XVI

--- — Да ну, не может быть такого, чтобы тебе не казалось хоть что-то красивым, — возмущаясь, брюнетка посмотрела куда-то вверх, выше крон, пытаясь между верхушками узреть часть неба, отыскать в синеве облака. Она лежала на земле не так далеко от него, наслаждаясь открывающимися видами. — Представь, может, — фыркнув, белобрысый отворачивается, предпочитая смотреть сквозь деревья, нежели на эту бледную синеву. Когда Мари спонтанно свалилась на траву, не особо выбирая местность, сероглазому ничего не оставалось, кроме как повторить это действие. Это казалось странным. Пускай и не совсем окончательно, но демон уже привык. Вообще, с каких-то пор парня отдельно начали интересовать эти странные привычки людей. То самое, глупое и ненужное, что он никогда не делал, люди почему-то делали, находя даже в гляделках с небом нечто… необычное. Завораживающее. Ладно венок, ладно кролики, ладно даже то, что люди придумали эти странные, не имеющие смысла игры. Да, когда-то он и понятия не имел, что такое «игра». Не знал, что такое догонялки или прятки. Цвета. Съедобное-несъедобное. Все это абсурдный бред, но по каким-то причинам было весело. Такие бесполезные занятия, а люди в них что-то находят, да и благодаря этой странной разноглазой девочке находит и он. По крайней мере, ему интересно, какая еще дурость может оказаться чем-то захватывающим для смертных. В смысле, в чем суть смотреть на небо, если сейчас еще не ночь? Днем оно вообще никакое. А когда облаков нет, вот вообще на него интереса нет смотреть. Сплошное голубое пятно. — А как насчет леса? — новый вопрос заставляет сероглазого резко повернуть голову в ее сторону. Сама же девочка продолжала смотреть куда-то ввысь. — А что не так с лесом? — ответив на вопрос вопросом, белобрысый изогнул бровь. — Ну, он красивый, не думал о таком? Ну, он ведь говорил, что люди странные. Лес. Красивый. Да чем красивы облезшие деревья и кустарники с ягодами да бурьяном? Что он может увидеть здесь такого особенного, если видит подобное каждый день… Он живет в лесу. Для него уже все обыденно и вовсе не-ин-те-рес-но! Каждый день одно и тоже, разве есть что-то здесь привлекательное? Хотя, знаете, люди… Ну, они явные оптимисты. У них достаточно странных моральных особенностей, которые раньше белобрысому были вовсе чужды. Чего только стоила их первая встреча. Да, средь моральных особенностей он мог бы отдельно выделить ее поведение: без весомых причин ребенок сорвался за ним в глухую чащу на свой страх и риск. Забежав в лес, мелкая Франц стала магнитом для неприятностей. И она даже не представляет как ей тогда повезло, ведь рогатый соизволил не убегать. Ему тогда показалось, что люди лишены инстинкта самосохранения, но нет. Он у них есть и у некоторых даже зашкаливает. И теперь объясни его демонической голове, почему Мари побежала за ним? Вот просто зачем? А ведь она далеко не умственно-отсталая, порой демону приходилось выкручиваться феерической ложью, дабы девчонка не заподозрила то, что он не человек. Хотя, какие подозрения… Учитывая то, как часто демон интересуется неведомыми ему понятиями, странно, что она все еще доверяет ему… И опять-таки, это самое доверие тоже какая-то своя ненормальная моральная особенность. Но все же… Лес. Да, ему интересно, что такой человек, как она, нашла в этом облезшем лесу. Он же никакой. Абсолютно. Начиная осматриваться, пускай и не отрывая спины, от чего обзор уменьшен, белобрысый на все кидал взгляд, в поисках того самого, что могло бы привлечь внимание. Дурость. Это было бессмысленно и глупо, да вот когда он серьезно задумывался над ее словами ранее, что-то новое для себя и открывал. Такие случаи были уже не единожды. Лес красивый, потому что… Может, ей просто «по вкусу» эта яркая листва и запах ели, что разит в носу? А может это все постоянное пение птиц, которое тихо звучит где-то на заднем фоне? Или далекие шорохи животных и тихий ветерок, что порой покачивал верхушки, так её завораживают…? На первый взгляд кажется, что вокруг светло, но если попытаешься рассмотреть что-то меж деревьев — не увидишь. Будто бесконечность окружила. И не выбраться. А лучи света, ломая