XVI

=+++= Все тело замерло слишком резко и быстро, стоило до ушей дойти тихому скрежету в замке. Хвост недовольно и шумно ударился о пол и притих, не подымаясь вновь. Трое глаз же угрожающе уставились на входную дверь в столь маленькую комнатушку подвала, ожидая появления нового лица. В этом помещении, под метрами земли, в которое, спускаясь, приходилось пройти аж три оборота крутых ступеней, не являлось ни лица с момента, как он очнулся. Может это произошло не так уж и давно, как он мог подумать, но если ты прикован и ограничен в действиях — забаву так просто не найдешь, а минуты годны становиться неделями. А как для демона, то случившийся переворот в, казалось бы, золотой жизни, точно мог заставить кидаться на любые шорохи и звуки. По крайней мере, это если не обращать внимание на особое желание убивать и все валить к хренам, ибо скован был архи под Нивой на кресте, кто не забыл. И знаете, особо белобрысому жаловаться не на что: подвал находиться достаточно низко под землей и аура церкви доходит до сюда уже слабее чем могло бы; тем более все подсвечники со свечами потушены, а гобелены давно не святили и на данный момент — это сугубые некрасивые ковры, скрученные трубочками в уголке уже надоевшей каморки. Чаши пусты и о святой воде могли давно позабыть, сами ковры полны пыли и грязи, так что те тоже давно не поглощали ауры Нивы. Вокруг пыль, сажа, грязь и паутина, а освещает все это всего лишь пару зажженных керосиновых ламп. Ни святой атрибутики, ни огней восковых свечей, чем не радость? От того, что подвал находился под Нивой, максимум, архи получал лишь не превращаемую и довольно-таки терпимую головную боль. Сил было полно, да и вот эта «боль» головная лишь злила и поддавала сил стараться сломать единственное, что ошпаривало тело и вообще всего его. Долбанный крест с серебренными оковами. Вот вообще можете представить какими были первые его впечатления? Когда ты приходишь в себя, а тут ни лапой махнуть, ни крылья расправить, ни-че-го, да только все тело ошпаривает, стоит спиной с крестом соприкоснуться. Жжет руки, жжет ноги, жжет неистово горло, как бы не рыпнулся, горит вся спина. Вот можно было бы подумать, с какого бы перепугу на него действовало дерево? Это же обычная, ничем не измазанная, ничем не освещенная деревяшка! Вот только по всех периметрам этой деревяшки «обклеены» серебренные полосы. А еще само дерево выпилено в форме креста. В форме церковного, мать вашу, креста. Не покрашено, не разрисовано, но вот почему-то эта дрянь свои «свойства» сохранила, и именно это просто бесило и приносило боль. Как не дернись — больно. Как не пытайся вырваться — тщетно. Дряни даже крылья связали освященной, мать вашу, веревкой! Даже веревку посвятили, чтобы и та жгла даже крылья! Что вообще он может сделать крыльями?! Почему хвост остался свободен, а вот крылья все же связали? Да и конструкция выводила своими креплениями. Это же как глубоко надо было всадить столб креста, чтобы при всех попытках архи выбраться за последние часы — ничего. Даже не дернулся. А сам альбинос ой как вырывался. Кричал и тут же накинулся на крепления, пытаясь своей силой разломать их. Готов был и сам с ними перевернуться, лишь бы выбраться… Нет. Все безутешно. Это было бессмысленно. И в тот момент, кажется, что-то пошло не так. А знаете, ему стало тогда смешно. Да, он, понимая, в какой оказался ситуации, просто взял и посмеялся с самого себя, а хвост невольно даже как-то игриво дернулся за спиной, подымая пыль своим вилянием. Он узнал ее сразу. Да просто как ее забыть? Наблюдал первой ночью, второй ночью. «Мари Франц» — это не просто левое имя, личность которого архи послал бы далеко и надолго. Нет. К ней, с самого начала, белобрысый хотел подойти с особым подходом. Так сказать, ему было интересно, в кого она превратилась. Поначалу, даже было любопытно, а само это чувство раздирало изнутри. Как ни как, она та, кто скрасил один год его жизни, изменив. Но изменив именно год. Стоило им разойтись, как все поменялось, став пуще прежднего. Он прекрасно все помнил. Все до мелочей. Каждый ее приход в лес. Каждый раз, когда она говорила с ним, когда показывала нечто новое. А знаете почему? Почему каждый день запоминался настолько хорошо, что забыть было невозможным? Потому что любое ее слово