***
За грубо сколоченной трибуной, покрытой красным флагом, стоял достаточно высокий гражданин, одетый в тельняшку с накинутым поверх неё бушлатом. Гражданин произносил пылкую речь, размахивая длинными руками и периодически вскидывая лохматую не по уставу голову. Его глаза горели от энтузиазма, причём не в переносном, а в буквальном смысле: они светились как два ярких прожектора, что выдавало в ораторе представителя технической расы. Черты лица его и причёска слегка напоминали одного из известных советских деятелей, впрочем, куда более изящные и благородные. Слушатели восторженно внимали, периодически начиная радостно гудеть или издавать по-человечески одобрительные возгласы. -И мы должны на личном примере показать, что не имеем ничего общего с тем империалистическим пафосом, который внушают представители флота буржуазных стран! – вещал крейсер Киров, - Мы против античеловеческих настроений и заносчивости, свойственной буржуазным кораблям!.. Его слушателями и верными почитателями были соратники по Таллинскому переходу – эсминцы, подлодки, торпедные катера и прочие небольшие боевые корабли Балтийского флота. Они считали Кирова своих флагманом, и были готовы идти за ним хоть в кругосветное плавание вокруг Ипсилона. Не так давно, общаясь с моряками и другими Водоходами советского периода, Киров наслушался рассказов о западных коллегах. Кроме того, встречая их несколько раз на парадах и регатах, советский крейсер убедился, что корабли других стран отталкивают его своей холодностью и высокомерием, а проще говоря – его бесило то, что с большинством из них оказалось невозможно подружиться. Вторая мировая война, а также холодная война и человеческая пропаганда заставляли прочих Водоходов несколько дистанцироваться от советских коллег. Киров отчаянно завидовал самолётам и танкам, которые не были настолько высокомерны просто по своей природе, и поэтому сдружались гораздо быстрее, забывая о старой неприязни и вражде. Кроме того, его беспокоило и то, что линкоры или Прекрасные, как их называли на Астра Марине – «высшая раса» Водоходов, действительно считались кем-то вроде элиты в корабельном кругу. И Киров, который от своего человеческого тёзки усвоил тягу к равноправию, изо всех сил желал с этим бороться. Разумеется, он понимал, что какой-нибудь торпедный катер ему не ровня (и в глубине души прекрасно осознавал своё превосходство), но относился к мелким судёнышкам с нежной снисходительностью Старшего Товарища. Само собой, к вселенской тяге Кирова к справедливости и коммунизму в Водоходной среде подмешивались и личные мотивы. В последнее время только и говорили, что о достройке на Астра Марине иллюзорных (то есть, не достроенных на Земле) линкоров проекта «Советский Союз». По слухам, это были создания, одновременно похожие и на технов, и на эйдосов с планеты Глюк. А уж по характеристикам они были готовы затмить многих Прекрасных с Ипсилона. И Киров страшно переживал, что эти новички, которые хоть и будут жить на Омикроне, в тамошнем советском подпространственном кармане, поставят под угрозу престижность тех советских линкоров, которые прибыли в галактику Антареса с Земли. Но если тому же Гангуту (или Октябрине? Чёрт уже разберёт, какого оно пола) неплохо бы сбить спесь, потому что Киров был уверен, что Октябрьская чересчур зазналась после прошедших манёвров и общения с царскими офицерами, то Марат (не говоря уж об обиженном судьбой Михаиле Фрунзе) мог бы сильно расстроиться и окончательно уйти в себя при встрече с реальным конкурентом. За друга Киров переживал больше всего. Он был рад, что Марат почти не вспоминал о том, как сделался калекой Волховом (разве что в кошмарных снах) и ходил в походы и регаты; Киров прощал ему даже участие в мероприятиях императорского флота (уж лучше Петропавловск чем Волхов) и сюсюкание с палубным самолётом-разведчиком Чайкой, от которой было больше хлопот чем пользы. Но Кирову не нравились сплетни о каких-то связях Марата и того мерзкого пикировщика, который и причинил им всем так много неприятностей. Если