такое мнение, остаются единственным, что нашли выход: они так и светят полосками сквозь листву, постоянно переливаясь. Завораживающие блики… И вот те самые изменения. Ранее альбинос никогда не искал определенные углы в своем «доме», чтоб найти нечто завораживающее. Сейчас же, думая об этом, сероглазый прекрасно понимает, что остаток дня потратит на гляделки сквозь крон. Теперь хмурый пейзаж вечно застывших деревьев и ненавистной травы, что мешала охотиться за мелкой живностью, не так раздражал, как обычно. — Ммм, не-а, — но тем не менее, он фыркает, закатывая глаза и смыкая губы. Зеркало души отражает откровенную ложь: безразличие и холод, который, очень даже свойственно показывать серебристым глазам, потому выглядит естественно. Ну не мог парень так просто признать, что его мир становится краше из-за ее ненавязчивых слов. И что это ребенок с ним делает… Она словно намеревалась поменять его мировоззрение. Неизвестно, каким чудом, но самое страшное — у нее получалось. А позволить себе дать этой прохвостке гордиться он не может. Она вообще должна еще пожалеть о том, что они познакомились. Демоны не дружат с людьми. — Нуу, — недовольно протягивая, Мари поджимает губы. — Цветы? — Гадость. Хотя васильки, колокольчики и маки казались не такими уж и отвратительными. — Животные? Они милые. — Кабаны, волки, а также олени с медведями так насчет нас не думают, — сероглазый посмеивается, хмыкая. Конечно же, он не обмолвится о том, что обожает всех животных из семейства псовых. Мари отчаянно вздыхает. И нет, ему не жалко девочку и то, что она впустую тратит силы и время, пытаясь отыскать что-то «красивое». По его мнению, конечно же. И несмотря на поражения, ребенок не хотел сдаваться от слова «совсем». Кажется, Франц все никак не могла представить, что это за село, в котором он живет. Если бы Мари пустили дальше леса, ей было бы интересно узнать, какие изверги растили этого холоднокровного парня. — Ну ладно, а самому? Нет чего-то, на что ты готов часами смотреть? Ну не бывает такого, чтобы людям ну уж прям ничего не нравилось. Не верю я, — она недовольно складывает руки на груди. Тут-то белобрысый чутка подымает голову, сначала посмотрев на нее, а после вновь глянув на небо. На небо, которое всего пару минут назад было ему чужды. Казалось отвратительным и ничем не примечательным. Небо как небо. Просто синева. Она безвкусна. Странно признавать, но то, на что сероглазый мог действительно смотреть часами, было видом города, что отдалялся из-за полета. Именно когда на дворе стояла ночь. Над головой ночные тучки, темная гладь, усеянная миллиардами звёзд, и луна, а под ногами же все уменьшающиеся окраины города и леса. Ночью иного занятия, кроме как летать, гоняться, смотреть на небо, нет и вовсе. Оглядывать черную муть, что полна ярких мерцающих точек. Это условие бессонницы, которое, казалось, никогда не раздражало его, не казалось ненужным или мешающим. Демон не мог сказать этого. Не мог сорвать с языка правду. Он сам поставил себе эти рамки и выходить из них не планировал. Но по каким-то причинам показать это ей белобрысому захотелось. — Ты сможешь прийти в лес ночью? — сероглазый резко подымает спину, глядя на девочку холодно и уверенно. Странное чувство, которое не возникало ранее никогда, стало переворачивать грудную клетку и содержимое головы вместе взятым. — Зачем? — изумленно разноглазая тоже неспешно подымает спину, глядя на альбиноса в легком омуте волнения. — Если веришь мне, то просто приди ночью, — он окончательно встал с земли, наблюдая за реакцией разноглазой. — Я хочу показать тебе кое-что… --- — #&*? — ребенок негромко прикрикнул, оказываясь в лесу, когда солнце уже давно зашло за горизонт. Уже так темно… Ой, отругают её, конечно, если узнают, что она второй раз в жизни из дому сбежала посреди ночи. Вообще, ей бы и бояться надобно, да вот только почему-то не страшно было. Этот альбинос всегда появлялся, стоило его окликнуть, а с ним животных можно было не бояться. — А, привет опять, — он вновь появился из ниоткуда, упав спиной с дерева. Дрогнув, рука Мари чуть было не сорвалась, чтобы ударить его, но не ударила. Слава