XVI

+++ — Я обеспокоен твоими исчезновениями, дитя Ишвы. Приглушенный голос людей, что в дальних залах, шепот, возможно, пение. Неизвестные особи приходят, наговаривая мольбы, прося благословения, счастья, приходят с просьбой о помощи. Сюда много за чем приходят. Это место, неведомо ей по сей день, почему, но притягивает верующих в нечто неземное, заставляя после склонится перед тканями на колени, и в слезах молить за что-то свое прощения, жалости. По своей сути вера — это все целостный компонент с изъянами и неточностями, который Франц никогда не понимала и не принимала. У нее не было веры. Она не верила в существование Бога. Хотя работала при церкви. Родилась в семье католиков. Жила молитвами и просветлением. Но… В чем суть? Сейчас оглянутся — нет, Франц не увидит свечей, зала, она находилась в правом корпусе, вчитываясь в молитвенные книги, стихи, Библию, выискивая нечто нужное ей. Но она находилась в церкви. А вот… Что такое церковь? Если бы вы спросили маленького ребенка с разным цветом глаз, то тогда бы девочка громко стала прикрикивать, что церковь — это священное место, где могут обитать только чистые души. Сюда приходят сохранять память об умерших, молятся за их жизнь в Раю, молятся за свою жизнь, очищают свои грехи. Все, что могло собраться на душе, засесть комом в груди и совершенно не отпускать, вся эта грязь уходила с души, стоило прочесть пару стишков перед святым отцом или мазаиками божественных лиц. А после и дышать легче, и на мир смотришь как-то по иному. А в благодарность за столь отважный и мудрый поступок — очищение, — Бог наблюдает за тобою и сопровождает жизнь твою, помогая и приглядывая свысока. Когда-то она действительно думала именно так. Верила в это, верила в то, что свыше кто-то наблюдает за ней, за каждым ее поступком, и надеялась, что ею гордятся, ибо она никому не лгала, никого не оскверняла гнусными словами, не прикасалась к опасным вещам, не издевалась ни над кем, даже животным боялась сделать больно, а каждого умершего то будь кроль или лошадь — оплакивала и ставила свечу. Это было очень давно… Настолько давно, что сама Франц не припомнит этих времен точно и ясно. Подобные мысли витали в голове девочки еще до их первой встречи с демоном. С самым первым демоном. Много лет утекло… И с той поры появились сомнения, а после сомнений вера и вовсе исчезла. На ее место гордо, возвышаясь, стали негативные помыслы, вопросы и вечное блуждание мнений, что и привели ее туда, где она есть сейчас. Если Бог есть, и если тот и правда что-то да может, а как гласит Библия и множество стихов — может он многое: и воскрешать, и полноценно лечить, защищать, оберегать, помогать, то почему она здесь? Что она делает в Вилле? Почему девушка не осталась жить в Горне? Почему сгорел Парн? Глядя на тех, кто молится за возвращение близких — становится только паршивее на душе. Хочется кричать, да Франц просто не любит конфликты с селянами и вообще с гражданами любых городов. Пойти против католиков — начать войну, а ей это вовсе не нужно. Бога просто нет. А если и есть, то ему глубоко плевать на их мир и на то, что в нем происходит. Он никогда не показывал своего лица, никогда не показывал своей силы. Ни помощи, ни защиты, ни воскрешения. Люди справляются со всем сами, слепо даруя подобного рода награды Богу. Если родственник не умер — Бог помог, и неважно, что просто над этим человеком сидели днями, не отходя от его кровати, давая лекарства, перевязывая раны, кормя и поя чаями с травами… Богу приписывают то, что он никогда не делал, и верят в это. Странно, но если таков расклад, то что мешает назвать Богом обычного человека? Возможно, излишне гордые мысли, такое чуждо приписывать самой себе, но чем Франц не присуще назвать себя Богом? Она спасает людей? Верно. Сотни людей и почти ежедневно. Помогает душам отсоединится от нечестивых, возвращает жизнь в города, устраивает своего рода революцию в жизни из столетия, избавляясь от вредителей, что годами мучают