было чем-то ненормальным. Она сама по себе была ненормальной для него. Она была первым человеком, с которым он заговорил, но сколько бы лет не прошло, демону было не суждено понять хода ее мыслей. Никогда. Ни за что. Девчушка всегда была на какой-то своей волне. Упертая, как баран, настойчивая, игривая и энергичная. Но тем не менее, если все эти черты были и у него самого, она же все равно совсем другая. Они отличались всем и одновременно ничем. Может быть и по этой причине он продолжал общаться с ней. Может быть именно по этому со временем архи перестал выгонять ее… Жаль, их «прощание» вышло не особо красивым. Он надеялся, что она не сгорит, ибо предупредил ее и даже угрожал. Надеялся. Но никогда не был уверен на все сто процентов, что это так. Когда ему впервые доложили об «охотнике», он с безразличием отшвырнул от себя наглеца, который посмел занять его время такой глупостью. Мало ли таких отродьев, которые за демонами гонятся пытаются? Да нет. Полно таких, на самом-то деле. Правда все какие-то недалекие. От того не уберегутся, то не сделают, то не сделают, в итоге сольются на второй битве с падшим и все. Такой пустяк. Но демоны умирали один за другим. Тогда-то он и узнал, что она жива. На самом деле падших по всему миру полно. Они есть и в столице, которая казалась так смертным неприступной для темных лиц, и во многих дальних городах, еще дальше-куда пойти можно. Раса нечестивых давным-давно перечеркнула правило «одного берега». Просто раскрывать свою натуру они не имеют права по законам архи вне их территории. А их территория — все, что за холмами. Думаете, демоны не слушаются правил? А выбора у них нет. Как сказать, если у людей выражение «одной крови» образно, то у демонов оно буквально. Кто сугубо сильнее — тот вожак, а если таков есть, значит все падшие под его контролем и ни один не имеет права ослушаться. При старом правителе, если ты нарушал закон, ближайшие к тебе демоны могли убить за осквернение человека и т.д. Все каралось смертью. Мгновенной. На самом деле, демоны никогда не ценили свои жизни… Никто не говорил, что они ценны, да и к ним обращались как к мусору. Умирает человек — так сразу реки слез, поминки, похороны, гроб, яма, крест, какие-то пожертвования, фотографии, которые добываешь только в столице. А что делают люди, как умирает демон? Да ничего. Вредитель умер, вот и славно. А про этого охотника слышно было все чаще и чаще. Там всех убила, там всех убила, еще-где всех поубивала. Не сказать, что альбиносу было не все равно на таких же, как и он, просто факт, что твою расу перебивают где-то вне твоих глаз, как-то бесил. И сама охотник тоже подбешивала тем, что убивает без особого промаху. Интересно, это так Мари на него обозлилась, или все дело в том пожаре? Хотя, какая разница. Прошло еще пару месяцев и когда до красноглазого дошли слухи, что она едет в Виллу, Франц уже исключительно воспринималась таким же вредителем. К ней, за все прожитые года, более не было никаких чувств. Может быть да, интерес, но лишь посмотреть, как она так убивает. Как у нее выходит так беззаботно перебивать половину его расы? Это было занимательным. Первая ночь была даже занимательной. Он тогда просидел на дереве, лишь наблюдая, как девушка перебивает всех и вся. Под конец ему было бы не в особую силу убить ее, но из леса демон предпочитает вылазить лишь когда сжигает поселки, а не так, чтобы ради одного человечка, на которого уже по барабанам. Мари просто стала противником. Раньше ему было все равно, но она сама поставила себе палки в колеса. Умная девочка. Письмо, почему-то, до Франц дошло спустя неделю, а данный архи закон демонам держался и так все дни. Падшие терпели. Конечно же все это было всего лишь небольшим паном. Он не ставил ее ниже сусликов, ибо помнил ее, да и смерти подобных ему не обошлись стороной. Конечно, архи далеко не причислял себя к таким же, как он, подобных ему и вовсе не было, но и Мари ставить на равных с другими людьми он не мог. А поиграть демону хотелось на своей территории. Жаль, он не увидел, как Франц отреагировала на кролика. Было бы интересно посмотреть на ее недоумевающее лицо. И вот после всего, после этого муторного и раздражающего ожидания, после того, как она действительно пошла в лес, а ведь была не дурой, в первый же день