На пороге зимы

      Забираться на сосну в доспехе и с длинным мечом оказалось тем ещё удовольствием. Верен чудом ни за что не зацепился и даже не особенно ободрал кору, которая могла бы выдать их присутствие. Однако ветка, на которой он сидел, опасно поскрипывала, и Верен прикидывал, не обломится ли она именно тогда, когда внизу будут проходить телеги.       — Чтоб я ещё когда нанялся ходить за обозами, — ворчал он. — Вот так купцы чего-то не поделят, а разгребать охранникам.       — А ну без соплей! — одёрнул с нижней ветви Ардерик. — Хочешь зимовать на пустоши? Или, может, тебя отправить гонцом в это Бор-Линге с почётным приглашением в гости? Не всякая победа приносит славу, и не всякую трудно добыть. Иная валяется под ногами так, что и брать-то противно.       — Миром бы попытаться, — упрямо повторил Верен. — Были бы против нас настоящие воины, я бы слова не сказал, а так…       — Вот заладил! — буркнул Ардерик. — Попытаемся. Стал бы я иначе тягать эти латы, чтоб их…       Верен подавил смешок. Приказ императора не обнажать мечи без нужды не раз связывал войску руки. Вот и в этот раз Ардерик собирался сперва поговорить с охранниками и поднять оружие, только если те не согласятся отдать припасы миром. Правда, после встречи на пустоши в переговоры никто не верил, поэтому сотник нацепил поверх поддоспешника и кольчуги ещё и латы. Верену пришлось подсаживать его на нижнюю ветку, а потом уже лезть самому. Он и сам недавно сменил куртку с нашитыми железными кольцами на настоящую кольчугу и тоже не вполне привык к её тяжести.       — Надо бы подпереть нижние ветки, — Такко в лёгкой кожаной броне поверх своей дорогой рубахи сидел выше всех, прислонившись к стволу и вытянув ноги. — Ещё свалитесь в обозы, и вас увезут на побережье вместе с едой. Или вместо…       — Сдаётся мне, кто-то хочет мыть миски каждый вечер, — буркнул Ардерик. — Могу устроить. А лучше поставлю завтра фехтовать в таких же латах и посмотрю, сможешь ли ты хотя бы стоять в них!       — Пусть и миски в латах чистит, чего уж там, — поддержал Верен. — Может, подрастёт хоть на пол-ладони.       — Скорее, наоборот, его только больше к земле прижмёт, — Ардерик наконец перестал греметь доспехом и опёрся плечом о ствол. — Я давно заметил, хороший стрелок — непременно болтун. Лучше б мечами махали с той же охотой, как языками!       Обозы сторожили третьи сутки. Ардерика третий раз подсаживали на дерево, и эти ночные вылазки постепенно сближали небольшой отряд. Днём в лесу и без того хватало людей, чтобы приглядывать за тайной дорогой, да никто не ждал обозов средь бела дня.       Сейчас вдоль тропы были расставлены воины, которые должны были подать сигнал, а после следовать за обозом, чтобы ударить сзади, если не удастся договориться. Пока было тихо, и можно было болтать, опершись о смолистый ствол и пытаясь разглядеть сквозь переплёт ветвей звёзды. Те хоть и складывались в знакомые узоры, но всё же иначе, чем дома.       В лесу было теплее и темнее, чем на пустоши. На прогалине ещё можно было что-то разглядеть, но дальше лес затапливал непроглядный мрак. Непроглядный для имперских воинов — но наверняка не для местных, знавших здесь каждый корень.       — Я вот думаю: раз северяне живут в горах, среди них должно быть мало хороших мечников, — рассуждал Верен. — Если лазать по камням с длинным мечом и в доспехе, либо вымотаешься раньше времени, либо зацепишься.       — А ещё с мечом не развернёшься на узкой тропе, — подтвердил Такко. — В горах лук и кинжал — самое то.       — Зато в лесу нет ничего лучше доброго клинка, — заявил Верен. — Стрела запутается в ветках, а с кинжалом тебя приколют к первому же стволу. Да и вообще, длинный... меч обычно не мешает.       — Я видел сверху, как он не мешал, пока ты карабкался, — не остался в долгу Такко, — и скоро посмотрю, как будешь слезать. Мало иметь длинный клинок, с ним ещё и управляться надо уметь!       Верену было что сказать о мечах и кинжалах, благо старая и простая шутка неизменно веселила обоих, но Ардерик двинул его кулаком по ноге:       — Тихо там! Клинками будете мериться в другом месте. Я слышу лошадей.       В подтверждение его слов со стороны замка донёсся совиный крик. Затем послышался мерный топот копыт, фырканье, скрип колёс, и наконец остро запахло лошадиным потом, дёгтем и копчёным мясом. Обозы шли почти в полной темноте. Когда на прогалину выехала первая повозка, Ардерик легко толкнул Верена в ногу смолистой палкой, обмотанной ветошью. Верен к тому времени высек огонь и укрывал тлеющий трут плащом. На то, чтобы раздуть его и сунуть в просмоленную ветошь, ушло четыре частых удара сердца, и Ардерик спрыгнул на тропу в шаге от лошадиной морды с пылающим факелом в руке и императорским именем на устах.       Возчики не ждали засады, но были к ней готовы — быстро оправились от вида железного человека с огнём, свалившегося им на голову. Свет отразили вылетевшие из ножен клинки.       Верен прыгнул вниз прикрыть военачальнику спину, пока не окружили, и поймал на щит один из клинков, устремившихся к латному наплечнику. Успел увидеть, как факел в руке Ардерика дёрнулся и впечатался в чьё-то заросшее бородой лицо; услышал, как сверху меж ветвей со свистом прошла стрела и отбросила тело в меховом тулупе к стволу.       В следующий миг со всех сторон вспыхнули огни — люди Ардерика окружили обоз. Звон клинков тонул в предсмертных криках и хрипах; ржали лошади, шарахаясь от огня и железа. Кто-то из северян чудом пробился сквозь кольцо мечников и кинулся в лес. За ним бросились, споткнулись о корень, так некстати вывернувшийся из земли, растянулись с проклятиями…       — Такко! — заорал Верен и швырнул вслед беглецу выхваченный у Ардерика факел. Пламя озарило спину в меховом тулупе и сразу погасло, но этого хватило, чтобы стрела нашла свою цель.       Бой был окончен быстро. Имперцы добивали раненых чужаков и готовились перевязывать своих, ловили лошадей и зажигали новые факелы, чтобы осмотреть поклажу.       — Тащите тела сюда, — прохрипел Ардерик, жестом подзывая Верена, чтобы скинуть наконец тяжёлые доспехи. — И осмотрите лес! Возьмите лучника, и чтобы никто не ушёл! — Он обернулся к Такко, который как раз спрыгнул с дерева, придерживая полупустой колчан. — Меткий был выстрел. Молодец.       Такко ответил коротким поклоном и скользнул вслед за остальными в лес.       — А ты хороший друг, — бормотал Ардерик, пока Верен расстёгивал на нём латные ремни. — Мог сам швырнуть нож, а вместо того помог приятелю выслужиться. Беглецу и без него не дали бы уйти.       Верен отмолчался. Ему и вправду отчаянно хотелось, чтобы Такко завоевал доверие сотника. Только сейчас было важнее проверить, не ранен ли Ардерик.       К тому времени, как сотника освободили от лат, а воины, искавшие беглецов, вернулись с окровавленными клинками, убитых северян уже стащили в одну кучу. В обозе тоже навели порядок. Лошади стояли смирно, изредка фыркая от запаха крови и косясь на груду тел.       Имперцы не потеряли никого, не было даже тяжелораненых. Воины бродили вокруг обоза, втягивая одуряюще запахи, и дивились, как хорошо была увязана поклажа — в суматохе ничего не упало, не ослабла ни одна верёвка. Все припасы были уложены в плотные и крепко завязанные мешки.       — Что за дурная у них упряжь! — Верен тоже крутился вокруг телег: ерошил лохматые гривы низкорослым местным лошадям, поднимал копыта, рассматривая подковы с шипами, а больше всего удивлялся сёдлам. — За каким лядом таскать столько лишнего?       — Это же вьючные сёдла, — Такко стоял рядом, как раньше, как всегда. — Значит, дорога не везде проезжая для повозок. Там лошадей распрягут и навьючат, а телеги отправят назад. Поэтому и поклажа так увязана. Обычное дело на горных дорогах.       — Надо сказать Ардерику, — заторопился Верен.       — Да знает он наверняка. И уже что-то придумал. Гляди, переднюю лошадь распрягают.       Лошадь, освобождённая от хомута, беспокойно прядала ушами от чужих прикосновений. Четверо воинов отвязали два мешка и вытряхивали поклажу на соседние. Руки так и тянулись отрезать кусок от копчёного свиного окорока… По молчаливому кивку сотника мясо разделили на всех.       — Конягу-то для чего распрягали? — недоумевал Верен, грея свой кусок над факелом. Есть он отчего-то не спешил, хотя тело, разгорячённое схваткой, снова охватывало холодом и тёплое угощение было как нельзя вовремя.       Ардерик первым прожевал мясо и одобрительно кивнул:       — Хороша добыча! Такое не стыдно будет поставить на праздничный стол. — Затем повернулся к груде мертвецов и с недоброй улыбкой потянул из ножен меч. — На побережье тоже ждут угощения. Разве можно оставить их ни с чем?..       Лошадь, навьюченная мешками, где с жутким стуком бились друг о друга отрубленные головы охранников, скрылась в темноте леса, храпя и косясь на свою ношу. Остальных под уздцы повели к укреплениям. Людям Ардерика пришлось повозиться, разворачивая повозки на узкой прогалине, зато дальше лошади сами шли на пустошь по знакомой тропе. На стене горели огни, и было легко держать на них путь.       — Разбирать будем завтра, — объявил Ардерик. — Сегодня все хорошо потрудились.

***

      Верен ждал, что после ночной схватки будет спать до полудня. Однако, когда он вынырнул из дремоты, каменная стена протопленной с вечера печи ещё не остыла. Верен всматривался в темноту, но сон не шёл. Он на ощупь натянул тёплую рубаху и, ступая как можно тише, вышел на улицу.       До Зимнего Перелома оставалось три дня. Тьма подолгу не выпускала солнце из цепких лап, и оно выкатывалось на небо ближе к полудню, словно взлохмаченное в клочьях облаков. Сейчас мрак окутал телеги, постройки, почти законченную стену и распятые скелеты с первой схватки, дочиста обглоданные вороньём. Только всё равно не выходило не думать о тех, кто остывал без погребения на лесной прогалине на радость её оголодавшим обитателям.       В этот раз Ардерик не стал проверять, что за рубахи надеты на охранниках. От этого на сердце было ещё тяжелее.       Бок и затылок обдало теплом. Из дома вышел Такко, сонно и недоумевающе посмотрел на Верена, но ни о чём не спросил. Скрылся доме, вернулся, укрыл Верена плащом и молча встал рядом.       Вдвоём под шерстяным полотнищем было тепло. Лагерь спал; ещё не звенели мечи, не стучали о мишени арбалетные болты. Только на кухне топили печь и гремели посудой. Легко было представить, будто стоишь на крыльце трактира в одном из имперских городков, так похожих друг на друга, а не в недостроенной крепости на краю мира.       — Я иного ждал, — выговорил наконец Верен. — Думал, мы сойдёмся с настоящими воинами, с которыми не стыдно скрестить мечи. А мы? Грабим обозы! Режем скот! Дома бы узнали… Не за тем они мне на меч медяки собирали!       — Дома всё иначе, — пожал плечами Такко.       — Да не всё. Я тут послушал местных: они говорят про шерсть да про пастбища. Что война войной, а надо и за скотом присмотреть, и поля не забыть… Места другие, а люди живут тем же. Я Ардерику слова не скажу, и ты не говори, а всё же чем дольше мы здесь, тем меньше мне это нравится. Всё равно как если бы в нашу деревню пришли… знаю, что пустое, а не думать не могу.       Такко промолчал, лишь придвинулся ближе. На сердце у Верена всё ещё скребли кошки, но хотя бы друг был рядом, и от этого становилось чуть легче.       В первые дни после его приезда Верен и радовался другу, и не узнавал его. Сперва решил — повзрослел парень. Семнадцать лет, пора бы уже. Потом понял — нет, оброс бронёй, не подступиться. Но дни шли, Такко постепенно оттаивал, и Верен решил, что всему виной любовная история, приключившаяся в Эсхене. Правда, раньше за Такко не водилось таких крепких привязанностей… но, может, правда повзрослел?       — Назад всё равно не повернёшь, — проговорил Такко. — Или как думаешь?..       — Назад у меня и мыслей нет. Я сразу решил, что останусь при Ардерике, раз он согласился меня учить. Если я хорошо себя покажу и мы оба будем живы, в следующем году он возьмёт меня в оруженосцы, и… я мечтал об этом, так мечтал и до сих пор иногда не верю, что сбудется… Но я жду, что с берега придут достойные воины. А то вертел я так сражаться…       Верен замолчал — на язык просились совсем уж негодные слова.       — Те возчики хорошо дрались, а ты достойно отбивался, — тихо, но настойчиво убеждал Такко. — Я видел, и остальные тоже. Что толку теперь думать? Сам знаешь: приказ есть приказ.       — Вот как ты заговорил, — улыбнулся Верен. Досада постепенно отпускала; не забывалась, но обручи, стискивавшие сердце, потихоньку разжимались. — Про приказы вспомнил! Тебе самому что скажи, кроме как арбалеты чинить, — смотришь как жеребец, которому подвели овцу!       — Вовсе нет! — обиделся было Такко. Отвернулся, помолчал и улыбнулся неожиданно лукаво: — А знаешь… на овцу я бы, конечно, не полез, но вообще…       У Верена ещё с вылазки было припасено с десяток солёных шуток, но поделиться он не успел. Дверь снова распахнулась, и в проёме показался Ардерик — взъерошенный, хмурый, в распахнутой со сна рубахе. Он сразу, без оговорок, обратился к Такко:       — Ты мне вот что скажи. Приказ приказом, а если я свою сотню завтра поведу на твои родные горы, как ты заговоришь?       — Да кому они нужны? — небрежно ответил Такко, но Верен почувствовал, как он напрягся.       — Как кому? Серебряные шахты всякому в хозяйстве пригодятся, да и самоцветы у вас неплохи. Те самые, что ты мальцом в заброшенных копях искал. Думаешь, шучу? Ты мне сам разболтал, как живут в горах. Перережь вам дороги, чтобы снизу не возили еду, — и даже не придётся пачкать клинки. Сами придёте. И серебро, и луки свои прославленные к ногам положите, да с поклоном!       Верен растерянно всматривался в лицо Ардерика: испытывает или говорит всерьёз? Испытывает, наверняка, только слишком уж недобро смотрели его глаза, и слова хлестали без пощады. Такко вздрагивал мелкой дрожью от внезапной и незаслуженной обиды.       — Не будет этого, — выговорил он, глядя в землю.       — Значит, кровь тебе окажется ближе, чем приказ?       Такко молчал, не поднимая глаз. Верен стиснул под плащом его локоть и хотел уже сам ответить Ардерику, но не нашёлся, что сказать. Знал только, что, если эти двое сейчас разругаются всерьёз, он не будет знать, чью сторону занять.       