***
Быстро не получилось: Верен не упустил случая потолкаться среди лиамцев. Попрощался с ребятами, с какими успел свести знакомство, получил три приглашения на свадьбы и два на Летний Перелом, пообещал приглядывать за оставленными в Эслинге ранеными, непременно явиться летом в Лиам поглядеть на прославленные солеварни и благоразумно умолчал, что надеется к лету убраться с Севера да подальше. Барона нигде не было. Похоже, маркграф запер его надолго. Зато на ступенях вскоре показалась баронесса. Верен только сейчас заметил, как сказалась на ней осада: лицо осунулось, весь облик будто бы поблек. За ней следовали служанки — кажется, все пять. Верен нашёл знакомую фигуру, из-под капюшона которой выбивались золотистые локоны. Бригитта, словно почуяв, повернулась, их взгляды встретились. От воспоминания, как вчера она вздрагивала в его объятиях, обдало мучительным и жарким. Верен торопливо кивнул ей и поспешил отвести взгляд. — Эслинге в неоплатном долгу перед Лиамом, — заговорила Элеонора, и её негромкий голос непостижимым образом пробился сквозь шум сборов. — Но это не значит, что ваша помощь не будет оплачена. К осени вам доставят лучший лес и хлопок из моих владений на юге. Сверх того я приложу усилия к снижению налогов на соль и рыбу. А сейчас примите скромный дар в подтверждение моих слов и в благодарность за вашу поддержку в трудный час. Она медленно спустилась со ступеней и вынула из-под накидки меч в богато украшенных ножнах. — Этот клинок принадлежал моему отцу. На Север его привезли имперские воины, отдавшие жизни в борьбе с нашим общим врагом. Он привык к сильной и верной руке. Лиам веками торговал с Империей, дружба между нами прочна и нерушима. Пусть южный клинок в руке истинного северянина снова скрепит наш союз. Лиамский военачальник принял меч с поклоном и сразу обнажил его. Клинок вспыхнул, отразив свет факелов. Под одобрительный гул лиамец сделал несколько выпадов, взвесил меч в руке и с видимым сожалением вернул его в ножны. — Север переживает неспокойные времена, — продолжила Элеонора. — Времена, когда легко встретить предательство от брата и найти поддержку у чужаков. Подвиги доблестных сынов Лиама навсегда останутся в веках. Прощайте, господа. И помните, что Эслинге не забудет вашей помощи. — Я пришлю вам отборной соли к лету, — пообещал лиамец, сжимая меч в руках. На лице Элеонора мелькнула лёгкая улыбка: — Почту за честь. И, прошу, не забудьте пару бочонков прославленного лиамского эля. Я с радостью обменяю их на южное вино! — Хорош обмен! — захохотали в толпе. — Крепковат для вас будет, — ухмыльнулся лиамец. — В последние дни мои вкусы странным образом переменились, — негромко сказала Элеонора. Если бы Верен не подобрался поближе, не услышал бы вовсе. — Эль и солёная рыба стали моими лучшими спутниками. Я буду благодарна, если вы скрасите мои будни полюбившимися угощениями. В добрый путь, господа! Да будет ваша дорога тверда, рука крепка, а весна — скора! Прощальный кивок — и баронесса скрылась в замке. Лиамцы обступили военачальника, снова обнажившего подаренный меч. Верену больше нечего было делать в дворе. Он ещё немного потолкался, поглазел на вспыхивающее небо и собрался вернуться к Ардерику, но в дверях столкнулся с Такко. — Посмотреть вышел? — спросил Верен, мотнув головой в сторону крыльца. — Ага. А тебе полегчало, смотрю. — Да что мне сделается, — отмахнулся Верен. — Погоди-ка! Это ты мне вчера настойку принёс? — Я? Мне что, заняться больше нечем, как тебе настойки носить? — возмутился