не сиганула в рощу, как когда-то, после драки он оказывается на кресте в подвале церкви, без возможности вырваться. Ему смешно. Истине саркастично и раздражающе смешно. Теперь Мари хотелось не просто убить, а своими лапами оторвать голову от тела и повесить на ветку дерева, как «трофейчик», чтобы другие и подходить к лесу боялись. Кто бы мог вообще представить, что она продержится так долго? И кто бы мог подумать, что она выживет. Архи был уверен, что после кинжала в груди, она сдохнет. Где-то еще там наверху послышался скрип железки в креплении двери. Неприятно отдалось в чутких кушах. Шаг за шагом. Кто-то спускался, а демон лишь продолжал дожидаться того момента, как некто уже зайдет в эту долбанную комнату, открыв большие, как ему казалось, двери. Хоть какое-то, может быть, развлечение сюда спуститься. поговорить, поиграть, еще чего. Но когда уже первым, что он видит из щели приоткрывающейся двери — белая перчатка, зрачки увеличиваются, прикрывая радужку, а хвост за спиной возобновляет дотошно нервный «бой». Он стал раздраженно и резко дергаться из стороны в сторону, не соприкасаясь с полом. То, что его так раскрепощенно развесили, словно на сушку белье, сейчас не могло дать покоя. Демон попытался вновь вырвать лапу, да только почувствовал дотошное жжение в правой руке. Жалко, левой он двинуть все так же и не мог, ибо пуля. — Я вижу, ты рад меня видеть, — безразлично хмыкнув, Мари натягивает каверзную ухмылку, закрывая за собой двери на внутреннюю щеколду. Более-менее подлатанная, хотя немного бледная и с синяками под глазами. Когда нет возможности тут же напасть, сразу начинаешь осматривать противника в плане мелочей, которое откладывал подальше. Она сильно вытянулась в лице и… Кажется, это слишком большая длина волос, как для обычного человека. А сама же реакция демона… Более была в хвосте, что во время слов громко ударил по земле. Сам же падший немного оскалился, словно пес, будто готовясь зарычать на предмет недовольства. Радужка сияла, но ее прикрывали слишком расширенные зрачки, словно у кота, при нападении. Крылья постоянно подрагивали, как и руки с ногами, которые так сильно хотелось вырвать их оков и всадить ей по самое не балуй. Что было бы лучше, своими лапами оторвать ей волосы или же ее посадить на этот крест и когтями разрезать тело? Будь бы только возможность. — Как ты только не сдохла, — рявкнув, альбинос громко выдыхает, когда очередная попытка вырвать руку не заканчивается успехом. Он только пуще сжимает зубы и жмурится, резко отворачиваясь в сторону, ибо боль не особо приятная. А ее присутствие — это уже ухудшенное состояние. Сколько литров воды она вылила на себя, чтобы так несло этой священной хренью? На такие заявления Франц предпочитает закатить глаза и непринужденно вздохнуть, после чего пройтись и начать поднимать другие предметы окружения. Когда руки девушки касаются подсвечника, подымая его и ставя на специальный жезл, хвост вновь ненадолго замирает, а сам демон искренне клеймит ее ум, надеясь, что та не зажжет свечи. Ему хватает оков и головной боли! Сколько уже причин для гибели заслужила эта шкура? Как только демоны ее не загрызли? Ах точно… Его приказ. Он же его не расторг. Вот черт. Хотя по сути, они бы не стали даже продолжать слушать этот приказ, раз вожака не было бы уже трое, а то и четверо суток. Пройдет неделя, может еще немного больше времени и его вообще сочтут мертвым, а на собственное место поставят нового «самого сильного». Тупицы. — Как давно ты в сознании? — холодный и равномерный голос сопровождается непоколебимым зажиганием спички. Пару резких движений и маленькая деревянная палочка окутана огнем, после чего Мари подносит её к первой восковой свече. До последнего белобрысый наблюдал с мысленной просьбой, чтобы у Мари неожиданно сломались и выгнулись дугой руки, да этого не произошло. Когда зажглась первая свечка, что-то словно ударило его по голове. Не так, чтобы с долгими ощущениями, как послевкусием, это скорее будто толчок. В висок или же по лбу. Грубый, меткий и быстрый. Не долгий, но «синяк» от него мог бы остаться. Казалось бы ничего, но после первой свечи, она зажгла вторую. А их было, как он считал от скуки, пятнадцать. Это ему что, пятнадцать ударов по голове сейчас терпеть? Ауч. Недовольно и тихо