Ардерик переводил хмурый взгляд с одного на другого:       — Ты прав. Проливать аранскую кровь Империя не станет. Ваш молодняк раньше сам явится. Вас там в строгости держат, а в Империи хорошим стрелкам везде почёт, вино и девки. Ты у нас вроде первой ласточки, готов биться об заклад.       Такко не отвечал, а Верен не знал, что сказать, чтобы не сделать хуже.       — То, что ты не нашёлся с ответом, — это хорошо, — продолжал сотник. — Не годится забывать дом и свою кровь. Значит, в тебе есть верность, а это, если разобраться, даже важнее меткой стрельбы. Стрелять можно выучиться, верности же не научишь.       Он потёр лицо ладонями и устало привалился к косяку. Небо над лесом мутнело и будто бы выдавливало из себя тёмные очертания замка.       — Болтуны… Выспишься с вами! Ладно. Вы оба хорошо показали себя сегодня. Когда придут дикари, будете стоять на стене рядом со мной. Всё равно держитесь друг друга…       Верен крепче сжал локоть Такко. Это ли не высшая похвала, это ли не лучшее, чем можно было начать новый день, пусть и кончился он из рук вон плохо!       — Пора глянуть, что за добыча досталась нам вчера. — Сотник потянулся до хруста в суставах, встряхнул плечами и зашагал к конюшне, где смутно вырисовывались очертания телег и стражей.       — Иди барону скажи, что не годится забывать свою кровь, — зло пробормотал Такко ему вслед. Встретился взглядом с растерянным Вереном и махнул рукой. — А, тьма с ними обоими! Давай тоже глянем, ради чего мёрзли.

***

      Победа, маленькая, но такая нужная! — гудел лагерь. Повозки оказались полны лучшей снедью, какую только можно было найти в замковых кладовых. Копчёное и солёное мясо — да не приевшаяся дичь, а жирная домашняя свинина! — пересыпанное от порчи пряными травами, было на удивление нежным. Несколько повозок были доверху набиты мешками с зерном — пшеничным, ячменным, овсяным, для хлеба, каш и на корм скоту. Были здесь и корнеплоды, и капустные кочаны, и горох, опять же разный — местный, мелкий и твёрдый, и южный: крупный, сладкий, хрустящий, достойный украсить праздничный стол. В бочках томились мочёные ягоды, яблоки и мелкие груши, солёные и квашеные грибы, мёд и превосходное южное вино. К полудню кладовая при кухне была забита до отказа, все помещения, хоть как-то подходившие для хранения припасов — тоже, и всё равно было мало; пришлось теснить воинов и освобождать один из шатров, чтобы вместить добычу.       Судьба благоволила Ардерику, — так отныне говорили в лагере. Местные мастера до того искоса поглядывали на военачальника — кто ж затевает стройку, да ещё такую важную, на тёмной стороне года? Теперь и они, казалось, поверили, что удача на стороне пришельцев с юга.       Будущее было ясным и прямым, как копьё — закончить стену, дождаться северян и победить. Вечерами, собравшись за столом, только об этом и говорили. Ардерик больше не сулил скорую победу — все и так её видели. Так же ясно, как стену, у которой в канун Перелома перекрыли последний пролёт, — лучший знак, что воины окончательно утвердились на северной земле.       Поглядеть, как кладут последние венцы, собрались все, кто был в лагере. Верен и Такко тоже были здесь. В лес их посылали редко — слишком многому новички должны были научиться на площадке для учебных боёв, но потрудиться на стройке они успели: обтёсывали брёвна, насыпали землю, подносили инструменты. Стена была делом и их рук тоже.       