Такко и как-то быстро поспешил сменить тему: — Я вчера твою подружку по всему замку искал, чтобы бумагу подписала, вот. А ты с ней не прогадал! — Она мне не подружка, — возразил Верен. — Так… — Так — это подружка и есть, иначе уже невеста выходит, — уверенно заявил Такко. — Хороша! На Кайсу немного похожа, только красивая. И стройная. И… Тебе подойдёт, в общем. — Уймись, а? Она, поди, тоже какого-нибудь барона дочка, а я кто? На лице Такко читалось столь явное торжество, что Верен только рукой махнул. Окинул взглядом тощую фигуру друга под распахнутым плащом и легко толкнул его к двери: — Не торчи на морозе. О! А знаешь, как узнать, силён ли мороз? — Струя на лету замерзает? — Не. Про струю — сказки. Идём на башню, покажу. Способ подсказали местные ребята. Правда, испытать его Верену не доводилось, но вот и случай представился и совет проверить, и уйти от неловкой темы. У подножия лестницы он остановился и глянул на Такко: — Запахнулся бы. Граф, говорят, на тебя ценное снадобье перевёл, пока ты болел. — Ерунда, — отмахнулся Такко, но плащ всё же запахнул. И с сомнением посмотрел на Верена: — А ты подъём одолеешь? — А то! Что там эта башня, две с половиной сотни ступеней. Да и надо расхаживаться. На смотровой площадке было морозно. Северный ветер выдувал тепло из-под плащей, щипал за уши. Небо над головой вспыхивало лиловым и розовым. Казалось, протяни руку — и погрузишь ладонь в цветной туман. — В общем, гляди. — Верен поманил за собой. — Подходишь к краю, плюёшь вниз и слушаешь, зазвенит или нет. Если звенит — значит, мороз силён. — Надо было здешних ягод прихватить, которые покислее, — сказал Такко спустя четверть часа. — Этак нам слюны не хватит. — Мда, как-то не очень вышло, — согласился Верен. — Наверное, знаешь почему? Снег же выпал, вот и не звенит. Всё в мягкое падает. — Стало быть, нам надо было сперва снег расчистить и водой залить? — спросил Такко. Рассмеялся первым, Верен вслед за ним. Цветные сполохи над головой меркли. Небо на юге светлело. Каждый день полоска света чуть сдвигалась к востоку, и можно было надеяться, что когда-нибудь солнце встанет там, где положено. А пока, пожалуй, было даже правильно, что оно поднималось на юге. Там лежала Империя, там был далёкий, полузабытый, но всё же дом. — А раньше она вокруг лиамцев по-другому крутилась, да? — спросил вдруг Такко. — Кто? — Да баронесса. Меч подарила, слова такие сказала… Знать бы, сама что-то придумала или маркграф ей вчера насоветовал. Верен насторожился: — А он вчера с ней говорил? Погоди? А с Риком тоже говорил? — Он вчера всех обошёл, — кивнул Такко. — Даже служанок расспросил. Говорю же, я за твоей Бригиттой вчера полвечера бегал, чтобы записи подписала. Имечко, конечно… Не враз выговоришь… — Кто бы говорил, — не остался в долгу Верен. — Слушай. Я знаю, что ты рассказать не можешь, но… — Ничего я не слышал, — прервал его Такко с досадой. — Меня оттуда выставили! Хотя я сидел, как в засаде… Сперва маркграф спрашивал, точно ли убили не Шейна, потом они рану обсуждали. А после чуть ли не час разговаривали без меня. Я… Верен, знаешь, я бы тебе сказал, если бы хоть что знал. — А потом тебе от графа бы влетело, — усмехнулся Верен. — Нет уж. Если что и узнаешь, держи при себе. — Не влетело бы! Он же знает, что мы друзья. — Запинка перед последним словом была едва заметна. Такко прервался, тряхнул головой и продолжил: — Он мне и записи не все показывает, чтобы не разболтал. Я только знаю, что в столице какая-то ерунда творится. По всему