Богу. Она не до конца осознавала, что, зачем и почему, но по ее поступку было понятно: ей все равно, какие последствия и что будет. Она доверяла ему, потому, почему бы и нет? --- — Куда ты меня ведешь? — ничего не видя, ибо сероглазый закрыл ей обзор своими ладонями, Франц лишь надеялась на сознательность и ответственность своего друга, ибо упасть при наличии корней, веток и прочего, девочка могла без особых усилий. Хотя доверяла она ему полноценно, и страху не было причины появляться. Разве только за семью… Но не о семье же сейчас думать. — Ой, да потерпи ты еще чуть-чуть, почти пришли, — закатив глаза, парень все вел и вел брюнетку, обводя ее мимо деревьев и будучи очень внимательным, лишь бы она ни на что не наступила. Пока ее глаза были закрыты, белобрысый позволил себе вернуть третий глаз на щеку, дабы видеть по чему она там ступает. Три глаза были черными, а радужки красными. Франц не видела, удобно было воспользоваться «третьим глазом», а в темноте его иное зрение помогало пуще всего. Еще один глаз на левой щеке прекрасно смотрел под ноги, остальные же оглядывались, в какую именно из сторон стоит повернуть. То, куда он ее вел, на самом деле было необычным местом. Деревья там образовали небольшую полянку, так и не собираясь расти в ней. Трава всегда освещалась луной, да и оттуда было прекрасно все видно. Обычно белобрысый и вовсе залезал на самые концы деревьев, дабы быть ближе к звездам, но с ребенком туда не залезешь. Тем не менее, это не делало вид хуже. Эту поляну белобрысый нашел случайно, но по деревьям уже ориентировался хорошо. Найти мог ее без проблем, толком и дороги не зная. Вот так вот он нашел эту поляну и в этот раз. Может быть, демон так и не поймет, почему, когда открыл ей глаза, ее взгляд наполнился мерцанием восторга. Может, понять и не суждено, да в тот момент падший в который раз осознал, что очень сильно отличается от нее, как и от другого представителя иной расы. Она не могла ничего выговорить, просто встав посередине и уставившись в небо, оборачиваясь, будто на карусели. В глазах восторг, на тонких губах улыбка. Хотя что там улыбка, она вообще рот закрыть не могла! Ни закрыть, ни слова выдавить, ничего. Мари упала на траву, не отводя глаз от ночного вида. Он же сел подле, подняв голову. Когда демон впервые взлетел на конец дерева, в том темном полотне, усеянном яркими точками, белобрысый ничего не нашел. Оно было просто темным, просто с мерцающими огоньками и большой луной. Но смотря в эту пучину каждую ночь, не решаясь пойти спать где-то под деревьями, сероглазый взлетал в небо, наслаждаясь как полетом, так и окружением. Демон не мог объяснить никому, зачем он это делал, даже самому себе ни разу не смог, да все время спихивал эту привычку на «делать более нечего». Вот спать чисто физически он может. Ему не нужно, но он может. А с того раза, как впервые уставился ввысь, ночью он более не смыкал глаз. Альбинос не мог назвать это «красивым». Эта штука, которую он мог прозвать исключительно небом, да, для него небо было «штукой», наверное, имело ненормальные возможности, обладало невероятной силой притяжения, насильно заставляя смотреть, не отрываясь. Больше даже не полет, больше именно небо. Ночное, чтоб его, небо. Он наблюдал за каждой звездой, за луной, как она медленно подымалась и опускалась, словно исчезая. А когда падали звезды — наставала целая череда эмоций. Он считал это ненормальным и глупым. Да, всего от скуки. Ему не нравилось. Он не находит в этом ничего красивого. Просто небо. Просто, черт возьми, небо, на которое он пялится каждую ночь, где-то исчезая в глубине того беспросветного оттенка синевы и черной бездны, что усеяно миллиардами мерцающих точек. Они мерцали одна ярче другой, но больше на их фоне выделялась луна, имея на себе какой-то особенный, своеобразный рисунок. …По крайней мере, он ни за что не согласится с тем, что ему приятно смотреть на это. По крайней мере, перед ней он будет оправдываться, что в этом нет ничего особого. Просто небо. Просто чуть-чуть он засматривается. Может не чуть-чуть. А ведь оно в окружении сосновых крон, а ведь когда луна еще не поднялась высоко