людскую расу. А лечение? Изгнание — уже примером, так что два варианта сплелись в один. Да, воскресить она никого не может, но сказать, какие травы более вероятно подействуют на выздоровление заболевшего — всегда к вашим услугам. А что уж говорить про смерть, которая ходит за девушкой по пятам, да никак не схватит за те пяты и не потащит вниз? Мари было суждено умереть уже сотни раз, она могла погибнуть и этой ночью, ибо демонам нет конца: ночь выдалась буйной и дикой. Обошлось без сильных ранений, но в один момент у охотника просто закончились все патроны для расстрела и пришлось драться в ручную. Итогом стало пару ссадин, синяки, подертая кожа, но в один момент она воткнула кинжал в грудину последнего, после чего тот упал и более не поднялся. За всю ночь ни один демон не явился более на площади. А смерть не настигла ее и этим днем. Она не бессмертна, но обходит смерть. Она не обладает магией, но спасает людей, по своему, но лечит их. Так чем она не Бог, если почти все тоже самое приписывают этому неизвестному в белом балахоне, что находится где-то там, свыше? Да и что еще можно добавить, если к тому же Франц не просто какой-то человек с такимим «возможностями». Она «одаренная», дитя Ишвы, та, кто спасся, преемница церквей, самый знаменитый охотник за демонами. Ну и просто «священная дева», как её когда-то прозвали, но разноглазая наотрез запретила так к ней обращаться. Закрыв резво книгу, как бы этим откликаясь на чужой голос, Франц быстро встает с пола, временно откладывая книжонку на стол. Присутствие Яна в этих стенах — как ее присутствие ночами на крышах. Уже обыденно и нормально. Да и, по сути, работа его в центре этого здания. Мужчина так и не меняется, все столь же седовласый и, на вид, безобидный. Может быть, немного пухловатый, но не без того, в его возрасте. Белое одеяние, золотистая обивка. На лице мужчины легкий омут волнения, но достаточной серьезности и смирения каких-то своих нравов. Лгать этому человеку труднее чем может показаться на первый взгляд… А подобного рода эмоции на от части морщинистом лице что-то да дергают в арфе нервов, заставляя напрячь потоки мыслей, лишь бы не взболтнуть лишнего. — То ты есть, то тебя нет, вся церковь на ногах, не даешь ты нам покою, буйный Трикстер*, — с легким смешком, после эмоции Яна меняются на более добродушные, и со стороны его звучит даже легкий смешок. Седовласый проходит по помещению, присаживаясь на стул, что после длинного стола. Стоять долго — не его любимое занятие. — А после ноги твои срывают милое дитя в буйном беге по всей Ниве, что за спешка была, куда так любезно пропадаешь, охотник семейства Франц, — постепенно голос с доброго и безобидного вновь становился серьезным и твердым, от чего девушке стало немного не по себе. Ян ей не особо отыгрывал роль отца, но как правитель — этот человек представлялся в первом ряду. Ян Рокко — не просто священник, Святой Отец, не просто верховодец Нивы. Его не назовешь королем этого города, не назовешь властью, а простолюдином тем более. Он Отец. Не святой, не какой-то еще, он Отец города. Всех людей в этом городе, все на его плечах. Неизвестно даже есть ли у него семья и дети, приемники или еще кто, но этот человек со всем справляется и покидать свой пост он не намерен. Его повадка давно всем знакома, к нему не смеешь обратиться без уважения, хотя тот сам всегда настаивает обращаться на «ты». Этот человек стал тем, кто принял сотни детей и людей после ситуации в Горне. Парн и Вилла разделили между собой эту ношу пополам, и кто знает, что тогда было у Яна на уме, но мужчина все выстоял, успокоил, дал крышу, воду и хлеб. Если в шутку, то Рокко можно было бы еще прозвать церковным червяком, ибо за место нормального дома, он живет в мелкой халупе, а все свои сбережения были им потрачены на возведение церкви. Возвелась церковь — а уже после построился город. Ниве больше тридцати лет, а она все еще выглядит как недавно построенная, ибо о ней заботится этот мужчина так