раньше этот нацистский коршун откровенно дразнился и прилетал посмеяться и потроллить – его можно было отпугнуть парой выстрелов. А в человеческом облике – искупать в заливе. Но в последнее время назойливый самолёт вёл себя иначе – с неприличным дружелюбием, за которое нельзя было его просто взять и хорошенько отлупить. И эта дурацкая история с ёлкой! Кирову было неловко за друга перед людьми, хотя сам-то он славился как один из самых ярых сторонников очеловечивания (и имел целую кучу поклонниц и свой фан-клуб на Омикроне, хотя и маленький по сравнению с другими кораблями). В один прекрасный день Киров решил обратиться за советом к собственному брату-близнецу, как существу умному и самому близкому. Крейсер Максим Горький отдыхал в человеческом облике, сидя в своей комнате Штаба Балтийского флота. Он читал какую-то книгу, периодически отрываясь и делая какие-то заметки в блокноте. Увлечённое выражение лица придавало крейсеру сходство с писателем Алексеем Пешковым, чей псевдоним он носил. -Здорово, брат! – произнёс Киров, закрывая за собой дверь, - Что делаешь? Разумеется, это он спросил из вежливости, так как и сам видел, что Горький читает. Но, к несчастью, Максим был переполнен впечатлениями от прочитанного и решил ими поделиться: -О, я так рад, что ты заглянул! – воскликнул он, водружая очки на лоб (очки Горький носил для солидности, а также, чтобы его не путали с братом), - Я читаю очень увлекательный эпос – «Сильмариллион» - историю параллельной реальности. Пересказывать это, конечно же сложно, но если вкратце... Киров прислонился к стене, чтобы выслушать. Через полчаса он задремал с открытыми глазами, а ещё через несколько минут проснулся, поморгал и перебил брата: -Нет, это конечно же, умная вещь, но несколько буржуазная, ты не находишь? Какие-то короли, война из-за дурацких камней... -Это средневековый эпос, - Горький пожал плечами, - Но камни могут символизировать природные богатства... -Давай ближе к нашей реальности! – начал было Киров, готовясь перейти к разговору о линкорах. -Именно об этом я и хотел сказать! – ещё сильнее воодушевился Горький, - Я хотел бы написать подобное о нас, Водоходах! Ведь мы, как и эльфы – являемся высшими сущностями... Мы живём несколько эпох... Я уже сделал некоторые наброски. Вот, например, история о походе Второй Тихоокеанской эскадры – ну прямо «Цусимариллион»! Движимый клятвой никогда не отступать, адмирал Рожественский ведёт эскадру вперёд, хотя знает, что впереди – гибель. Но он считает, что лучше смерть, чем позор... Киров неприлично хрюкнул и принялся тихонько ржать, закрывая лицо рукой. -Ну ты сказал! – фыркнул он, - хотя этот Рожественский такой же упрямый и пафосный индюк как и Феанор... Горький отложил книжку и очки и пожал плечами: -А никто и не утверждает, что главный герой должен быть сугубо положительным. Чем больше дискуссий вызовет книга, тем больше отзывов о ней будет... Правда, чтобы не возникло недоразумений с людьми, придётся выдумывать всем персонажам альтернативные имена... А чтобы никто ничего не заподозрил, надо выдумать новый язык, но это сложнее... -А я вот считаю, что с пафосом нужно бороться! – Киров потряс в воздухе кулаком, - И книги писать доступным слогом и на родном языке, чтобы любой пионер мог прочесть без труда! Горький вздохнул. По правде говоря, «Сильмариллион» он прочёл только потому, что его знакомая – пионерка Ляля с Омикрона, попросила его помочь с внеклассным чтением, ибо сама осилить и понять заумный эпос не смогла. -Кстати, о пионерах, - начал Киров, и тут ему пришла в голову интересная мысль...***
