На пороге зимы

      С вечера потеплело и повалил снег, но утро снова выдалось морозным и ясным. Эслинг негромко переговаривался с Дарвелом, прислонившись к зубцу стены. Сегодня их голоса особенно раздражали Элеонору. Она отошла в сторону и облокотилась на промёрзший камень, наблюдая, как северяне разбирают верёвки готового камнемёта и заряжают валуном величиной с лошадиную голову. Под рёбрами расползался холодный липкий страх. Время словно повернулось вспять, только в этот раз ей предстояло смотреть, как обстреливают не крепость Ардерика, а её собственный замок. Элеонора крепче сжала губы и встала между зубцами, чтобы её было видно с пустоши. Пусть она не родилась здесь, не проливала кровь на родильной постели и никому не закрывала глаза в склепе под замком — Эслинге принадлежал ей. Иначе зачем были эти восемь лет?..       — Эслинг? — воскликнула мать, услышав имя избранника младшей дочери. — Но это настоящий мезальянс, дорогая. Я немного знала его отца и видела деда. Все они ужасные медведи, а ты… И род их так молод… Боюсь, твой Эслинг — барон только на бумаге.       — В его жилах течёт кровь благородных семейств Империи, — убеждала её Элеонора. — И он правит Севером! Лучше он, чем младший сын какого-нибудь графа, которому от родовых богатств остались болото да каменистое поле. Те уж точно графы только на бумаге.       Элеонора вздохнула. Тенрик, Шейн, Ардерик — у всех в жилах текла благородная кровь, но легче от этого не становилось. Стоил ли Север таких жертв?..       Воспоминания отвлекли её ровно на то время, пока заряжали камнемёт. Рычаг качнулся, валун вылетел из ременной петли, врезался в стену с жутким грохотом и откатился, поднимая клубы снега и пыли. Стена не шелохнулась, вековая кладка толщиной в пару человеческих ростов выдержала. Однако не было сомнения, что камень этот не последний, камнемёт быстро перестанет быть единственным, и северяне будут обстреливать замок с тем же упорством, с каким цеплялись за землю местные колючки. Первое, чему учил Север — добиваться своего. Этот урок Элеонора усвоила быстро.       Со стороны замка над стеной показалась голова Ардерика, поднимавшегося по лестнице. Элеоноре снова подумалось, что у них с Шейном определённо было немало общего. Например, умение принимать уверенный, почти хозяйский вид, даже не имея на то никаких оснований. Впрочем, торжество на лице Ардерика быстро объяснилось: кроме оруженосца, за ним шагали трое воинов — из тех, что вчера разминались с палками под окнами лекарской. Сегодня они шли, гордо вскинув головы. На поясах у них висели мечи, за спинами — арбалеты, а сам Ардерик держался так, будто за ним снова следовало готовое к бою войско.       — Опять плевательницу соорудили! — ворчал он, и его слова далеко разносились в морозном воздухе. — Ещё бы! Стрелять камнями — не то, что жрать их! Штаны бы спустили да херами стену долбили, и то толку было бы больше… Доброе утро, госпожа Элеонора. Не умеют камнееды строить камнемёты! Хотя делали точно по трактату вашего деда, насколько я могу судить.       — Шейна воспитывали как наследника, — кивнула Элеонора, сдержав неуместную улыбку. — Не удивлюсь, если Тенрик в глаза не видел книг, по которым учился его младший брат. Шейн всегда говорил, что Империя со своим законом о первородстве отняла у него заслуженное старшинство.       — Вы с ним часто разговаривали?       — Мы жили в одном доме и, разумеется, пытались создавать видимость родственных отношений. Но довольно об этом. Пройдёмся?       Ардерик перекинулся со своими спутниками парой слов, сделал Верену знак следовать за собой и предложил руку Элеоноре, нимало не смутившись тяжёлым взглядом Эслинга.       За поворотом, где не так сильно дул ветер, а спину не так ощутимо буравил взгляд мужа, дышать стало легче. Элеонора убедилась, что её служанки и оруженосец Ардерика держатся на должном расстоянии, и негромко заговорила:       — Ждать больше нельзя. Замку нужен хороший военачальник. Северяне построят ещё камнемёты.       — Непременно, — подтвердил Ардерик. — Но в ближайшие дни опасаться нечего. Стены выстоят, а в нижние коридоры стянуто столько людей, что по крайней мере первые атаки будут отбиты.       — Ваши слова греют мне сердце, — Элеонора коснулась руки Ардерика там, где она не была затянута в металл, приглашая остановиться. Вблизи она видела, что сотник, судя по осунувшемуся лицу, провёл бессонную ночь, и едва удерживалась от расспросов, насколько извилистыми путями шли его мысли. — Но медлить нельзя. Я могу сегодня же прийти к Тенрику.       — Госпожа Элеонора, — Ардерик нахмурился, будто не решался заговорить, но после недолгого молчания выпалил: — Скажите, кто дал вам те камни?       — Человек, который желает убрать Тенрика с дороги больше всего на свете. Послушайте, Ардерик! Вы же говорили, что нельзя терять ни дня!       — День, потраченный на подготовку — не потерян. Тот человек сказал, сколько нужно брать, чтобы?.. Вы понимаете. Сейчас не лучшее время, чтобы остаться вдовой.       — Нет, но…       — Вы уверены, что ему можно доверять? Если бы вы указали мне его…       — Этого человека давно нет в живых, — терпеливо объяснила Элеонора. — Что вас беспокоит, Ардерик? Скажите прямо. Вы… не верите мне?       Лгать ей не пришлось — тот Шейн, что обнимал её и предлагал стать королевой, без сомнения, давно перестал существовать. Элеонора вздрогнула, снова услышав грохот с северной стены. Ей показалось, что каменная громада под ногами качнулась. Или это снова ворочалась укрытая снежным одеялом земля?       — Простите, госпожа Элеонора, — Ардерик склонил голову, но голос звучал по-прежнему твёрдо. — Это я ничем не заслужил вашего доверия. Я проиграл битву и бездарно растратил полученное от вас добро. Вы можете не прислушиваться к моим словам, но, поверьте, в таких делах нельзя спешить. Ошибка может обойтись слишком дорого. Мы должны испытать камни, прежде чем пустим их в дело.       Элеонора повернулась на каблуках и какое-то время всматривалась в очертания леса на горизонте.       — Я понимаю ваше нетерпение лучше кого-либо другого, — продолжал за её спиной Ардерик. — Но прошу, вспомните девиз вашего рода. Доблесть Таллардов известна всем, однако превыше всего они ценили осторожность. И это не только не умалило их храбрости, но и увеличило их славу.       — Хорошо, — бросила наконец Элеонора и обернулась. — Это разумно. Хотя, признаюсь, сперва мне показалось, что вашими словами говорит Тенрик. Но я ошиблась. Без сомнения, заняв его место, вы будете более решительны.       — Вы знаете моё отношение к барону, — зло проговорил Ардерик. — Он погубил мою сотню, отнял победу, и я непременно взыщу с него этот долг. Однако же я никогда не помышлял о том, чтобы занять его место, и не задумался бы, если бы обстоятельства того не потребовали.       — Я думала, вы более честолюбивы, — Элеонора улыбнулась, и Ардерик усмехнулся в ответ:       — Всё, о чём я мечтаю — вернуть родовые земли и честь моей семьи. Если император, воодушевившись победой, решит дело в мою пользу, я стану счастливейшим человеком.       — Благородная цель. Хотя вы достойны большего. — Элеонора вновь оперлась на руку Ардерика, приглашая вернуться назад. — Что ж, я всецело полагаюсь на вас. Когда и как мы испытаем камни?       — Завтра с утра. Сегодня я постараюсь разузнать о них побольше… — должно быть, на лице Элеоноры отразилась тревога, потому что Ардерик поспешил добавить: — Вы говорили, что из этих камней добывают краску, а один из моих людей вырос в семье красильщиков. Я расспрошу его осторожно.       — Хорошо. Постарайтесь узнать всё, что сможете.       «И поскорее!» — замерло на губах Элеоноры. Она скользнула взглядом по Тенрику, отметив мимоходом, что Дарвел ушёл со стены, забрав с собой с десяток людей. Похоже, нижние коридоры и правда были хорошо защищены, и можно было подождать с решительными мерами. Она крепче сжала пальцы на наруче Ардерика, от всего сердца надеясь, что этот мужчина её не подведёт.       Ардерик отвесил ей лёгкий поклон, кивнул барону и пошёл к своим. Элеонора намеренно не стала интересоваться здоровьем его воинов — и так было видно, что сражаться в полную силу они пока не смогут. Однако слабость не помешала им взяться за арбалеты и воткнуть с десяток стрел в пушистый снег недалеко от камнемёта. Элеонора перехватила одобрительно-заинтересованный взгляд стражников, оставшихся на стене, и на этот раз не сдержала гордой улыбки. Когда она поручит оборону замка Ардерику, местные пойдут за ним. Слепой преданностью, как Тенрика, его не одарят, но приказы выполнять будут. А большего и не потребуется.