же, как и о многих своих гражданах. Если бы не падшие со своими войнами и неприятностями, Вилла стала бы прекрасным примером чудесного города без проблем и совестным житием. И во всем этом заслуга только его. Когда Франц переслали из Парна в Виллу, ей здесь никто не нравился. Она всех терпеть не могла, а за то, что продолжали ей твердить о церкви, начинала ей быть нелюбимой даже церковь. Светлая сторона монеты не без темной, при повороте. Именно Нива стала его долгим заключением. Именно в Вилле она пережила тот страх и ужас, что воспитал ее таковой. После подобного на Яна смотришь с двоих сторон. Не веришь в подобное, но иного нет. Церковные черви. — Есть вещи, которые я не обязана пересказывать в подробностях, если только можете меня понять, — отводя голову и взгляд в сторону, франц придерживается за край стола, проводя по нему рукой, а после складывая их на груди. — Защита вашего города порой приносит раны, а где я бываю, то уже мое дело, — хмуро вещая, голос охотника все еще оставался стойким и твердым, дабы не запнутся. Если речь не выйдет четкой — все коту под хвост. Нельзя проболтнуться или дать на то намек. — Конечно-конечно, дитя Ишвы, — разведя руками, тот вновь усмехается, одобряя подобные слова. Каким бы рассудительным и странным человеком он не был, лезть в чужую голову тот не любил. По крайней мере, лезть в голову того, кто защищает его город было невыгодно. — Только одна просьба, не ввязывай граждан в бои свои, — и тон вновь стал серьезным, в пальцы священника сплелись в замок перед собою. — Приданое тебе велико, это благодарность Божья за твою храбрость и дурную нравность, подобно Анате* ты рвешься на поле с орудием, и я от всей души падаю перед тобою на колени, — начиная свой воодушевленно-твердый монолог, тот ни разу не повел глазом, не подняв головы, хотя голос становился все выразительнее и выразительнее. — Но граждане не обязаны принимать тебя в своих домах и окутывать заботой. Нива способна и сама дать помощь нашему верному охотнику, а семейство Форд попрошу оставить в спокойствии, — мгновением же грозный взгляд из-под лопа поднялся на Франц, заставив у той все в горле пересохнуть. Табун мурашек и напряжения охватил спину и руки. Ладони стали теплее, а на лице мелькнуло замешательство. В отместку не вырвалось ничего. Спорить безутешно, это глупое занятие, если пытаешься что-то доказать именно Яну. В ответ Мари резко кивнула, сомкнув губы и отведя взгляд. — Чудно, — священник вздохнул ободряюще, после чего встал со стула. Коснувшись плеча разноглазой, тот слабо усмехнулся. — Церковь возместила убыток за гостиницу и прочие мелочи. Долг возвращать не стоит, нужды нет. Постарайся позаботится о себе и не дать более демонам преимущества причинять боль охотнику семейства Франц, — прикрыв глаза, Ян отстранил руку от плеча брюнетки и направился к выходу. Его рука остановилась на ручке двери. — К слову, из подвала, отданного ребенку Ишвы порой доносятся странные звуки, не известен, но прошу скорее избавится от того, что там находится, — сказав напоследок более спокойно и невзначай, Рокко вышел из правого зала, вернувшись в основье «храма». Франц же облегченно вздохнула, кинув взгляд на книгу и поспешив забрать ее. Из церкви та вышла через задний ход. +++ Из подвала доносятся странные звуки? Забавно. И все же, надо сказать демону пару ласковых, чтобы тот прекратил орать вне ее присутствия, ибо тогда им двоим не поздоровится. Только подумать, какому риску она себя подвергает подобным поступком? В том, что Архи находится в подвале Нивы намного больше проблем и неприятностей, чем может показаться на первый взгляд. На улице стояла милая погода. Было достаточно тепло и ветер негромко качал листву деревьев. Если сидеть в своей повозке — услышишь и не такое, находясь у поля-то, что для скота. И овец суждено услышать, и ковров, коней, что с другой стороны Нивы. Одна жизнь. А Мари же страдает, перевязывая себе конечности. Раны вовсе несерьезные, но когда