«Просто так, я с тобой только просто так. Только не бойся меня, Со мною спокойна вода. Агари, агари на пьяном угаре, С носа валит, как из дырявого кейса. Глаза спотыкаются, лабай пока пальцы есть, Болезненно ставит цель в глухой неизвестности. Никогда, но минимум раз...»
Евстигнеев сидел, упершись лбом в парту и закрыв красные от недосыпа глаза, пытался расслабиться. Сегодня, в порядке исключения, можно было сослаться на проводы Мирона, но смысл себя обманывать, если остаток ночи ты играл в КС? Слава зашёл в кабинет и сел рядом с Рудбоем. — Привет. Вань, ты домашнюю работу по английскому сделал? Евстигнеев, не поднимая головы, молча протянул тетрадь Карелину. — Угу, — Слава вытащил из рюкзака листочек и быстро царапал своё сочинение по чужому образцу, уповая на то, что оно не выйдет слишком палевным. — Доброе утро, — услышал Ваня и почувствовал, как тонкие пальцы Светло коснулись его волос. Они с Андреем сели сзади, и Ванечка сразу принялся тыкать ручкой в спину Рудбою. — Ты чего такой? — Да хорош, блядь! — проворчал Евстигнеев, отмахиваясь от Светло. — Мирона провожали вчера. Не выспался. Услышав, что говорят о Фёдорове, Слава оторвался от своей домашней работы. — Он уехал? — Да, — с ноткой раздражения ответил Рудбой куда-то в парту. — А куда? — не унимался Карелин. — Блядь, Славян, слишком много вопросов! Слава поджал губы и молча уткнулся в листочек, который на самом деле волновал его сейчас меньше всего. Евстигнеев повернул голову в его сторону и вздохнув добавил: — Да в Лондон он улетел, в Оксфорд же поступает. Экзамены сдавать какие-то поехал. — Понятно, — невнятно ответил Карелин, не поднимая глаз. Слава почувствовал какой-то неприятный укол обиды из-за того, что Фёдоров ничего ему не сказал. Но, с другой стороны, он понимал, что по факту Мирон не обязан перед ним отчитываться. — Он мне ничего не говорил… — Ну это же Фёдоров. Он никогда ничего не говорит, — пробормотал Евстигнеев. «Но тебе то он сказал, посчитал нужным…» — подумал Слава, чуть сильнее сжав в руках карандаш. — Да, вы друг друга стоите, — пробурчал Фаллен. Для Евстигнеева это прозвучало как пощечина — больше всего на свете его бесили необоснованные претензии. Зная, что Ваня не любит выяснять отношения, Светло будто нарочно решил его задеть, ещё и прилюдно. Сколько же ему нужно было времени, чтобы понять, что его любят, искренне и всем сердцем? И чтобы выразить чувства не обязательно каждый день горланить серенады под окном или выдавать шекспировские сонеты. Рудбой резко поднялся и одним движением смёл с парты все вещи Светло. — Дядь, ты больной? — с возмущением спросил Ванечка, собирая все с пола. Глядя на ползающего на четвереньках Фаллена, он лишь закатил глаза. Евстигнеев потянулся за валяющейся прямо под его ногами ручкой и, ожидаемо наткнувшись на чужую руку, потянул Ванечку на себя. Глаза Светло испуганно округлились, он попытался отстраниться от Рудбоя, выдернув руку из его хватки, но тот бесцеремонно схватил его за свитер, притянул к себе и поцеловал. Против Евстигнеева у Ванечки никогда не было шансов, но обиднее всего, что Рудбой знал, насколько его пугали публичные проявления чувств. Светло даже трогать себя не разрешал, мотивируя тем, что «счастье любит тишину», и всячески избегал прямого контакта на людях. Но очевидно самого Евстигнеева этот факт не очень устраивал. Когда Рудбой отстранился и с ухмылкой сел на своё место, в классе воцарилась полная тишина. Ванечка ощущал, как его сверлят взглядом одноклассники. Молча сев на место, он растёр холодными ладонями горящие щёки. — Может вы ещё прям тут поебетесь? — спросил Замай, выстрелив контрольным вопросом практически Светло в голову, в звенящей тишине, которая нависла над классом. Откуда-то даже послышался смешок, отчего сгорающий от стыда Ванечка вжался в стул ещё больше. — Я не против, — ухмыльнулся Евстигнеев. Он качнулся на табуретке и, откинув голову на парту Светло, добавил: — Из нас двоих, пока только ты чего-то боишься. И только ты вечно недоговариваешь. — Я тебя люблю, мудак, — тихо ответил Ванечка. Рудбой даже не обернулся, несмотря на то, что все прекрасно слышал. Для него это было важно и поэтому он снова промолчал.***