***

      Когда Ардерик, прежде чем идти на стену, заглянул в лекарскую и вышел оттуда в сопровождении трёх воинов, Верен был готов к тому, что место за плечом сотника займёт кто-то из них. Однако ничего не изменилось. Верен по-прежнему сопровождал Ардерика и наблюдал за его разговором с баронессой, хоть и не слышал, о чём шла речь. Перебраться ночевать в конюшню ему тоже не предложили. Поэтому, спускаясь со стены во двор замка, он обратился к сотнику:       — Северяне теперь будут дневать и ночевать под стенами. Наверху будут нужны хорошие стрелки… больше, чем в подземелье.       — Я тебя понял, — отозвался Ардерик. — Твой лучник и правда будет полезнее наверху. После завтрака найдёшь Дарвела и скажешь, чтобы послал парня на стену.       — Я?       — Ну а кто? Привыкай. И, знаешь, твоему лучнику повезло иметь такого друга. Я и забыл о нём.       — Если бы не я, Такко вообще не оказался бы здесь, — виновато поморщился Верен. — Спасибо!       До завтрака начальник стражи обходил нижние коридоры, но после мог быть где угодно. Верен не нашёл его ни в просторной столовой, ни на кухне и вышел во двор. Хотел спросить у конюхов, выгонявших лошадей на вытоптанный участок на заднем дворе, но на полпути к конюшне услышал сзади девичий смех и едва успел увернуться от метко пущенного снежка. Верен быстро огляделся, зачерпнул снега из-под ног, сжал в ладонях и растерянно уставился на рыхлую массу, не желавшую лепиться в комок.       — Снежка слепить не может! — звенело неподалёку.       — Если он меч так же держит…       Настырные девчонки явно прятались за углом сарая — оттуда нёсся смех и мелькали края меховых накидок. Верен, разом припомнив забавы с младшими сёстрами, в несколько широких и неслышных шагов пересёк двор и успел швырнуть пригоршню снега прямо в показавшееся перед ним лицо. Девчонки с визгом бросились прочь; Верен поймал за руку ту, что была ближе, и легонько толкнул в сугроб у стены. Он ждал, что девушка успеет выставить руку и удержится, но она с громким «Ааай, дурак!» повалилась в снег, как подкошенная.       — Сдурел совсем? — наградила она Верена толчком в грудь, как только он вытащил её и поставил на ноги. — Сотника своего в сугробы швыряй, медведь!       — А ты крепче стой на ногах, — проговорил Верен, пытаясь отряхнуть её капюшон, чтобы холодная крупа не сыпалась за ворот.       — Да ты меня так пихнул, будто бык налетел! — проговорила она уже мягче. Вторая подоспела, облила Верена негодующим взглядом и принялась сама отряхивать подругу. Верен знал их обеих — это были служанки баронессы, с которыми он каждое утро виделся на стене, только случай познакомиться не выдавался.       — Я Бригитта, — назвалась наконец девушка, которую Верен так неловко уронил.       — Я Грета.       — А тебя мы знаем, ты Верен!       — А снег в такой мороз не лепится, и не пытайся.       — Ну и дела, — усмехнулся Верен. — Тут и от снега не знаешь, чего ждать. Как же ты слепила?       — А у стены подтаяло!       Бригитта снова смеялась, словно забыв о купании в снегу. Верен рассматривал её тонкое, нежное лицо с ясными серыми глазами и румянцем цвета маковых лепестков и не сразу заметил, что сам улыбается.       — Пойду сотнику доложу, что во дворе тоже могут напасть, да сразу двое, — сказал он наконец. — Чтобы тоже берёгся.       — А ты что думал? Ходишь тут такой важный, что и заговорить с тобой не смей!       — В другой раз не зевай!       Девушки подхватили корзинку, которая всё это время стояла позади, укрытая платком, и направились к замку. Верен какое-то время смотрел им вслед, потом опомнился и обругал себя последними словами. Заигрался, как щенок, которого первый раз выпустили на снег! Он торопливо направился к конюшне, по дороге сгоняя с лица дурацкую улыбку. И — странное дело! — думать о защите замка стало проще, когда те, кого предстояло защищать, обрели имена.