контактируют со спиртом, царапины дико болят. Смыкая зубы, охотник терпит, пока переболит очередная рана, чтобы, наконец, все отложить. И вату и спирт и бинты. Какие же эти сражения невыгодные. Хотя, во время самой драки ощущения не подводят. Ярко, резко, насыщенно. Стреляя и в жизни начинаешь находить плюсы, что поделать, если ее приучили к такому? Хотя, все же, невыгодно. Заработать удалось не так уж и много, а патронов прикупить стоит. Поглядывая на мелкие мешочки с деньгами, Франц решилась после всего этого пойти к рынку и прикупить немного для бойни. Потом это нужно будет посвятить и все оружия перезарядить. До вечера еще много времени, но ей бы еще успеть… Фыркнув, Мари откладывает все в сторону, после чего берет в руки ту самую книгу, что взяла из архивов Нивы. Грубая черная обложка из кожи была пуста. Страницы очень хрупки и давно пожелтевшие от старости. Почерк, коим были написаны стихи невнятный, но разобрать, пускай и с трудом, но можно было. Приходилось, правда, сбоку надписывать понятными буквами, но тем не менее, дельце «занятное». Если бы ее только спросили на кой-черт она страдает переформировыванием слов из этой книжонки, Мари тот же час стала бы с превеликой радостью рассказывать, как увлекательно узнавать новые молитвы, чтобы обратить их против демона. На самом деле, просто, понимая, что архи не пойдет на контакт не получив что-то свое, девушка решила обойтись другим путем. Ее не так уж и просто убить, да и убить ее он не в силах, ибо и для собственной выгоды, так что Мари не будет больше тянуть резину и дожидаться, пока эта тварь сама скажет хоть слово надобное ей как ответ на вопрос. Если он не будет говорить — пускай терпит черные стихи, что будут плавить ему голову. Если обычных демонов берут самые обыденные молитвы святых языков, то на архи хоть как-то да подействует лишь исключительно темная магия. Можно было бы подумать, что Нива ни за что бы не хранила подобного рода чтиво у себя в залежах книг, но «чудо» случается. А если по проще, то это обыденно. Церкви же надобно было как-то защищаться против сильных демонов. Ну или же просто убивать всех слабых с одного мелкого стишка. Хотя, стихами же их не убьешь. Перечитав все это вновь, Мари вздыхает, засовывая книжку в сумку и накидывая кожаную пошиву себе через плечо. Первым делом все равно нужно прикупить патронов и не особо дорогой атрибутики. Может быть и пару крестиков купит, один на беловолосого натянет. Она не изверг, но вдруг это откроет архи рот? +++ Рыночные будки как всегда полны жизни и множества криков. Один продавец перекрикивает другого, да и именно в этой части площади намного больше людей. Здесь нет надобности проезжать повозкам, коням, проводить животных в целом, одни люди да быт за особые суммы. И чего только не найдешь: овощи, фрукты, бревна, глина, кресты, свечи, даже животных продают. Два ряда с левой стороны Виллы протянулись недолгим шлейфом разноцветных тканей поверх деревянных креплений и теперь торгуют на свою радость. Здесь все открыто день через день. Некоторые «магазинчики» работают ежедневно, а некоторым надобно ждать неделями, дабы люди пополнили свои лавки товаром. И тем не менее, ходить здесь нереально. Кем бы там Мари не была, пробраться сквозь толпы — невозможно. Ну, только если ты не умеешь кричать, и пускать пустой выстрел в воздух. Звук есть, люди разбегаются, а местность пуста. Главное во время все объяснить и успокоить людей. Не дай бог начать скандал. На самом деле, здесь достаточно весело. Люди здесь веселые, не злые, добродушные. Благодарят, восхваляют, чем не радость? Находится в вилле — одно удовольствие, но только если ты не помнишь своего прошлого, а Мари частенько в радость его подзабывать и с полной грудью чистого воздуха мгновениями смотреть на городок чутка под другим углом. Самой Франц не в радость, по сути, ни один город. В каждом поселке она найдет что-то грустное и неприятное для нее самой. То воспоминания, то люди, то вообще она начинает