение лица, когда она пыталась подобрать слова. — То есть, как по ощущениям секс с братом, ты знаешь? — с умным видом спросил Фёдоров, ожидая реакции. Сэмми кивнула, но потом до неё дошло, что она сказала. Смутившись, девушка рассмеялась и тихонько толкнула Мирона. — Дурак! Я же серьёзно! Я пытаюсь... Я просто боюсь, что… Фёдоров положил руки ей на плечи и сказал: — Ты меня не обидела. Я хотел поговорить с тобой о том же. — Серьёзно? — Да. Видимо, нам лучше дружить, чем… Сэмми понимающе кивнула. — Но в сексе ты огонь. Мирон засмеялся и обнял её. — Спасибо сестрёнка, утешила! — Мне важно, что ты есть, — сказала девушка, тихонько похлопав его по спине.***
Слава переключал каналы один за другим, пытаясь найти хоть что-нибудь интересное по телеку. Он чувствовал, как тупеет, глядя в этот бестолковый ящик, а ведь ему предстояло лежать в больнице ещё минимум недели две. Когда в дверь постучали, Славик с облегчением выдохнул и выключил телевизор. — Привет, к тебе можно? — спросила заглянувшая в палату Сэмми. — Конечно! — Я не одна. Дверь тут же распахнулась и внутрь ввалились Андрей, Ванечка, Мирон и Евстигнеев. — Славян, здорова! — Замай упал на край кровати и обнял друга. — Привет! Как я по вам соскучился! К нему подошёл Ванечка и тоже обнял. Сэмми вытаскивала из рюкзака Мирона пакеты со всякими вкусняшками, а Рудбой, молча облокотившись на стену, наблюдал за происходящим и, скорее всего, ревновал (ну конечно же никогда такого не было и вот опять). Мирон сел на стул поближе к Ване. — Не ревнуй. Они же друзья, — прошептал он Евстигнееву. Тот усмехнулся, глянув на друга сверху вниз. «Вот ведь еврей, видит меня насквозь», — подумал Ваня и немного расслабился, а потом и вовсе начал улыбаться и даже шутить. — Мы вообще не ожидали этого! Нас Вотяков с Локи затолкали туда и все! — рассказывал Андрей Славе о том, что тогда произошло на вечеринке. — А кстати, Бамбл вообще куда-то пропал, — добавил Ванечка, — В школе он больше не появлялся. Пока парни обсуждали пропажу Антона, Ваня с Мироном подошли к окну и принялись скручивать косяки. Слава слушал диалог друзей и вопросительно поглядывал на Фёдорова, который слегка покачав головой дал понять, что все подробности знать не стоит. — А с Локи то что? — спросил Евстигнеев, открывая окно. — Да ничего. Я с ним разговаривал. Не будет он с нами общаться больше. Но оно и понятно — Бамбл, поди нажаловался. — А Порчик? — затянувшись, Ваня передал самокрутку Мирону. — Он как-то на нейтрале остался. Но ты же понимаешь, что он постоянно с Ромой. Ваня кивнул, выдохнув дым. — А ещё я принёс тебе книгу! — сказал Ванечка, протягивая Славе его любимый сборник стихов Мандельштама. Фёдоров соскочил с подоконника, выхватил книгу из рук Карелина. — Ему нельзя, алло! — Ну, Мирон! — заканючил Слава, однако Фёдоров был непреклонен. — Не-а, это полная хуйня и так не работает. Ты хочешь больше тут проторчать? Тот отрицательно покачал головой. — Ну вот тогда слушай батю. — Кто тут папочка? — Сэмми прыснула от смеха. — Так! — Фёдоров изогнул бровь и пальцем указал на девушку, — Тихо! Она улыбнулась и вскинула руки, всем видом показывая, что, мол «ничего не знаю, ничего не говорила». Ребята просидели у Славы весь оставшийся вечер. Когда стрелки часов перевалили далеко за восемь, зашла дежурная медсестра и попросила гостей освободить палату. — Давай, Слав! На днях вернёмся, — сказал Рудбой, пожав руку Карелину. — Пока! — сказала Сэмми, послала ему воздушный поцелуй и вышла из палаты. Ванечка с Андреем обняли друга и Рудбой тут же вцепившись в руку Светло утащил его за собой. Мирон уходил последним. — Пиши, если скучно будет, хорошо? — Хорошо, — ответил Славик. Мирон пожал ему руку и обнял. Это было очень неожиданно для Карелина. Бросив короткое «на связи», Фёдоров вышел из палаты.***
Комнату заливал свет неоновых ламп. Рудбой лежал на постели, затягиваясь и выпуская кольцами дым. Ванечка отгонял его от себя, но при этом в глубине души очень любил этот запах, ведь именно так пах весь Евстигнеев. — Ты много куришь… — промурчал Светло, уткнувшись куда-то в ключицу Рудбоя. Ваня ничего не ответил, лишь крепче прижав его к себе. Фаллен за столь короткое время привык, что Рудбой не красноречивый человек. Ему было проще сделать, чем сказать. Достаточно лишь чьего-то косого взгляда в сторону Ванечки, чтобы разнести весь мир. Евстигнеев, глядя на этого худого, нескладного подростка в очках, каждый раз сходил с ума от захлёстывающих его эмоций. За него он был готов высказать всем. А вот Светло больше беспокоился за его здоровье. Рудбой со своим образом жизни постоянно подкидывал поводов для волнения, но перекраивать его было бесполезно. Ваня ничего никогда не требовал, не ругался, он ревновал даже молча, по ночам вымещая все эти эмоции в постели. Светло любил с ним дурачиться. Даже специально дразнил Евстигнеева, чтобы тот начинал злиться, в эти моменты в нем просыпался азарт и какая-то скрытая от всех чувствительность. Кусая Ванины губы, Фаллен видел, как сквозь напускную грубость прорываются нежность и любовь. — Останешься? — прошептал Рудбой, перебирая длинными забитыми пальцами волосы Ванечки. — Останусь… — ответил Светло, прижавшись к нему плотнее. Когда Ванечка заснул, Евстигнеев как всегда перебрался за компьютер. *звук входящего сообщения в телеграме* Мирон: Можно я приеду? Евстигнеев: у меня Ванечка Мирон: Ок. Евстигнеев: что-то случилось?