***
Когда спустя час Элеонора покинула спальню, оставив за собой таз грязной воды, её тело облекало простое тёмное платье, плечи были расправлены, губы — плотно сжаты. Она прошла к столу, взяла с серебряного подноса дымящуюся чашку. Пальцы дрогнули, и она крепче обхватила гладкий ободок. Заваренный Гретой сбор горчил, несмотря на изрядную порцию меда. Элеонора пила его мелкими глотками, ощущая кожей взгляды: обеспокоенные, любопытные, нетерпеливые. — Какие новости? — спросила она, опережая вопросы. — Скольких мы потеряли? Из северян кто-то уцелел? Катрин, Лотта, мне стыдно, что вы здесь, а не помогаете лекарю. Сейчас каждая пара рук на счету. Бригитта, что подали на ужин отважным воинам Лиама и где их разместят на ночлег? — Полтора десятка убитых и около пятидесяти раненых… — Девушки не задержались с ответами. — Сотник Гантэр получил арбалетный болт в грудь и удар по голове. Мы уповаем на крепость его шлема и мастерство лекаря… Враги разбиты полностью, выживших взяли в плен… Доблестные лиамцы ужинают последней копчёной свининой и вчерашней зайчатиной, спать будут там же, где до того, постели ещё не убрали… Элеонора слушала, цедя отвар и прикрыв глаза. Значит, победа. Полная, безоговорочная. Шейн ускользнул, но один он не сможет вредить всерьёз. Разве что угнать с десяток коз, за что его подстрелит любой пастух. Рассветные силы, как же хорошо всё складывалось! Чашка грохнула об пол, забрызгав ковры ошмётками листьев. Элеонора рывком поднялась и скрылась в спальне, пряча злые, жгучие слёзы. Тенрик, увалень Тенрик, безмозглый болван! Всего-то надо было предать брата — и война бы закончилась ещё утром! Элеонора так и видела, как по заснеженному тракту в столицу мчится гонец с рыжей головой в мешке. Видела бумаги, жалующие маркграфу Тенрику Эслингу северные земли в вечное наследное владение. Тогда ей не пришлось бы две недели вслушиваться в малейшие движения чрева, замирая от ужаса. Она бы рано или поздно помирилась с мужем и спокойно зачала бы от Ардерика. Упрямый осёл, баран пустоголовый! Как можно было так всё испортить, причём сразу всем! Да как он получил старшинство! Ему бы смотреть за стадами, пахать и сеять! Элеонора сжала было кулаки, охнула от боли, пронзившей правую руку, и топнула ногой от обиды. Шейн был понятен — честолюбивый, вспыльчивый, как и Ардерик. Этих двоих она просчитывала, как хороший мечник удары противника. Тенрика же вело тупое упрямство, крушившее всех подряд, словно дубина в руках пьяного неумехи. Вот кто опасен для Севера, он, а не Шейн! Последний всхлип — и Элеонора утёрла слёзы. С утра нужно будет послать за Ардериком и выспросить последние новости; узнать, что ещё выкинул Тенрик — в том, что он даже запертый сумеет натворить глупостей, сомневаться не приходилось; выяснить, что на уме у Олларда… Ах, как близка была победа! Элеонора положила руку на живот. Быть может, стоило давно зачать от Шейна? Сейчас бы наследник уже учился стрелять и ездить верхом… Впрочем, кто знает, как бы всё повернулось. Здесь, на Севере, никому нельзя было верить. Два месяца назад снег, устилавший пустошь между замком и укреплениями, представлялся Элеоноре полотном, на котором она вышьет узор. Теперь незримое шитьё расползалось, будто рассечённое мечом. Предстояло заново связать концы оборванных нитей, да так, чтобы никто не приметил узлов… Но завтра, завтра, когда отпустит боль и вернётся ясность ума. Она оглядела комнату, положила поближе кольчугу и пожалела, что кинжал, отнятый Тенриком, ей так и не вернули. — Грета! — позвала она. — Помоги с платьем. Но стоило служанке начать распускать шнуровку корсажа, как в передней раздался стук и негромкий, но явно мужской голос. Элеонора глубоко вдохнула, чтобы не дать сердцу выпрыгнуть из груди. Ардерик?.. — Посмотри, кто там, — велела она Грете. Девушка выскользнула из спальни и почти сразу вернулась. — К вам маркграф Оллард, госпожа. Бригитта убеждает его, что вы уже легли, но… — Я выйду. Мгновения, что понадобились Грете на шнуровку корсажа, Элеонора потратила на то, чтобы успокоить дыхание. Бросила взгляд в мутное зеркало. Совсем простое тёмное платье застёгнуто до подбородка, лицо бледно как мел, растрёпанные волосы связаны в небрежный узел, повязка на руке… Пожалуй, даже хорошо, что в гостиной ждёт не Ардерик, а Оллард, равнодушный к женской красоте. Элеонора заправила за ухо выбившуюся прядь и сделала Грете знак отворить перед ней дверь. — Загляни на кухню и узнай, довольны ли лиамцы и что с припасами, — быстро приказала она. — Возьми с собой Бригитту. Эми, расспроси лекаря о здоровье сотника Гантэра и помоги там Лотте и Катрин, если нужно. Одна за другой служанки покинули гостиную, присев в торопливых поклонах. Элеонора расправила плечи: первые нити предстояло связать уже сейчас.***