*звук входящего сообщения в телеграме* Евстигнеев: скучаем Мирон: Я тоже. Евстигнеев: как учеба? Мирон: Нормально, сдал первые два экзамена. Евстигнеев: не передумал? Мирон: Да поздно уже передумывать. Евстигнеев: тебе слава привет передаёт Мирон: Он с тобой? Евстигнеев: да он у меня Евстигнеев: ты же знаешь у меня завал по алгебре Мирон: Занимаетесь? Евстигнеев: да Мирон отложил телефон. Нескончаемый поток информации, что подросток пропускал через себя каждодневно, немного его измотал. Но с учётом того, что двухлетнюю программу он проходит экстерном, приезжая только экзамены сдавать, жаловаться было делом неблагодарным, поэтому днём посещая занятия, а вечером корпя над учебниками, Фёдоров старался изо всех сил. «Либо всё, либо ничего» — уже было не девизом по жизни, а как особый уровень самоощущения. С самого детства Мирона воспитывали в строгости и вечной, нескончаемой дисциплине, подводя к тому, что в его жизни всё должно быть на высшем уровне. «Если образование, то лучшее. Если бизнес, то успешный. Если женщины, то как твоя мама», — говорил ему отец, практически навязывая парню своё мировоззрение. Фёдоров всегда старался соответствовать заданной планке, задвигая собственные желания и порывы души поглубже, туда, откуда они точно не вырвутся. Но чем старше он становился, тем сложнее было сдерживать внутренних демонов. Чего ему вообще хотелось? Мирон задумался и с удивлением для себя понял, что ничего, кроме как вот прямо сейчас оказаться в Питере. Рядом со Славой. Однажды проснувшись в одной с ним больничной койке Фёдоров подумал, что хотел бы обнять его и не отпускать никогда. Вот только раньше моральные барьеры не давали ему это принять. Собственноручно запирая свои эмоции за семью замками, он скрывал их и от окружающих. А сейчас он будто прозрел, понял, почему игнорировал славины сообщения и избегал с ним встреч. Слова Сэмми набатом стучали в голове: «Сделай то, что должен сделать. Озвучь ему то, что у тебя на сердце». Он снова бросил взгляд на телефон, где были сообщения от кого угодно, но только не от самого нужного сейчас человека. За эти две недели Карелин лишь изредка посылал приветы через кого-то, и означало ли это, что Фёдорову точно ничего не светит? Все эти мысли ещё больше вгоняли его в уныние.***
Рудбой, пытаясь разобраться в новой теме по алгебре, сидел за письменным столом. Слава, который в отличие от него щёлкал эти уравнения как орешки, ходил по комнате из угла в угол, словно надзиратель, изредка подсказывая по ходу решения. Евстигнеев вообще не понимал, на кой ему эта математика вместе со всеми её логарифмами, если он собирался поступать в местный ГИК и мечтал стать фотографом. Почти провалив экзамены будучи в девятом классе, Ваня до сих пор помнил праведный отцовский гнев, который отпечатался следами армейского ремня и полным отсутствием карманных денег. Помимо этого, мать строго настрого пригрозила, что, если он не возьмется за ум, никакого института ему не видать и оплачивать учебу они не станут, а отправят в армию на исправление. А это, знаете ли, отличная мотивация для того чтобы учиться. — Правильно? — Рудбой пододвинул Славе тетрадь. Карелин быстро пробежал глазами по листу и одобрительно кивнул. — Все верно. Ты молодец. — Не надо называть меня молодцом. — Почему? — удивился Слава. — Тебя в школе не учили, что ли? Что у нас молодец обычно делает? Карелин пожал плечами. — Ну вот, задачи неплохо решает. — Пиздец ты наивный конечно, — вздохнул Рудбой, — Концы они сосут, блядь. — Ну, ты знаешь, Вань, это у кого что болит. Евстигнеев явно не ожидал, что Славик — вот так вот нагло может его подколоть, но оценив шутку, улыбнулся. — А ты молодееец. — Нет, Вань, молодец у нас тут только ты, — развёл руки Карелин. — Завали ебало, — ответил Рудбой и тихонько пихнул костяшками Славе по ноге. Тот неуклюже отскочил и, ударившись о край кровати, тихонько