над ними, ее свет проходил сквозь ветви, делая траву не ярко-зеленой, а вовсе бирюзовой, отчего было непривычно даже ступать на нее… Ощущения замешательства, негодования, но и с легким оттенком радости, ведь в который раз ему довелось увидеть это зрелище, смешались в одну кучку. Глупо было приводить ее сюда. Он же непоколебимая гордыня, как гордыня может раскиснуть от вида?! Это просто звезды! И все же на них приятно смотреть, и эти странные эмоции смешались в пучок, что не выходил из головы. Неужели он размяк? Чертова девчонка, чтоб тебя и все твои россказни о твоем мире и мире людей с этими их дурацкими привычками! Хотя, ранее он не ощущал такого теплого чувства от мелочей… Это было приятным? Вдохнув воздух полной грудью, сероглазый выдыхает, открывая глаза полностью и глядя куда-то ввысь. Черт с ним. — Тебе нравится? — он спросил в легком замешательстве и волнении. — Это потрясающе… — пускай рот уже был закрыт, да глаза мерцали, отражая в своих разноцветных радужках сами звезды. — Пф, а я не вижу в этом ничего такого, — фыркнув, он отворачивается, складывая руки на груди. Опять этот тон, словно он выше. Как же это выглядело глупо с его стороны… Чего он ожидал, говоря такое в случившейся ситуации? Слышится легкий смешок. Повернувшись в сторону брюнетки, белобрысый замечает, как она подняла спину, чтобы нормально смотреть ему в глаза. — Чего ты смеешься? Думаешь, я вру?! — вспылив, он прикрикнул, но от подобного Мари лишь пуще засмеялась. — Нет, конечно нет, чего ты, — она продолжала смеяться, пока ее просто напросто не толкнули, отчего девочка и вовсе вновь свалилась на траву. +++ Звенят колокола. Заходя в левый корпус церкви, Франц зажигает свечу, одалживая огонь от другого пылающего воска, после садясь на ковер по турецки. Перед нею гобелены и мозаики святых жриц, множество подсвечников, что держались на тонком железе, позолоченные, истекали воском и непрерывно пылали. Все освещалось излишними свечами и сильно разило воском. Где-то мутные голоса, в комнате же с ней молятся некоторые люди. Они жалостно крестятся, ставя свечи на имена погибших собственных родственников. Она же смотрит излишне лишь на огонь толстой свечи, что держала в руках. Он искажался от собственного дыхания брюнетки, постоянно маяча, но не затухая. Ей не становилось лучше в церкви. Никогда ранее, приходя в позолоченные, где-то белоснежные стены, будучи окруженной этой церковной утварью, Франц не чувствовала себя защищенной и свободной. Выговариваться не было толку, а весь этот воск и свечи лишь давили на разум, но, тем не менее, уходить отсюда почему-то не хотелось. Скорее всего, она просто устала, бегая от дома к дому, видя многое всего за один день, да и алкоголь сейчас прилично влиял на мозг. Зная бы Ян и вообще все, кто находятся в церкви, что за день она убила двоих демонов, трижды побывала в баре, выпив спиртного, не раз мысленно осквернив, что демонов, что люд, ее бы выгнали. Под зад вон из церкви, и пускай бы эта нечестивая душа шаталась где-то по окраинам города… Слишком много грехов, правда, пускай некоторые и знают, выгнать ее никто не может. Угодник она Божий. Кару приносит падшим — тем, кто сбился с пути. Кажется, даже в Библии говорилось про святого чинца, который творит грех во имя правды и закона. Жаль, Франц абсолютно плевать на библию и церковь. И на все, про что вещается в рукописях и молитвах в целом. Не верит она уже ни во что. Сказать так, могла бы создать свой культ презрения церкви, да что-то как-то жизнь не так повернулась. Даже захотев, воспринимать Мари как врага никто не сможет, да и сама девушка против своих не станет. Это может остаться только в мечтах. Знаете, некоторые люди приходят в церковь лишь из-за собственной выгоды. Так боятся за свою тушку, что приходят, скупая все кресты, обереги, свечей десяток наберут, а после оказывается, что живут одни и все это только для них одних. Эгоисты, слишком сильно переживающие за свою жизнь. Такие часто устраивают скандалы на площади и их постоянно приходится успокаивать. Бедные отцы, ей Богу, это невыносимо. Есть и другие виды людей, людей, которые приходят ради кого-то, боясь за