Оллард приветствовал Элеонору учтивым поклоном: — Прошу прощения за поздний визит. Не ожидал, что вы меня примете. Я не задержу вас долго. Элеонора ответила лёгким кивком и указала на кресло. Оценила безукоризненную белизну рубашки и угольную черноту дублета и мысленно усмехнулась, углядев под тёмным бархатом стальную вязь кольчуги. Война изменила всех, вот и Оллард не снимал доспеха даже в замке. — Это ваше. На стол лёг отнятый Тенриком кинжал, и Элеонора не сдержала радостного вздоха: — Как любезно с вашей стороны вернуть моё оружие. — Не стоит благодарностей. По правде, я пришёл спросить вас кое о чём. Как на Севере обстоят дела с наследованием внебрачными детьми? — Простите? — Я размышлял, чем объяснить сходство убитого с Шейном Эслингом. Если он был бастардом старого барона, могли ли они спорить за старшинство? Вы долго живёте на Севере и должны знать. — Признаться, никогда не интересовалась внебрачными связями старого барона. — Элеонора пожала плечами и с сожалением отложила кинжал: перевязанной рукой пояс было не застегнуть. Оллард не сел, и она тоже осталась стоять. — Знаю только, что раньше бароны сами назначали наследников и Шейн был обижен на имперскую традицию передавать титул по старшинству. — А передать старшинство внебрачному сыну было можно? — Не знаю. Элеонора нутром чуяла: Тенрик наболтал лишнего, много лишнего, и поспешила перевести тему: — Думаю, барон должен знать ответы. Кстати, как его здоровье? — Убит горем. Скорбит о брате. — О… Он перепутал… вы не сказали ему?.. — Нет. — Вы жестоки. — А вы правда ему сочувствуете? — Ваши шутки неуместны, маркграф Оллард. Что бы ни произошло, Тенрик Эслинг — мой супруг и останется им, пока… обстоятельства не разлучат нас. Он совершил много ошибок и наверняка наговорил вам много недостойных вещей, однако я уверена, что назавтра мы проясним все недоразумения. — Сначала вы пытались свести его в могилу, теперь справляетесь о здоровье. Как это понимать? На бледную ладонь лёг обугленный камень. Элеонора мысленно пожелала мужу онеметь на пару недель и улыбнулась: связать эту нить, к счастью, было легко. — О, так вот зачем вы явились. Верно, вы смеётесь надо мной! Это же киноварь. Дурно пахнет, награждает кашлем, но в могилу с её помощью не свести. — Но вы использовали её против барона. — Любой лекарь или ремесленник подтвердит, что навредить таким способом невозможно, особенно здоровому мужчине. Простите, но если вы явились в столь поздний час поговорить о свойствах киновари… — Барон намерен дать ход этому делу, и, знаете, меня восхищает его стойкость. Ему самому грозит плаха за измену, а он ищет улики против вас. — Какому делу? — Элеонора не позволила страшному слову «плаха» задержаться в памяти. — Да, я подбросила Тенрику камень, но травить его и в мыслях не было. Это была семейная ссора. — И о чём же вы спорили? — Что ж, я не собиралась ни с кем обсуждать подробности того вечера, но раз вы настаиваете... Тенрик пришёл ко мне по праву мужа и был… неубедителен. — Неубедителен? — Слишком быстро вернул меч в ножны. Не дождался полной победы. Не убрал урожай на моём поле, если угодно. Я не скрыла своего разочарования, но муж оставил мои просьбы без ответа. Я дождалась, когда он заснёт и положила киноварь на жаровню. А когда проснулся в ярости, ещё раз объяснила, в чём он провинился. На лице Олларда было написано нечто столь трудночитаемое, что Элеонора не удержалась: — Надеюсь, для вас не стало открытием, что супруги разговаривают в постели? — Вы выбрали странное и опасное орудие. Опасное прежде всего для вас. Полбеды, если бы вы отравили его аконитом или другим знакомым ядом. Но киноварью пользуются местные. Барон убеждён, что вы задумали убить его и лишь ваши слабые знания в области минералов сохранили ему жизнь. Больше того: действовали по чужой подсказке. Всё-таки от бестолочи Тенрика стоило избавиться, да побыстрее, и на сей раз не дурацкими камнями. Выгораживать этого недоумка было хуже, чем терпеть ноющую боль в ладони, но выхода не