выругался. Евстигнеев захлопнул тетрадь и включив плазму, упал на кровать. — Предлагаю по этому случаю зарубиться в «Мортал Комбат». — Не, я домой. Поздно уже, — ответил Слава, закидывая учебник в рюкзак. — Бля, чувак, может у меня останешься? — Мне как-то неудобно, — замялся тот. Евстигнеев демонстративно закатив глаза, цокнул языком (перенял от Светло что-ли?) и поднявшись, забрал у Славы рюкзак. — Чувак, не оставляй меня в одиночестве. Мне нужен тот, кого я могу разъебать в игре и потом злорадствовать. Слава тяжело вздохнул и взял со стола предназначенный для него геймпад. — Заебись. Я знал, что ты норм пацан, — хлопнув Славу по плечу, Евстигнеев вернулся на излюбленное место. В обычной домашней обстановке Ваня был совсем не «рудбоем», а весьма приятным в общении и спокойным парнем. Да, язвительности и сарказма ему было не занимать, однако это придавало ему некую изюминку. Слава иногда задавался вопросом, как Ванечка вообще проводит столько времени с этим чудовищем? Но теперь он начал понимать. Что безгранично порадовало Карелина, так это количество интересной литературы у него на полках. Причем он был уверен, что они не просто так для вида пылятся — Слава как-то случайно обронил цитату из «Тысячеликого героя», а Евстигнеев тут же подхватил, и они около часа обсуждали метафору сюжета и многочисленные отсылки. Сложившиеся за долгие годы обучения с ним в одном классе стереотипы, развеивались сейчас как дым. Парни сидели в полнейшей тишине, клацая кнопочками, которая изредка нарушалась возгласами, либо какими-то комментариями Рудбоя. Ваня явно был не готов к такому заурядному времяпрепровождению. — Так не пойдёт, — сказал он и поднявшись с постели, вышел из комнаты. — Ваня, нет! — категорически замотал головой Слава, когда тот вернулся в комнату с бутылкой виски и колы подмышками. — Ты меня уважаешь? — на полном серьезе спросил Рудбой, протягивая однокласснику наполненный спиртным рокс. — Я вообще пить не умею! — Че ты как целка ломаешься? Слава тяжело вздохнул и взял стакан из рук Евстигнеева. А как известно там, где один, там и второй. Славу размазало моментально. Он стянул с себя толстовку и остался в тонкой футболке, но ему все равно было жарко. Ваня же смотрел на него и посмеивался, потому что пьяненький Карелин — то ещё зрелище. Единственное, чего не хватало для полноты момента, так это музыки. Евстигнеев клацнул пару раз мышкой, нашёл подходящий плейлист и, включив неоновую подсветку, запрыгнул на кровать. — Расслабься, чувак! Слови вайб! — выкрикнул Ваня, прибавляя пультом звук в колонках.«Подышать на балкончике, На душе скребутся кошечки. Улицы Питера. Ты из тех, кто шлёт только грустные стикеры.»
Евстигнеев достал из кармана самокрутку и чиркнув зажигалкой, прикурил её. Глубоко затягиваясь, Рудбой на мгновение задерживал дыхание, а затем выдыхал густой дым. Протянув Славе свободную руку, он затащил его к себе на постель. Карелину очевидно было неловко, потому что под тонкой тканью на спине Ваня чувствовал, как напряжены его мышцы. Поэтому он сам начал двигать его по своему усмотрению. Когда Слава осушил свой бокал, то наконец расслабился. Его щеки немного покраснели, взгляд стал глубже, и Ваня дал бы руку на отсечение, если сейчас в его глазах не плясали чертики. Рудбой впервые видел его таким… свободным.«Грустные танцы…Грустные танцы… Эти грустные танцы…»
*новое сообщение в телеграме* Мирон: Слав, я долго думал и прости, что не отвечал. Я все переосмыслил. Думаю, что готов это сказать. Мне не все равно. Я по тебе скучаю.«Ты полюбишь эти грустные танцы.»
В очередной раз затянувшись косячком, Рудбой, проведя ладонью от макушки до шеи, притянул Славу к себе настолько близко, что их губы соприкоснулись. Вдыхая сладковатый дым со странным привкусом, Карелин почувствовал как слегка закружилась голова. Выдохнув все без остатка, он уткнулся лбом в лоб Евстигнеева. Рудбой, закинув свои длинные татуированные руки ему на плечи, ритмично двигался, подпевая в текст.«Грустные танцы, Я знаю, ты полюбишь эти грустные танцы.»