смотреть на то, что лично делает под каким-то странным зеркалом. Вот кто ей сможет доказать, что демонов она рубит по собственному желанию? Учитывая повадки самой девушки, то, что та не спешит убивать, а хочет сначала расспросить, то, что когда-то все целостно стояла на стороне демонов, ее ли это желание, убить их всех? Порой, мысли об этом не дают покоя. «Я не убийца» — бывало, хочется выкрикнуть и откинуть револьвер в сторону, но черт, ты откидываешь револьвер. Оружие, от которого уже полегло не мало демонов. От твоих рук на землю свалилось не мало падших, что ты несешь, Франц, одумайся! Вся их раса — чистое зло, они убили твою семью, твой дом, твою жизнь, не твое желание? Глупая мысль. И вот этот круговорот, порою, охватывает голову. У нее и с головой не все в порядке. Вот что с ней происходит сейчас? Почему при ком-то она такая же холодная, как и всегда, а некоторым достается честь услышать, как она сметься? Раньше этого никогда не было. Раньше она не смеялась. Раньше она вообще не находилась в этом колебании эмоций. Было все равно, но сейчас девушке не хочется грубить некоторым особам. Не хочется быть такой каменной в их присутствии, а этот архи… Ей не хочется его убивать. Он делает ей больно каждый раз, когда охотник спускается туда. Грубит, смеется, издевается, вися на кресте. Но она все еще не убила его, хотя могла. Какие ответы, вы смеетесь? Да за ради цели «перебить их всех» стала бы медлить, просто дожидаясь возможности узнать ответы на вопросы? Какой смысл в том, что архи скажет, почему начал войну? Смысл в его ответе на вопрос «зачем спалил Парн» если и так понятно, что ради выгоды. Забавы. А какой смысл в вопросе «как тебя зовут», что никак из головы не выйдет? Ну скажет он свое имя, не скажет, это просто слова. Ничего же не изменится. Но архи все еще жив. Конечно можно оправдываться, мол, это ради того, чтобы не началась еще одна война, ради того, чтобы не получилось как с тем священником, который убил первого правителя, но… Ей же все равно на смерть. Хватается, но если почувствует, что умирает, лишь улыбнется. Так, стоит ли продолжать скрывать, что дело в чем-то ином? Что ее желание накручено ей кем-то другим? Церковь всегда гласила, что виною демоны. Точно свои помыслы? Точно это она стала осознавать, что священники лгут? Они с самого начала хотели иметь человека, который будет делать эту работу. Будет убивать падших, собирались платить ему. Глупые мысли. Прикрыв глаза, Мари перестала раскручивать револьвер в руках, спрятав его в кабуру. Встав с лавки, охотник засунула руки в карманы. Сначала, ей к кибитке, ну, а потом может и зайти к этомо рогатому. Может, просто стала не с той ноги? А, точно, фраза падшего… Ночью, когда тот умирал, прозвучала колкая фраза «фальшивка». К чему? Из-за чего? Тогда охотник не задумывалась, но видимо, эта фраза засела. И все же, голова витает в мыслях о чем-то ином. То ли это город так на нее влияет, то ли это все те самые обидчивые слова Яна, на счет семьи Форда. Что-то да переклинило, н/ — ЛОВИ КОНЯ! Словно гром среди ясного неба прозвучал чей-то крик, что тут же вывел из замешательства. Не проходит и секунды, как Франц отпрыгивает назад, пропуская буйное животное на повороте, которое так резко вырвалось из, видно, чьей-то хватки и завернуло на площадь. Кто-то полетел вслед за лошадью, но не успев завернуть, чуть не врезался в проезжающую кибитку. Поднялся шум, ржание лошадей, множество пыли, что подняли копыта, люди, что в зоне проезжей части подымают голос, сама же особа вовсе не на ногах, помочь ей некому. Переворот и шум! Выстрел же глушит все крики… Люди замирают, тот, под чью повозку чуть не легли, замолк точно так же. Повисла тишина. Громко выдохнув, Мари выпрямилась, не убирая пистолет, но опуская его. Пуля попала в переднюю ногу животного. У того были черными глаза, это было необходимым, скорее всего, хозяину буйной твари можно будет все объяснить. Ржание лошади немного давило на голову. Кобыла пыталась