***

      Серебряные шпильки тихо звякнули о перламутр изящно изогнутой раковины. Пока служанки расплетали и расчёсывали волосы Элеоноры, она следила, как огни свечей мерцают в самоцветах на концах шпилек, и перебирала в мыслях детали утреннего разговора.       — Госпожа, не хмурьтесь, морщины будут, — шепнула служанка, бережно распутывая тёмные пряди. Элеонора улыбнулась и откинула голову, позволив волосам водопадом струиться по спинке кресла. Красота была её главным оружием. Глупо было бы утратить её раньше времени.       — Скажите, сотник Ардерик защитит замок? — спросила девушка. — На кухне говорят разное… Будто враги уже разгуливают по замку, в нижних коридорах…       — Защитит, — твёрдо сказала Элеонора. — Не слушай глупые сплетни, Бригитта, и ничего не бойся.       — Жаль, что его войско погибло… Он теперь надолго останется в замке, да? И его люди тоже?..       — Потеря войска — огромная утрата для всех нас, — подтвердила Элеонора. — А почему ты о нём расспрашиваешь?       — Все говорят, что он доблестный воин, и…       — А ещё он тебе приглянулся, не так ли? Ну, не отворачивайся! В этом нет ничего плохого. Сотник Ардерик храбр и честен, и собой хорош. Нет дурного, когда красавицы вроде тебя на него заглядываются.       Несмышлёные и любопытные девчушки, приехавшие с Элеонорой с юга, превратились в молодых женщин, и, по-хорошему, надо было подыскивать им мужей. Элеонора вздохнула. Мужчины совершали подвиги на поле боя или при дворе, подвиги женщин сводились к выбору мужчин, с которыми стоило разделить постель. Элеонора прикрыла глаза и отдалась умелым рукам служанок, выбросив из головы мысли о неустроенных браках, войске под окнами, обо всём. Наверняка тревога снова поднимет её с постели среди ночи, вот тогда она и обдумает всё как полагается.       Служанки уже расстилали постель и снимали с Элеоноры последние украшения, когда в передней послышались тяжёлые шаги, дверь распахнулась и вошёл Тенрик. Девушки оставили работу и присели в неглубоких поклонах. Тенрик смотрел только на Элеонору, и взгляд его не предвещал ничего хорошего.       Любой мужчина в ответ на такой взгляд без слов обнажил бы меч, но Элеонора привыкла к другому оружию. Она знала, что ночная рубашка не скрывает линий тела, что сквозь тонкую ткань видны выпуклости сосков и темный треугольник между бедер, что шелковая вышивка ворота подчеркивает нежность и белизну кожи. Никакая кольчуга не защитила бы ее лучше этого полупрозрачного полотна. Безоружные руки скрестились под грудью, сделав ее выше и полнее. Элеонора переступила на месте, позволив складкам скользнуть по бёдрам и коленям, и вздернула подбородок, глядя на мужа с вызовом. Взгляд Тенрика просветлел, сделался цепким, предвкушающим. Ни один клинок не успокоил бы его так быстро.       Элеонора улыбнулась и звонко хлопнула в ладоши:       — Вина и фруктов для господина барона! Да поскорее!       Вино хранилось у нее в особом шкафчике, но за фруктами нужно было идти в погреб мимо главного повара. Значит, к утру весь замок будет знать, зачем барон приходил к жене. Служанки быстро, но без лишней суеты расстилали постель, расставляли вокруг свечи и жаровни с углями. На низкий столик поставили кувшин и кубки, серебряные и хрустальные чаши с мочёными ягодами, персиковыми и яблочными дольками в медовом сиропе. Тенрик ухмыльнулся, вышел за дверь и вскоре вернулся без доспеха и верхней рубахи.       — Я пришел напомнить госпоже баронессе о приличиях, — проговорил он. — Но после такой встречи упрёки — последнее, чем хочется заниматься.       Он прошел к постели, на ходу расстегивая пояс, налил вина и залпом осушил кубок.       — У моей жены лучшее вино на всем Севере, — заявил он, и Элеонора улыбнулась, уловив двусмысленность его слов. Постель была ее полем битвы, тонкая рубашка — доспехом; в кубках алело густое вино, а вместо лязга оружия её шаги сопровождал легкий перезвон украшений. Она скользнула в постель вслед за мужем, служанки опустили полог и вышли, плотно закрыв за собой дверь.       Тенрик храпел, когда Элеонора выбралась из-под одеяла и опустила ноги на устланный шкурами пол. Кувшин был пуст, угли в жаровнях почти прогорели. Битва определённо была выиграна.       Сердце стучало, но не от близости, а оттого, как удачно всё складывалось. Элеонора надела толстые кожаные перчатки, которыми пользовались ее служанки, взяла ближайшую к спящему мужу жаровню, совок и зачерпнула из камина свежих жарких углей. Затем достала из тайника ларец и в нерешительности уставилась на камни. Сколько же взять?.. Когда Шейн впервые показывал камни, у него был всего один. Элеонора выбрала камень поменьше и решительно опустила на угли. Подумала, метнулась к дровяному ящику, сгребла со дна щепки и, отворачивая лицо, высыпала сверху.       Сухое дерево занялось сразу. Элеонора схватила меховую накидку и вылетела за дверь, успев придать лицу спокойное и несколько утомленное выражение.