было. — Барон преувеличивает. Он ведь не рассказал вам, почему мы поссорились? Да, я нарочно взяла именно киноварь. Брат часто подбрасывал её Тенрику в детстве, и я знала, что запах его по-настоящему разозлит. Из коридора послышался смех: служанки вернулись и болтали с охраной. Элеонора улыбнулась Олларду, как всегда улыбалась засидевшимся гостям: — Мне жаль, что моё нежелание мириться с постельными слабостями мужа было понято им превратно. И я искренне рада, что вам незнакомы подобные ссоры. Простите, но час поздний, а я устала. Она нетерпеливо стукнула пальцами по спинке стула и поморщилась. Когда же заживёт этот проклятый порез! — Видите ли… — Оллард не тронулся с места. — Я вам верю. Но в императорской канцелярии могут возникнуть вопросы. Откуда у вас ларец с киноварью? — Какая разница? — Ваш супруг считает, что ларец вам передал его брат. — Чушь. Даже если и так, что с того? Мы с Шейном несколько лет жили в одном доме, он был мне как брат. — Барон считает, что ваши отношения выходили за границы братских. — Что, простите?! — В канцелярии учтут и другие обстоятельства. Например, что с Шейном Эслингом мог встретиться не только барон. За восемь лет вы тоже могли изучить подземные ходы, Шейн мог сам вам их показать. Ещё могут вспомнить, что барон не принуждал вас идти в покои, вы шли за ним сами и весьма охотно. И, наконец, что вы не звали на помощь. — Что вы несёте? — Элеонора простёрла вперёд перевязанную руку. — Это ли не доказательство моей верности? — Но вы убили не Шейна. — Я направила вас по его следу! — Мы знаем это лишь с ваших слов. Кто поручится, что вы не направили нас ложным путём, дав самому Шейну уйти незамеченным? Элеонора медленно выдохнула, гася пробивающийся сквозь ярость леденящий страх. Неужели, если дело дойдёт до суда — а оно дойдёт, непременно! — судьи будут так же цепляться к каждому слову, подвергать сомнению, выворачивать наизнанку? — Вы оскорбляете меня, пользуясь тем, что я осталась без защиты супруга, — холодно проговорила она. — Ваши обвинения глупы, а вопросы бестактны. Прошу вас немедленно покинуть мои покои. Побеседуем завтра, когда хмель сражения перестанет омрачать ваш рассудок. Она повернулась к прогорающим поленьям, ожидая услышать за спиной шаги и стук двери. Но услышала глухой смешок. — Один вопрос, если позволите. Как вы собрались одна править Севером? Элеонора резко развернулась — теперь-то она точно выставит наглеца в коридор! — и встретилась с непроницаемым взглядом, о который её ярость разбилась, как волна о скалу. — Тенрик Эслинг один во всей Империи поверил, что вы вышли замуж за него, а не за Север. Все знали, зачем вам этот брак, иначе ни ваш отец, ни сам император не дали бы на него согласия. Все эти годы они читали ваши письма и были убеждены, что вы полностью подчинили себе супруга и, следовательно, здешние земли. И что мы видим спустя восемь лет? Север истощён войной, гибнут люди, поля и стада. От войска, которое дал вам отец, не осталось и следа. У вас под носом орудует изменник, родной брат барона. Вы давно должны были написать отцу или его величеству и попросить помощи. Но вы этого не сделали. Следовательно, спрос за войну будет не с одних братьев Эслингов. — Я слабая женщина и не понимаю ваших намёков. — Оставьте эти глупости! Слабые женщины не рождались у Таллардов уже лет триста. Только на моих глазах вы пережили осаду и убили человека много сильнее себя. Я помню, какой увидел вас впервые. Вы стояли в воротах с фонарём и кубком, словно небесная дева, встречающая воинов в посмертном чертоге. Снег вокруг вас был залит смолой и кровью и утыкан стрелами. Тем же вечером я увидел совсем другую женщину: пустоголовую кокетку, возлагающую надежду на красоту тела, и тот образ несколько поблёк. Но сегодня он засиял с новой силой. Так почему вы сразу не выдали младшего Эслинга? Из гордости или глупости? Или есть иная причина? Элеонора опустила глаза на узор, вившийся по кинжальным ножнам. — И вы не ответили на мой первый вопрос. Как вы собрались править Севером? Вы не знаете о здешнем народе ничего. Не интересуетесь, чем они живут, во что они верят. Не знаете старых порядков, даже как наследовали власть! Даже Северная война прошла мимо вас. На вас смотрят, как на красивую куклу, что соседи, что местные! — Я разделила с ними осаду! — отчеканила Элеонора. — Я звала людей в бой, и за мной шли! — Возможно. Допускаю даже, что