отворачивая голову в сторону и ошпаривая себя серебром на шее, демон сжимал зубы, терпя эти несуществующие удары по голове и желая, чтобы у охотника свело все связки рук. Выгнуть бы их изнутри, перекрутить, чтобы та свалилась в судорожных конвульсиях, да нет у него сейчас такой возможности. Он может, но не ей. Ибо Франц либо в этой святой воде купалась, либо всю себя омывает каждый долбанный час. Этой охотник была не просто охотником, она долбанный отвалившейся кусок церкви, от которого хреново так же, как от свечей или же самой святой воды. Знаете, что будет с демоном, если он прикоснется к святой воде? Он получит ожог, если то капля. Одной капли хватит, чтобы половину руки, ее верхнее покрытие, разорвалось и испарилось. Если его полностью окунуть в святую воду, демон умрет. Он «сгорит». — Дырку мне к поверхности прокопай, вот тогда и поговорим, — словно выплюнув, как презирающее оскорбление, демон продолжал сильно жмурить по одному глазу с каждой зажигаемой свечей. Но вот спичка потухла на шестой свечи. И Мари полезла за другой деревянной палочкой в коробок. Опять зажгла и продолжила «подпаливать» поск. — Я надеюсь, тебе кто-то отрежет руки и ты навечно станешь инвалидом, — фыркнув, демон опускает голову, мотая ею из стороны в сторону. Хвост постоянно громко бился о землю и оповещал о том, что подобное далеко не по нраву падшему. Казалось, конечность с белой кисточкой была намного эмоциональнее и разговорчивее самого демона, что казалось «забавным». — На других работу не перекидывай свою, — в ответ уколов фразой, этим охотник заставляет его поднять голову и после девушка перестает слышать равномерное биение хвоста о пол. Поставив подсвечник уже со всеми своими зажженными свечами на специальное углубление в стене, Франц косо смотрит ему в глаза. — Архидемон, — заканчивая язвиво, она усмехается, но не сбавляет обороты, оставляя холодный и безразличный взгляд. Мила атмосфера между этими двумя, не находите? Когда взглядам просто пришлось пересекнуться, она также обратила внимание и на хвост, что быстро дернулся в другую сторону и припал к земле. Вот так выражаясь — красиво играешь с огнем, да что самому охотнику, если демон не в силе ответить? Все, что он может — сжать лапы и сцепить зубы. Ударить деревянный пол своим хвостом. Ни накинутся, ни вырваться. — Скажи это себе, на счет недоумков в белых тряпках, что пытаются сделать хоть что-то. Знаешь, сколько людей все же умерло? — ответная реплика заставила ее обернуться чуть больше, подмечая, что теперь кисточка не приковывалась к древесине, а витала в воздухе, показывая игривость. Сам же он, прикрыв глаза, усмехался, обнажая клыки. Она задела его на счет сложившейся ситуации, он ее — за то, что с ее поручения священники пытаются помогать людям. На такое особо великих аргументов не было, потому ей пришлось притихнуть. После данного поручения церкви действительно работа не стала лучше. Неизвестно, чего такого могла она, чего не могли отцы, да люди все равно погибали. Ненавистная ей тема, которую Мари постоянно обходила стороной. Всем и сразу не поможешь.Тем не менее, в этой каморке лежало еще твое подсвечников с несколькими свечами. А здесь нужно больше света… — Сбежавший мальчик семьи Куц — твоих лап дело? — задавая следующий вопрос, она уже ставит второй подсвечник в другое углубление, ибо там было всего две свечи и Франц с ними быстро справилась. — А я должен отсчитываться? — он изогнул бровь, показывая злобный оскал. — У тебя особо нет выбора, — пожав плечами, Мари оборачивается, держа в руках простую чашку с толстой белой свечей, которая уже горела. Ее холодный взгляд встретился с тремя глазами черного цвета. Зрачки все еще были большими. Также намерен сорваться на нее? Вряд ли это возможно в его-то ситуации. Безнадежен. — Тебе не выбраться уже от сюда, а пока есть возможность, я хотела бы многое узнать, — прикрыв глаза, она смотрит высокомерную мордашку, в то время, пока демон начинает посмеиваться. Тихий смешок не вызывал особо ни сомнений ничего более. Но смешок начал перерастать в смех. Ироничный и довольно-таки жуткий. Он откинул голову, столкнувшись рогами с крестом, но даже и не подав виду. — А ты забавная, - улыбаясь во все зубы, он задорно мотал хвостом. Тембр его звучал словно эхом трех голосов, от чего