Казалось, они находились сейчас в каком-то отдельном измерении, а вокруг только музыка, неон и сладкий табачный дым. Ваня затянулся снова, почувствовав чужие руки, сжимающие его ребра, сминающие футболку. Цепкие пальцы держали крепко, наверняка оставляя синяки. Карелин стоял напротив так близко — Евстигнеев чувствовал его дыхание на своём лице. Он медленно выпустил дым из лёгких, слегка отведя голову, а когда повернулся обратно, Слава его поцеловал. Он делал это неумело, жарко и мокро, но как-то очень честно, и Ваня не мог не ответить. Мягко и ненавязчиво перехватив инициативу, он потянул парня вниз, укладывая на себя. Они всего на секунду оторвались друг от друга, чтобы Карелин мог снять с него футболку, как бы невзначай облапав при этом все его татуировки, и стянув собственную, кинуть одежду куда-то на пол. Им даже говорить не надо было. Они сталкивались языками, переплетались руками, пытаясь ухватить момент, изучить друг друга, урвать своё и все это одновременно. В какой-то момент Слава прихватил его за шею, несильно, но Евстигнеева тряхнуло от переизбытка ощущений, и он рефлективно выгнулся. Карелин охнул, широко открыв глаза, и столкнулся с Рудбоем взглядом. — Постой. Давай остановимся, — прохрипел Ваня не своим голосом, на что Слава тут же отреагировал и поспешно сполз, улёгшись рядом. Евстигнеев буквально видел, как тот снова зажимается и даже дышит рвано, с опаской, и ему стало совестно. Ведь это он все начал… Он нащупал славину ладонь и переплел свои пальцы с его. — Я Ванечку люблю, — не зная, как и что правильно сказать, ляпнул он первое что пришло в голову. — Да я знаю, — ответил Слава и добавил, прыснув от смеха, — Я блядь с тобой больше никогда пить не буду. И дуть тоже. — Договорились, — рассмеялся Евстигнеев, сжимая чужую ладонь.***
Раздался настойчивый стук в дверь. В попытке перевернуться на спину, Ваня рухнул с кровати на пол и окончательно проснулся. Голова раскалывалась, а в глаза будто песка насыпали. Язык прилип к небу. Хотелось попить, поссать и застрелиться. Евстигнеев с трудом сел и обхватил голову руками. — Сраное похмелье… — через силу прохрипел Ваня, поднимаясь и ища тапочки. — Да иду я, блядь! — крикнул он, когда его уже порядком начала выбешивать музыка из Лебединого озера на дверном звонке. — Что за загул? — спросил Ванечка с порога, глядя на помятого Евстигнеева. Тот молча смотрел на Светло замутнёнными зрачками, пытаясь сгенерировать хоть какой-нибудь ответ в своей голове. Фаллен скинул с себя куртку и обхватил ладонями лицо Рудбоя. — Ты меня слышишь вообще? — тот коротко кивнул. — Пиздец ты конечно, пойдём кофе тебе сварю. Ванечка настолько часто бывал в этой квартире, что без подсказок по поводу того, что и где лежит, полез в шкаф за туркой. Евстигнеев упал на кухонный диван и уткнулся носом в стол, почувствовав облегчение, когда голова коснулась холодной поверхности. — Ты, когда напиться так успел? — Фаллен поставил на стол стакан с водой и закинул туда шипучую таблетку Аспирина. Рудбой осушил бокал в два глотка и снова уронил голову. Ванечка тяжело вздохнул. На самом деле, если бы не его вмешательство, Евстигнеев выпивал бы гораздо чаще. После рассказа его отца о том, что тот в двенадцать лет получил первое алкогольное отравление, Ванечка решил во что бы то ни стало вытащить его из этого болота. Конечно отказаться от бутылки Рудбой мгновенно не мог, но прогресс был очевиден. — Малышка любит дилера, а я люблю свинью, — пробормотал Светло, направляясь в ванную и попутно собирая разбросанные по квартире грязные вещи для стирки. Приоткрыв дверь в спальню, Фаллен заметил лежащую у шкафа знакомую толстовку красного цвета. «Откуда здесь Славин свитшот?» — подумал Ванечка и подошёл к постели. Одним легким движением содрав одеяло, он увидел спящего Карелина. — Вань?! — закричал Фаллен. Слава от неожиданности подпрыгнул на кровати, пытаясь понять, что происходит. Евстигнеев появился в проходе. — Ты че разорался? — Чё за хуйня? Рудбой вопросительно на него