шли именно за вами, а не за вашим сотником. Однако призывать людей сражаться немного не то, что заботиться об их благополучии изо дня в день. Вы знаете, когда здесь сеют и жнут? Когда перегоняют скот? Где пасётся то стадо, которым ваш муж собирался кормить нас остаток зимы? Оставьте пустые мечты: одной вам Север не одолеть. Этим землям нужен сильный правитель, готовый укрощать их медленно и терпеливо. — О… — Элеонора замерла. — Так вы здесь для этого?! — Я? — На лице Олларда отразилось неподдельное изумление. — Нет, мне хватает хлопот с собственными землями. Неужели вы не поняли, что здешние земли не примут чужака? Здесь должен править северянин, плоть от плоти этого края, знающий его дикий норов, как всадник своего коня. Элеонора молчала. Отрывистый голос резал слух, и ему вторили взрывы смеха из-за двери. — Тенрик Эслинг — наилучший правитель. Вы должны были стать для него советником, имеющим доступ не только к его оружейной, но и к сердцу. Должны были завоевать этот край не мечом, а таким же острым умом. Очаровать старого барона, поставить на место Шейна, навести порядок в этом замшелом углу! Но, верно, дочери Таллардов нынче умеют лишь щеголять в открытых платьях, а потому, повторюсь, у императорской канцелярии будут вопросы к вам. «А ещё вы не удосужились принести наследника», — мысленно договорила Элеонора. Гнев, разочарование, отчаяние сменяли друг друга. Рассветные силы, и правда, на что она потратила эти годы?.. — Маркграф Оллард, — выговорила она наконец, — я очень устала, а вы спешите с выводами. Обсудим всё завтра. — Это невозможно. Отчёт канцлеру должен быть готов к утру. Почтовых голубей у вас больше нет, значит, придётся посылать с гонцом, и на счету каждый день. — И что вы приложите к отчёту? — О, многое. Например, показания вашей служанки, что со стены вы ушли сами, а после не звали на помощь. — Я запрещу ей говорить с вами. — Её слова уже записаны, а мой помощник получил её подпись. К утру я запишу и ваш рассказ, и если он будет отличаться от остальных… объяснитесь с канцлером лично. Доброй ночи. Он шагнул к двери, Элеонора метнулась и преградила ему дорогу. Что предложить этому футляру для шестерёнок? Чем обольстить его холодную, мёртвую кровь? Поистине, канцлер выбрал лучшего посланника! Олларда не подкупить деньгами, не соблазнить постелью, не разжалобить слезами. Он смотрел на Элеонору сверху, и бледные губы кривила усмешка. — Вы что, толкаете меня на преступление, баронесса? — Всего лишь прошу повременить. — Чего ради? — Ради… милосердия. Я верю, у вас доброе сердце, и… — Чушь это ваше сердце. Меня учили хранить верность и требовать её от других. Вы с бароном не были верны ни короне, ни Северу — чего ради я должен вас прикрывать? — Я… Я взываю к вашим отцовским чувствам, маркграф Оллард. Я верю, вы не оставите нерождённое дитя сиротой. Лёгкая дымка в зелёных глазах — поверхность болота колыхнулась и вновь сомкнулась, пряча сокровища и кости. Оллард чуть вскинул брови: — Вы ждёте ребёнка? — Да. — Вы уверены? — Да. — Заминка в голосе Элеоноры была слышна ей самой, но вложить больше уверенности она не могла. — Значит, воины с юга принесли плодородие на здешние земли? Элеонора дёрнулась, как от пощёчины. Оллард усмехнулся, примирительно поднял ладонь: — Что ж, это меняет дело. Ваше… положение, несомненно, расположит канцелярию. Думаю, я смогу отложить отправку отчёта, пока вы не будете уверены полностью. Берегите наследника, госпожа баронесса. Он учтиво кивнул Элеоноре и обошёл её, как забытый на проходе стул. Элеонора стиснула кулаки, больше не обращая внимания на боль. Ярость снова поднялась жаркой волной, и Элеонора бросила в безукоризненно прямую спину: — Отчего же император не поберёг вас, последнего наследника своего рода? А, маркграф Оллард? Каким ветром вас занесло на Север в разгар войны? Ответом был стук затворившейся двери. Комната наполнилась смехом: служанки вполголоса обсуждали стражников, рассматривали подарки, лукаво перемигивались. Элеонора отступила в спальню и затворила за собой дверь. Дёрнула шнур на корсаже, коснулась обтянутого тканью живота, прикусила губу, чтобы не разрыдаться — напрасно. Слёзы иссякли быстро. Уже проваливаясь в зыбкий, тревожный сон, Элеонора вновь вспомнила, как Оллард назвал её небесной девой. Вся его отповедь наверняка была продиктована канцлером или кем-то ещё, но эти слова — неужели принадлежали ему?