семью. Они рассказывают о том, что случилось, о том, что нужна помощь, просят этой помощи, но священники, зачастую, понимая мелочность проблемы, могут всего лишь совет дать: купите свечу; купите оберег; купите гобелен. Порою кажется, что церковь наживается на прихожанах, но так думать было бы невежливым по отношению к Яну. Мужчина пахает не только на церковь, заучивает молитвы и постоянно ходит по домам, освящая людей, которые и из дому выйти боятся. Все деньги, что попадают в церковь, он вкладывает в город и своих подчиненных. Все же, как бы ты не пытался выставить церковь в плохом роде, здесь все качественно. Нет того, за что можно было бы возненавидеть церковь. Подтипы людей — это люди. Непредсказуемые характеры, море эмоций, страх и прочее, что движет нами. Как бы Франц не могла осквернить что-то: имя, вид, повадки. Она не могла. Сейчас она пыталась отвлечь себя. Голова гудела даже после того, как колокола перестали бить. Она наблюдала за людьми, что постоянно приходили и уходили из этого зала. Плакали, читали молитвы, каялись, глядя на мозаики, ставили свечи одна за другой. Они правда веруют, все подтипы на лицо. А ведь есть еще и третий вид, и четвертый. Все такие разные по отношению к церкви, да вот все же поголовно все относятся к верованию слишком… Слишком. Эта мысль сейчас была самой яркой из всех, что крутились в голове разноглазой, чей взгляд был пуст, словно стекло. После дома Нейта, лишь чутка отойдя от пережитого шока и бури эмоций, этой хандры, дрожи, сухости в горле, охотник направилась к следующему дому. К Данниеллю с его одержимой женой. Казалось, просто нужно было бы потерпеть, она бы быстро закончила свою работу и… О Боже, отстаньте от нее с этими россказнями! Она не осознавала тогда, почему сразу же направилась к следующему дому, ясно?! Это ее работа. Помогать людям и убивать демонов. Нет вины ее в том, что она отвыкла. Последний раз изгоняла демона Мари год назад. За это время и позабылось, насколько это отвратительно, но, чтобы она вообще сделала, вспомнив совершенно все и окончательно? Ей бы стало легче? Она подготовилась к этим крикам заранее?! Что?! Нет вины в том, что она делает. И то, что ее обвинили — это неправильно. Это было просто ее работой. Это было отвратительно. Но чем раньше она закончила бы со всем этим, тем скорее бы оказалась свободна. В тот момент, когда она уходила с участка Нейта, в голове бурлила паника и по телу ходила дрожь. После первого же стакана как-то разум стукнул в голову. То, что она умела обрывать на какое-то время эмоции — действительно особенность. Ни страха, ни дрожи, ни слез, ни вообще хоть какого-либо показа эмоций. С более сознательной женщиной договариваться было проще. Франц рассказала все последствия, все условия, в подробностях объяснила, как работает краска и что в итоге все закончит выстрел. Да, она сказала, что будет больно. Но не избавившись от твари, что внутри, та женщина обрекла бы себя на муки. Скорее всего и не только себя. Мари дали согласие связать, растереть краску. Но после все пошло по подобному круговороту. Крики, слезы, дикая картина, от которой все волосы становятся дыбом. Она сидит сейчас в церкви, а в ее ушах звучат крики этой женщины и той девочки. Все закончилось подобными ожогами, демон был убит, жену Данниелля кинулись перевязывать они оба. Она была жива, более-менее цела, от нечисти же Франц избавилась. Ну, и как завершение, девушка зашла к тем, у кого была беда с зеркалом. Ничего особого. Как она и думала, всего подклад. Его она быстро нашла, выкинув пучок черных ниток далеко за порогом и полив его святой водой. Это была сущая мелочь, не удивившая и не заставившая почувствовать ничего, кроме как «разочарования». Когда за один день разноглазая явилась в бар в третий раз, Майк не слабо заволновался, уже пытаясь что-то узнать, может, подбодрить, но охотник наотрез была тиха, как рыба, не сказав и слова, за исключением «спасибо», «до скорого» и «неважно». После же она засела здесь. В церкви, держа эту бессмысленную свечку. Здесь было тяжело дышать, где-то позади хоровое пение уже не нравилось ей, кружилась голова. Сейчас бы пойти поспать…