выходит, будто там знали, что здесь заварушка похуже, чем охота на разбойничью шайку. — То есть подкрепление должно было пораньше подойти? Или… — Верен встретился с непривычно серьёзным взглядом друга. — Не на гибель же нас послали? — Не знаю. Это уже сотника твоего надо спрашивать, не перешёл ли он кому дорогу. Только похоже, там наверху подозревали, что сотней здесь не справиться. — Подозревали, — кивнул Верен, — только большое войско здесь не прокормили бы. — Снарядили бы летом, — убеждал его Такко. — Собрали бы обоз побольше. Соседей бы подняли, вот как сейчас. Можно было побольше народу согнать, точно тебе говорю! И, знаешь, я ещё думаю, что маркграф вот-вот расспросит баронессу, сколько у неё было охраны и как так вышло, что из них никого не осталось. Слышал, она сама сказала, что меч до лиамца её охранник носил?.. Не один же он был, а? Вместо ответа Верен облокотился на ограду площадки. Слова Такко, утреннее письмо Рика да всё, что случилось здесь, на Севере, нужно было хорошенько обдумать. Только чем больше Верен размышлял, тем меньше ему нравилось, как поворачивалось дело. Верен служил Рику, а Рик — императору. С именем Его Величества брал города, завоевывал славу, шёл на Север, отбивал обозы, защищал вверенный ему замок. Если там, в далёкой столице, которую Верен даже издали не видел, знали, что сотня не осилит врага… Не просто сотня — люди, что учили Верена сражаться, делили с ним стол и кров. Если их всех послали на верную смерть… послали, как гонцов с дурными новостями, зная, что могут не вернуться… Выходило, что не только на Севере были предатели. «Знаешь, что я тебе скажу, Верен? Не связывайся со знатью! — говорил Ардерик в первые дни на Севере. — Я это говорил братьям и теперь говорю тебе: держись от всего этого дерьма подальше!» Верен тогда пропустил его слова мимо ушей, а зря. Рассветные силы, да ведь и об охранниках баронессы Рик тоже знал! «Хотел бы я знать, от чего перемёрли её люди. Старик Таллард не мог не послать с дочкой хотя бы десятка три отборных воинов!..» — слова всплывали в памяти, как утопленники со дна, такие же страшные и бесполезные. — Помнишь, мы с тобой собирали валежник для костра и разворошили гадючье гнездо? — негромко спросил Такко. — Как не помнить! Меня ещё цапнула одна. Повезло, что по осени яд слабый, а я был в сапогах. А ведь похоже на то, что сейчас, да? — Ну. Куда ни влезешь, везде какая-то дрянь и ядом плюются. И все ведь добра хотели! Барон вон брата берёг… доберёгся! — Да уж, доберёгся… — Верен выпрямился, потёр лицо руками, совсем как Ардерик утром. — Ладно. Тьма с ними. Я сюда пришёл с Риком, с ним и уйду, пусть хоть все змеи вокруг сойдутся. Пусть хоть все предадут, я буду с ним. Рвущиеся наружу чувства с трудом облекались в слова. Верен замолчал, в последний раз сплюнул вниз и отвернулся. Нужно было возвращаться к Рику. Он собрался потянуть Такко за собой и вдруг вспомнил о медальоне, что скрывался у друга под плащом. «Не связывайся со знатью», — слова Ардерика эхом отдавались в ушах. — «Они теперь заодно». Верену плевать было, какое имя будет носить друг, но невысказанный вопрос рвался наружу, и было самое время его задать. — Спросить ещё хочу, — сказал он. Такко с готовностью поднял голову, и сто раз проговоренные про себя слова будто испарились. Как спросить — вот так прямо, в лоб?.. — Верен! — По лестнице прогремели шаги, и на площадку вывалился хмурый Ардерик. — Обыскался тебя. Я уж решил, ты свалился где со своей ногой, а ты по лестницам бегаешь! Что