Марат устало опустился в кресло. В кои-то веки он выбрался на берег, чтобы побыть в тишине и одиночестве, и вот наконец-то его оставили в покое. В первые две недели после Рождества команда приводила его в порядок после похода, улаживала документацию и собирала вещи. Часть команды осталась ещё и на Новый Год, внезапно решив, что Петропавловску будет скучно в одиночестве (хотя по правде говоря, Марат с большим удовольствием отпраздновал бы в компании Водоходов в их клубе). Нильс Котка донимал распросами о разных деталях для своей книги; матрос Сидоров не хотел уходить на берег вообще и разревелся как пионер в конце лагерной смены... Это был единственный на Ипсилоне матрос-трудоголик, которому нравилось служить во флоте просто ради самой службы. Пришлось предложить ему отправиться на зимний сезон на Чёрное море, хотя он обещал вернуться и клялся, что вовек предан родной Балтике. На берегу Марата достали журналисты, причём каждого второго интересовал не поход и манёвры, а личная жизнь Водоходов. Марат утешал себя только тем, что ему не пришлось как Гангуту участвовать в светских мероприятиях и праздновать Новый Год в кругу царского семейства Романовых. Ипсилонские власти разрешили давний спор между двумя сторонами, претендующими на линкоры просто: один линкор достаётся имперцам, другой – советам, а Миша Фрунзе будет поступать по собственному усмотрению. Сам Фрунзе был бы и рад снова стать прекрасной юной Полтавой и жить в подпространстве Империи, но ему не хотелось оставлять одного своего друга-немца, который в те времена ещё не был бы построен, поэтому они вместе с Таллином остались на Астра Марине. И вот, решив все споры и заморочки, Марат вернулся в своё жилище при Штабе. Чайка не донимала его, понимая, что Водоходу нужно побыть в одиночестве. «Наверное, я становлюсь похожим на Мишу», - думал Марат, сидя в полной темноте. Ему не хотелось включать свет и шевелиться. Иногда он дремал, и ему мерещилось, будто он дрейфует где-то посреди Атлантики абсолютно один, без команды и крейсеров поддержки. Пару раз, правда, в сон вклинивались параноидальные страхи, и он испуганно вздрагивал и просыпался, но не помнил, что же именно ему снилось. «Атака Юнкерсов, что же ещё? – говорил он сам себе, усмехаясь, - Самое фатальное событие в моей жизни... На Земле я не участвовал в серьёзных морских сражениях, а потенциальных противников видел только в мирное время, на Спитхедском рейде...» И ему становилось тоскливо от ощущения собственной бесполезности и уязвимости, столкнись он с кем-то из прочих Прекрасных. «Ну и что, - пытался он возразить самому себе, - Вот Бисмарк – самый сильный линкор Европы – и точно также потоплен авиацией противника». Но внутренний червячок сомнения продолжал грызть: «Бисмарк потопил Худа. Пусть даже совместно с Принцем Евгением. Но это было морское сражение! А кого потопил я? Даже эсминцы интервентов удрали безнаказанно». Неизвестно, сколько бы ещё Марат думал о собственной бесполезности, как вдруг в дверь комнаты постучали. Не дожидаясь приглашения, чей-то знакомый бодрый голос скомандовал «Давайте, товарищи!», и в дверь ввалился Киров в сопровождении целого отряда небольших Водоходов. -О, а он тут спит! – радостно завопил Киров, включая свет, - Давай, просыпайся, товарищ! У нас к тебе дело государственной важности! -Что ещё за дело? – проворчал Марат, с удивлением глядя, как к нему в комнату вваливается чуть ли не весь Балтийский флот. -Ты совсем обуржуазился! – Киров поднял палец. Марат внезапно заметил, что крейсер одет не в привычный бушлат, а в длинный серый брезентовый плащ. -Общение с царскими офицерами тебе пошло не на пользу, - продолжал рассуждать Киров, в то время как эсминцы и крейсера рассаживались по углам комнаты, пока свободного места не осталось вовсе. Те, кто не успел войти, остались в коридоре и смотрели в открытую дверь. -Ты отдалился от коллектива! – вдруг произнёс Ленинград, лидер эсминцев, - И мы решили, что так ты можешь загордиться, уподобляясь линкорам империалистических стран... -Которые ведут себя прямо-таки неприлично, носы свои задирают! – подтвердил другой лидер эсминцев – Минск. -А ты – советский линкор, гордость Балтийского флота! – Киров хлопнул друга по плечу, - Ты должен продемонстрировать всем, что советские линкоры – это не какие-то там Распрекрасные... или как там ещё вас называют. -И как я это должен демонстрировать? – ошарашенно спросил Марат, который крутил головой по сторонам подобно хоббиту Бильбо, к