посмотрел и перевёл взгляд на Славу: — Ну, как бы это Слава. Вас познакомить? Светло развёл руками и возмущённо сказал: — Бля, ну чё вы тут устроили? Бардак, черт ногу сломит. Ты должен был заниматься с ним, а не бухать. Взяв в руки грязные стаканы, Ванечка краем глаза зацепился за пепельницу. Брезгливо подцепив пальцами недокуренную самокрутку, он снова обратился к Рудбою: — Серьёзно? Опять трава? Вань, ты совсем ахуел? Слава молча смотрел на Фаллена, который угрожающе скинув бычок обратно, поправил очки. — А ты чё, мозгов нет совсем? — Светло кинул Карелину штаны, — Ты-то, блядь, куда? — Вань, не начинай, а? — вступившись за Славу, встрял Евстигнеев, — Мы занимались весь вечер. Ну немного отдохнуть решили, получилось то, что получилось. Мне нихуя не стыдно. Слава чувствовал себя максимально неловко. Поднявшись с кровати, он молча натягивал на себя джинсы и старался вообще не смотреть в глаза Фаллену. «За что ему не стыдно? Он уже ему все рассказал?» — пронеслось у Славы в голове. — Знаешь, что Евстигнеев, — не унимался Светло, — Такими темпами, ты сдохнешь в ближайшие пару лет. — Ребят, не ругайтесь… — тихонько попросил Слава. — А ты вообще молчи! — неожиданно резко выпалил Ванечка, — Я уж точно от тебя такого не ожидал! Друг ещё называется! Слава испуганно посмотрел на Светло. — Не злись, пожалуйста, оно само как-то, вышло. Я честно не хотел к нему приставать. Ну, потянуло… Я больше никогда, честно. — К кому приставать? — Ванечка изменился в лице и, переведя взгляд на Рудбоя, успел заметить, как тот машет ему руками. — Слав, о чем ты говоришь? В эту секунду Карелин осознал, что сказанул лишнего. Светло подошёл к нему чуть ближе. — Между вами что-то было? — Ничего не было между нами! — встрял Евстигнеев, но тот его уже не слушал, вглядываясь в краснеющее от стыда лицо друга. — Что было, Слав? — Ванечка пытался совладать с эмоциями, но хрипотца в голосе выдавала, что он на грани срыва, — Говори! — прикрикнул он, встряхнув Карелина за шиворот. Слава поднял взгляд на Рудбоя, который скрестив руки на груди, нервно подёргивал ногой. Заметив их переглядки Светло понял, что ничего не добьётся. Похлопав Карелина по плечу, он тяжело вздохнул. — Оставь нас, пожалуйста. — Вань… — с опаской вымолвил Слава, но Фаллен резко его перебил: — Выйди отсюда нахуй. Так понятнее? Карелин молча кивнул и собрав остатки вещей, направился в прихожую. Дождавшись, когда хлопнет входная дверь, Ванечка подступил вплотную к Евстигнееву, заглядывая в стыдливо опущенное лицо. Он прятал взгляд, на обкусанных губах проступила сукровица. — Рассказывай. — Да ничего не было, Вань, ну правда… — начал было Рудбой, но слушать эту хуйню Светло уже не хотел. — Рассказывай, блядь, что между вами было! Вы уже спалились по всем фронтам. Будь мужиком, в конце концов. Евстигнеев нахмурился, на щеках гуляли желваки, но эффект был достигнут — теперь он смотрел прямо в глаза. — Поцеловались. Но это нихуя не значит, ты знаешь, что я тебя люблю. Внутри у Светло будто что-то оборвалось. В глазах потемнело от злости и обиды. Хотелось кричать, но он до скрежета сжал зубы и со всего размаху влепил Евстигнееву такую пощечину, что у него голова качнулась. Ванечка быстро подхватил куртку и ботинки и вылетел на лестницу, одеваясь на ходу. Постояв с минуту пялясь в темноту парадной и приходя в себя, Евстигнеев тихо прикрыл дверь и ушёл на кухню, к своему остывшему кофе. Он встал у окна, прикурил. Светло вышел из дома и быстрым шагом направился в сторону метро. Ваня смотрел ему в спину, понимая, что он просто феерически проебался и вряд ли ему, когда представится шанс все исправить. Мигнул дисплей смартфона. Он пялился на пришедшее сообщение и не знал, стоит ли его вообще открывать. Мирон: Знаешь, ты был прав, и я — кусок бесчувственного дерьма. Он мне и правда нравится. Хз что с этим делать. Я ему вчера написал, а он до сих пор не ответил и даже не прочитал. Кажется, я все просрал. — Сука! — выругался Евстигнеев, швырнув телефон на стол. — Не ты один.