Полтора месяца ушло на то, чтобы опоясать лагерь — иной раз молодого воина быстрее опоясывают мечом. Земля здесь была дурного нравом. Когда клали нижние венцы, между камнями обнаруживались щели и провалы, заполненные вязкой грязью и переплетениями корней. Когда вбивали столбы, под обманчиво податливым песком пряталась гранитная твердь. Но императорский приказ не обижать местных не распространялся на землю, поэтому с ней не церемонились: обрубали лопатами тонкие корни, вытаскивали и раскалывали камни, и вгоняли в упрямую почву острые колья — столько, сколько требовалось.       Когда наверх затянули на верёвках последнее бревно, от радостного рёва воинов всполошились птицы. Местные мастера срубили голову петуху и щедро полили брёвна кровью, чтобы местные духи хорошо сторожили стену и не обижали тех, кто укроется за ней. Ардерик по старой привычке плеснул на стену лучшего вина из баронских кладовых, а после пустил рог по кругу.       Никто не понял, что произошло после — почва словно бы вздохнула и на едва уловимый миг ушла из-под ног. В кухне со звоном упал котёл, а лошади испуганно захрапели. На какой-то жуткий миг показалось, будто стена покачнулась, но земля под ногами выдохнула и успокоилась. Всё стихло. Лошади снова опустили головы, разыскивая под снежной порошей траву.       — Земля брыкается, как норовистый конь под непривычным седоком, — проговорил кто-то из мастеров. — Видно, жертва пришлась ей не по нраву.       — Она ворочается от удовольствия, как женщина под мужчиной! — громко ответил Ардерик. Он вскочил на лестницу и говорил оттуда, и его голос легко перекрывал шум собравшихся, как когда-то на площади в Нижнем Пределе. — Что же до жертвы — да кому будет по нраву курятина?! Земля ждёт, когда мы напоим её кровью камнеедов и накормим их мясом. Сегодня будем праздновать мы, а после я лично пригляжу за тем, чтобы земля тоже не осталась голодной!       Он оглядел лагерь и пустошь, словно ожидая подтверждения своих слов. Под ногами снова перекатилась подземная волна, но уже тише, и стена стояла ровно — это видели все.       — Я обещал, что приведу вас на край мира — и вот мы здесь! Обещал, что у нас будут кров и еда — и вот наша крепость готова, а кладовая ломится от лучших припасов, каких не подают самому императору! Слушайте новое обещание: когда придут дикари, мы искупаем свои клинки в их крови! А придут они быстро, после того подарка, что мы послали им сегодня!       Ответом был одобрительный гул. Радость ночной победы помнилась достаточно хорошо, чтобы затмить страх и сомнения.       — А теперь готовьте костёр и несите вино! — крикнул сотник. — Будем праздновать Перелом!       — Теперь я понимаю, почему ты пошёл за ним, — шепнул Такко Верену. — Я бы тоже не сдержался.       Верен не успел ответить: Ардерик спрыгнул с лестницы и оказался рядом. Перед ним переминались хмурые мастера.       — Осмотрите стену, — негромко велел им сотник. — Если найдёте трещины — заделывайте чем хотите, но к ночи стена должна быть в порядке.       — Мы хорошо строили, — ответил старший из мастеров. — Не должно ничего случиться.       Ардерик молча махнул рукой, подгоняя их, и, не дожидаясь, сам опустился на колено, осматривая нижние венцы.       — Стена стоит, — как можно твёрже сказал Верен. Дома земля никогда не колебалась под ногами, и сейчас его немного мутило. — Наверняка здесь такое не первый раз и мастера знали, как надо строить.       — Не первый, разумеется, — отмахнулся Ардерик. — Я знаю, я не зря расспрашивал местных. Но пусть посмотрят.       Он поднялся и обвёл глазами лагерь. В середине, на утоптанной площадке, складывали огромный костёр. Из кухни вытаскивали стол и скамьи, готовясь к празднику.       — Как норовистый конь, значит, — пробормотал сотник. — Объезжать лошадей я умею. Ладно. Тащите столы, пока светло! Готовьте факелы и фонари! Пусть вся округа видит, как мы празднуем!