которому завалилась домой толпа гномов, а Гендальф (не его ли изображал Киров в своём брезентовом плаще?) объявил, что он – Марат – должен отправляться с ними в поход. -Ты выступишь на морском фестивале перед пионерами! – чуть ли не хором воскликнули Ленинград и Минск. -Я?! – ужаснулся Марат, - Да я никогда в жизни гитару в руки не брал! -Советские линкоры должны уметь всё, - важно заявил Киров, - Я тебя научу, это несложно. Но ты же должен доказать всему Ипсилону... Нет, всей галактике Антареса, на что ты способен!! «Стоило мне только подумать о своей ненужности...» – и Марат понял, что он сам себя сглазил. -А ещё, - шепнул Киров и хитро прищурился, - Пожалуй, тебе следует опровергнуть все дурацкие слухи, гуляющие вокруг тебя... О готических подружках и тому подобном. Советский линкор не позорит своё имя, водясь с разной контрой.***
Морской фестиваль Дружбы и Единства людей и Водоходов проходил в Доме Культуры на Гутуевском острове. Из зала ещё не унесли ёлку, и она стояла, торжественно украшенная красными флажками со звёздами, игрушечными минами и светящейся гирляндой. Повсюду висели плакаты и детские рисунки с изображением кораблей и символов СССР. Кроме пионеров присутствовали и комсомольцы – омикронские студенты кораблестроительных вузов, а также матросы из числа любителей самодеятельности. Открывал фестиваль почётный гость – адмирал Трибуц, который прочёл получасовую речь о советском флоте и о необходимости товарищеских отношений людей с морскими технами. После Трибуца выступали комсомольские вожаки, предлагавшие кучу разнообразных идей и проектов вроде шефства пионеров над кораблями (или наоборот), новой терминологии, где слово «Водоходы» не писалось бы с большой буквы и тому подобного. Киров зевал в углу; он и не предполагал, что мероприятие, организованное им самим, окажется таким скучным, и думал, что в следующий раз лучше организует для матросов фестиваль кино для взрослых. Часть пионеров послушно внимала докладам, часть дремала, и лишь самые отчаянные (из числа няшек) играли с мобильными телефонами. Ляля писала смс Горькому, жалея, что тот не пришёл. Марат, мрачно насупясь, сидел на одном из самых почётных мест в зале и неприязненно косился на сцену. -Я думаю, мы немного перегнули палку с официозом, - шепнул вице-адмирал Ралль адмиралу Трибуцу, - раз уж решено было бороться с буржуазным пафосом, стоило сделать всё как-то... попроще что ли? Трибуц украдкой поглядел на Марата и ответил коллеге: -Что-то мне подсказывает, что он выкинет какой-нибудь фортель... Вы ведь тоже служили на нём? Ралль кивнул: -Он будет казаться спокойным, пока его не достанут... Наконец, началась культурная программа, и зал оживился. Ансамбли танцевали «Яблочко» под гармошку, пели весёлые песни и частушки. Наконец, Киров объявил выход флагмана Балтийского флота; Марат поднялся на сцену, и ему зааплодировали со всех сторон. Линкор взял из рук Кирова гитару и подошёл к микрофону. Серьёзный, с тёмными растрёпанными волосами, он в этот момент немного напомнил Владимира Высоцкого (впрочем, всё равно никто из присутствующих не знал, как выглядит Высоцкий). -Наш фестиваль посвящён дружбе людей и Водоходов, - проговорил Марат вместо приветствия, - Поэтому я просто спою вам одну простую человеческую песню... – он помолчал пару секунд, - Песню времён Гражданской войны. Он ударил по струнам, оглядел зал, неожиданно ухмыльнулся и запел странным хрипловатым голосом:Господа бандиты, не стреляйте в моё сердце, Если вы хотите так увидеть мою кровь, Господа бандиты, ведь оно и так разбито Штукой под названием любовь.*
Киров едва не упал со стула, услышав подобное; адмиралы переглянулись, пионеры как по команде замолкли и оторвались от своих мобильников.Гражданин в погонах, я уже знаком с законом, И не надо так сурово супить свою бровь. Мне не надо в зону, я и так уже закован, Штукой под названием любовь... Погодите, доктор, всё не так печально, Я уже сказал и повторяю вновь: Этот случай не фатален, просто я чуть-чуть отравлен Штукой под названием любовь!