встать, но подстреленная нога серебренной пулей, видимо, сильно болела. В итоге того, кто вылетел к повозкам, просто стали объезжать. Ход событий продолжился также быстро, как и замер из-за столь резкого и громкого происшествия. Здесь всегда так? Большую часть времени Франц проспала, не знала, что на улицах так оживленно. — Как вы? Не ушиблись? — подбежав напрямую, чуть согнув колени, охотник нагнулась, подавая руку сероволосой девушке. — Нет, но конина, зараза такая, у меня еще получит, — шипя, недовольно бурчала девушка, потирая затылок. Только, видно, думая что-то сказать, она подняла голову, как резкие движения продолжились. На сероволосую охотник тут же навела пистолет, выпрямившись и поменявшись во взгляде. --- — Эй, Франц, — задорный и злорадный детский голос донесся где-то за спиной. Разноглазая только ускорила шаг. Но особо избежать проблемы не удалось… В мелкую брюнетку был кинут достаточных размеров камень, чтобы принести боль, да еще и с ног повалить, ибо удар был сильным. Оказавшись на земле, ребенок чуть ли не скручивалась калачиком. Приоткрывая глаза, она вновь видела «друзей», целую кучку ее одногодок, которые смеялись, а кто-то даже ободряюще похлопывал кинувшую камень по плечу, заливаясь слезами от хохота. Та же, кто, по видимому, и кинула камень, подняла с земли его вновь, подкидывая в одной руке. — Кинь еще! — Да! — По лицу, может? — Да просто кинь в нее, только замахнись! — Да заткнитесь, — закатив голубые глаза, пепельноволосая девочка усмехнулась, слабо помахав ладошкой в сторону Франц. Следующий удар попал прямо по глазу. --- — Почему же ты так любишь падать?! — недовольно вскрикивая, когда подошла чуть ли не вплотную, голубоглазая смотрела свысока. В очередной раз, пытаясь убежать, Франц кинула ей в глаза песком, но, видимо, это стало оплошностью. Стоило разноглазой вновь встретится с землей, как та чувствует, что ее хватают за ногу и тянут на себя. Камешки, ветки, грязь, песок, все проходится по лице и попадает что в глаза, что в рот. Хочется кашлять, но тебя начинают так таскать по кругу. От рук этой сероволосой, ее нога оказывается в других руках. Ее так таскают по очереди. Они только смеются. Им весело. --- — ПРЕКРАТИТЕ! — заливаясь слезами, Фарнц пыталась вырваться из хватки, но ее крепко держали под плечами, не давая ни вырваться, ни земли коснуться. Под детский крик где-то взлетали птицы. Под этот крик ее продолжали избивать палками. --- В отчаянии Франц свернула к лесопосадке, надеясь найти спасение. Друга, единственного, который защитит. Все они побежали за ней следом. Всё, что осознавала, что помнила — он стоял перед ней, держа чужую палку в своих руках. Голубые глаза были напуганы, как и у всех остальных, кто тогда решился вновь поиграть с Мари и страшные «догонялки». --- — К-кая встреча, Мари, — голос сероволосой девушки тут же изменился с уверенного, злостного, стойкого на неуверенный и испуганный оклик. больше всего сейчас внимание голубых глаз было на дуле пистолета, что направлено было ей в лобную часть. — Конеро, — голос охотника же звучал угрожающе. Кажется, у той, кто так и продолжала лежать на земле, закружилась голова и вся жизнь прокрутилась по второму кругу. Ну, ее помнят, и вряд ли особо рады. Когда девушка подняла взгляд на Франц, стало еще страшнее, нежели ранее. Ее хотели убить, и как помнится самой Конеро, есть за что. — Т-ты же не выстрелишь? Верно? Я не демон, я все еще человек, в-вон, лошадь с демонами, — начиная запинаться, вся в панике, сероволосая указывала на животное. Ее продолжили испепелять взглядом. Кажется, даже окружающие опять на время замерли, не веря в то, что видят, слышат. Хотя, возможно, особо и не понимая в чем речь. Когда Мари сгибает локоть — Конеро сильно жмурится и отворачивает голову в сторону… Так и не заметив, что пистолет ловко прокручивается в руке охотника и прячется в кабуру. Вновь открыв глаза, пепельноволосая видит только протянутую руку, но тем не менее, все еще недовольный взгляд.