давило на уши. - Но я бы на твоем месте прикусил язык. Рана же, которая до того вела себя вполне благополучно, словно мгновением резко раскрылась, будто при первом ударе. Кровь подступила к горлу и стала просачиваться сквозь марли. Ноги перекосило, от чего Франц падает на колени, после хватаясь за рот. Тихий кашель — и по пальцам бежит красная дорожка. Чашка со свечей же падает на пол и огонь оказывается слишком близко к дереву, но Мари быстро хватает фарфор, прижимая фитиль пальцами. Из-за резких движений рана словно раскрывалась все больше и больше. А демон лишь смотрит и мило улыбается. Хвост «миролюбиво» виляет из стороны в сторону. Забавно, что он с самого начала не подумал проверить рану. Как-то в первые же секунды не взбрело, что раз она жива, значит что-то точно не так. Рана у людей не испаряется, как у демонов. Они остаются и долго заживают. постоянно кровоточат и их ежедневно перевязывай да перевязывай. А к ранам сила более податлива, нежели к остальному. Какой бы частью фундамента церкви охотник не была, тронуть болевую точку и заставить ее болеть — только цветочки, что он может сделать, а судя сейчас по самой Франц, ей не сладко. Даже очень. Сидя у самой стенки, она держалась одной рукой за живот, надавливая на рану, дабы перекрыть путь крови. Вторая же рука, тыльной стороной ладони, прикрывала губы, чтобы не пускать багрянец течь по подбородку. Начинало жечь горло и неприятно кололо низ грудной клетки. Ладно, может быть она переборщила, ставя ему такие условия. Может быть, почувствовала себя слишком «могущественной». Когда же еще выдастся шанс поставить условию демону? Притом архи. Смотря в черные глаза, она видела там лишь холод и безразличие, в то время как на губах его играла коварная ухмылка. Хвост вилял так беззаботно. — А я думал, ты не станешь меня кормить, — хмыкнув, он продолжает смотреть ровно в ответ. Ощущения боли и все негативные эмоции — их еда. Ну конечно же. Черт. — Подонок, — сплюнув кровь в сторону, после она чувствует боль еще сильнее, из-за чего чутка переклоняется вперед. — И я так могу бесконечно, — вскинув брови, теперь надменность играла на его физиономии, а боль все усиливалась и усиливалась. — Знаешь, я мог бы оставить тебя в живых, если откроешь эту дрянь. Даже когда сожгу и этот поселок, ты останешься жива. Он говорил каким-то расплывчатым тоном. Легким и несколько ироничным, что ли. А ей вообще должна была быть разница, когда из-за не прерываемой боли тебя перекручивает? Врет же. — Даже когда сожжешь весь поселок? Какая щедрость, — саркастично прыснув, Мари сжала зубы, достав флягу. Крышка открылась и оставшееся содержимое выплеснулось на рану поверх одежды, смешавшись с кровью. Вино на концентрате святой воды. Недовольно и разочарованно цокнув языком, архи отворачивает голову в сторону, расстроенно поджимая губы. Нет, есть ему как бы особо не хотелось, но раз если возможность есть, не особо приятно, что все обрывается на каком-то моменте. Особенно в окружении церковной отруби. Эти свечи уже глаза мозолят. Раздражают и давят на голову. — Обойдусь, — отчеканив, Франц тяжело теперь дышит, пытаясь вернуть свое состояние в норму. Ее сверлит косой холодный взгляд, но ей уже как-то все равно. — Я все равно не уйду от сюда, пока не узнаю то, что мне нужно, — грубо добавляет брюнетка, глядя на него так же озлобленно. — Иди утопись, Мар, — хмыкнув, он саркастично вновь отвел взгляд. После же демон резво заныл. Очень громко и протяжно, перекидывая голову с правой стороны на леву. После стало видно, как демон силой вжимался луками о серебро, вновь думая его скинуть, может разломать, вырвать с креплениями, но нет. Оно только сильнее изматывает и вовсе отбирает силу, о чем вообще могла пойти речь? Это больно. Его взгляд поникший и замученный. Скованность действий раздражала и утруждала одновременно. Опять глядя в ее сторону, в голове мелькает, что ее харизма стоять до последнего не изменилась. Такая же упертая и чокнутая. Даже с открывшейся раной она все еще сидит тут. Может, у нее не было просто возможности встать? Девушка же в свою очередь вновь осматривала демона. С ног до головы. С головы до ног. Он ведь вновь назвал ее по имени. По сокращенному имени, а так называли ее… Да никто, кроме того парнишки в Горне. — Как тебя зовут?