***

      Служанки не ждали под дверью. Судя по доносившимся из-за стены голосам, сидели в соседней комнате вместе с пришедшими с Тенриком стражниками и болтали о том, о чем только и можно болтать, проводив супругов на ложе. Элеонора опустилась на узкий диван и прикрыла глаза. Сердце колотилось, как у пойманной птицы; она едва сдерживала дрожь в руках и боролась с соблазном приоткрыть дверь и заглянуть. Завтра Тенрик проснется больным или… Элеонора поднялась и принялась мерить шагами комнату. В который раз она заново перебирала свои действия: камень был один, комната — достаточно велика… Ардерик был прав, следовало сперва испытать камни, но другого столь удобного случая могло и не представиться.       Элеонора вздрогнула, когда из-за двери послышался надсадный кашель. За ними последовали грубая ругань, грохот переворачиваемой мебели и, наконец, тяжёлые шаги. Дверь распахнулась, и Тенрик втащил Элеонору в комнату раньше, чем она сообразила убежать.       — Ты клятая подстилка! — проорал он. Его душил кашель, и дальше он сыпал короткими, хлесткими словами. — Сука! Тварь!       По комнате расползался удушливый и гнусный запах, вонь, которая не разбудила бы только мертвецки пьяного. Элеонора выхватила взглядом перевернутую жаровню, угли, от которых по шкурам расползались язычки пламени, а в следующий миг вспыхнуло и перед глазами — Тенрик с размаху ударил её по лицу. В горле защипало, из глаз потекли слезы, но не от боли и обиды, а от едкой вони.       — Братец подкидывал мне эту дрянь в очаг каждый месяц, когда мы были детьми, — выговорил Тенрик между приступами кашля. — Ты решила поиграть в те же игрушки? Так играй!       Дверь захлопнулась, в замке щёлкнул ключ. Элеонора кинулась к окну, непослушными пальцами откинула крючки и распахнула ставни. Затем схватила покрывало и принялась хлестать огонь на полу. В дверь стучали, дёргали; наконец, ключ повернулся и служанки, все пятеро, кинулись на помощь.       — Мы постелим вам в первой комнате, госпожа. Выпейте воды.       Проворные руки укутали ее, поднесли к губам сперва воду, затем целебный, унимающий кашель настой, приложили к лицу завёрнутый в полотенце снег.       — Жаровня стояла слишком близко к постели, а я слишком усердно предлагала барону вино, — пояснила Элеонора, приняв из рук служанки чашку и с горечью убедившись, что руки мелко и противно дрожат. — Боюсь, он истолковал мои намерения превратно. Мне лучше, благодарю. К утру я буду здорова.       Завтра можно будет улыбаться, сокрушаться об испорченных шкурах и покрывале, беспокоиться о здоровье служанок, приводивших спальню в порядок. Сегодня же Элеоноре оставалось только свернуться клубком под одеялом и дать наконец волю слезам, лившимся уже не от едкого дыма. Ардерик был прав, снова был прав — человеку, давшему камни, нельзя было доверять. Шейн снова всё просчитал, он знал, что Элеонора не удержится от соблазна. Знал, когда уезжал, когда обнимал ее в беседке… Они были врагами с самой первой встречи, и завтра Элеонора примет это как само собой разумеющееся. Но сейчас по щекам текли слезы оттого, как глупо она себя выдала. План, такой простой и изящный, рухнул. К Тенрику теперь будет не подобраться — больше он ей не доверится. Камни, которые она считала тайным оружием, оказались детской игрушкой. Девиз предков — «Иди осторожно» не лгал. А больнее всего сверлила сердце глупая и постыдная мысль о том, что Шейн никогда, ни единого мига её не любил.