Киров закрыл лицо руками, потом подскочил как торпедированный и кинулся к лидерам эсминцев: -Включить свет в зале! Чёрт, надо было вырубить микрофон... Мы же совсем другую песню разучивали! – он выглядел потрясённым и ужаснувшимся, - Я ж был уверен, что он только два аккорда выучит, а он... Свет и вправду включили, впрочем, было уже поздно. Адмирал Трибуц развёл руками, а Ралль усмехнулся: -А что вы хотите от корабля, получившего имя в честь французского революционера? Пионеры намёков не поняли; песня им понравилась – от неё веяло чем-то вольным и запретно-взрослым, как от табличек в кинотеатрах «только от шестнадцати лет». Они радостно вопили, вскакивая со скамеек и свистели как хулиганы к ужасу комсомольских вожаков. Но громче всех верещало какое-то рыжее существо, забравшееся в каморку осветителя. На последнем куплете, когда исполнитель пропел последние слова, оно издало душераздирающий визг и вылетело со стороны прожектора, сделав круг под потолком. Марат тем временем, не прощаясь, ушёл за кулисы вместе с гитарой. Те, кто успел разглядеть летающее нечто, которое произвело немалый переполох и вылетело через вентиляцию наружу, утверждали, что оно было одето в зеленоватый камуфляж и имело повязку на левом глазу.***
-Ну и зачем был нужен весь этот цирк?! – вопил Киров, - Мы же договаривались!.. -Мне тоже непонятно, зачем был нужен весь этот цирк, - спокойно ответил Марат, - Но ты попросил меня спеть, и я спел. Непафосное, человеческое... -Но зачем про Штуку, торпеду тебе в корму?!! -Не я автор текста, - Марат пожал плечами с удивительным равнодушием. Они сидели в подсобке дома культуры, просматривая видеозапись с фестиваля. Глядя на непробиваемое выражение лица Марата, можно было бы подумать, будто он действительно не понимает того, о чём спел. Но Киров знал своего друга очень давно и читал бы его мысли, если бы тот не экранировался. «Моя теория о равноправии Водоходов идёт ко всем морским чертям, - уныло подумал Киров, - Всё-таки линкоры - действительно Высшие...»***
-Теперь журналисты тебя сьедят, - злорадно улыбаясь, говорило рыжее одноглазое существо, сидя на баке линкора. Он шёл по угольно-чёрной воде, выключив огни. -Мне это безразлично, - телепатически ответил Марат. -Правда? – Смертоптиц ехидно скорчила рожу, - А помнится, ты весьма бурно реагировал на их статейки пару лет назад... -А теперь мне всё равно. Люди всегда делают выводы в меру своего понимания мира, и этого у них не исправить. Но какая нам от этого разница? Мы ведь не люди. -И то верно, - согласилась Штука и на мгновение задумалась, - Может споёшь эту песню ещё раз, а? -Иди к чёрту, я совершенно не люблю петь.08 января 2013