вы оба тут забыли? — Это я его позвал, — ответил Такко, и Верен поразился открытой дерзости, звеневшей в голосе друга. — Проверить кое-что хотел. — А его прихватил, чтобы тебя ветром не сдуло? Ардерик и Такко мерились взглядами, а Верен стоял между ними, и его будто рвало на части. Пришёл бы Рик немногим позже! А теперь Верен никак не мог попросить его уйти с башни одного, так потянулся к нему — обманутому и преданному. — Идём, Верен, завтрак пропустим. — Ардерик повернулся и зашагал к лестнице. Верен вздохнул и двинулся за ним. Такко поймал его за рукав: — Это не моя тайна, — торопливо проговорил он. — Вернее, моя тоже, но не только моя. Я тебе когда-нибудь скажу… наверное… Верен хлопнул его по плечу и поспешил за Ардериком. Вот Такко и ответил настолько прямо, насколько мог, но стало ли от этого легче? И кто мог подумать, что безобидная затея поплевать с башни заведёт в такие дебри?..***
— Придётся затянуть пояса до весны, — ворчал Ардерик, пока они с Вереном поглощали немудрёный, но сытный завтрак — горох с солёными грибами. — Поперёк глотки уже эта солонина! Верен не поднимал глаз от миски, а если и поднимал, то в них отражалась такая смесь тревоги и огорчения, что Ардерик уверился: письмо родным он писал не напрасно. Наверняка маркграфский мальчишка что-то сболтнул, и теперь Верен не знает, как лучше предупредить о грозящей опасности. Ардерик только усмехнулся мысленно. Он-то давно не ждал ничего хорошего. — Идём, что ли, в лекарскую сходим, разузнаем о Гантэре, — сказал он, отодвигая миску. — Дурень, вот куда его вчера понесло? Сидел бы писал приказы, нет, вздумал мечом помахать! Заодно пусть лекарь тебя глянет. Хромаешь опять. — Баронессу видел, — сказал вдруг Верен. — С утра выходила провожать лиамцев. — И что? — Ардерик вскинулся и сразу обругал себя. — И что с того? — Я думал, она после вчерашнего не поднимется. — Гостей проводить — важное дело, — пожал плечами Ардерик. — Тут хочешь не хочешь, а встанешь. Ощущение хрупких плеч Элеоноры ещё жило в ладонях. Да что там — Ардерик помнил её всю так явно, будто делил с ней ложе только вчера. Элеонора не отпускала его, занимала его мысли, заставляла кровь быстрее бежать по жилам. А крепче всего держала жизнь в её чреве. Рассветные силы, хоть бы там ничего не было! Было бы — Элеонора бы уже сказала, наверное. Могла она понять за две недели-то? В лекарской Ардерик первым делом нашёл взглядом ложе Гантэра. Имперского сотника устроили поближе к очагу, в тепле. Не стоило и спрашивать лекаря, полегчало раненому или нет: раз требовался неотлучный присмотр, дело было плохо, иначе его перенесли бы в спальню. Расспросить лекаря и не удалось — с ним уже беседовал Оллард. Каменный идол выглядел невозмутимым, будто не он вчера гонялся за призраком Шейна по тайным коридорам. Чего ещё и ждать от него. Лучник тоже околачивался поблизости с какими-то бумагами. Ардерик не стал подходить. Поручил Верена заботам одного из лекарских помощников, огляделся и вскоре уже болтал с теми, кто был ранен полегче, затем пошёл подбодрить лежавших без сил. Опыт не подводил: он помнил почти всех гантэровских парней по именам, а уж искать, о чём поговорить, никогда не приходилось. Дух в лекарской стоял тяжёлый — крови, нечистот, несвежих простыней, но Ардерик давно притерпелся к нему. С мрачным удовлетворением отметил, что Оллард не задержался в душной комнате. Ещё бы, для него-то война пахла не иначе, как вином и жарким праздничного пира, а не горящей смолой, палёным мясом и застарелой человеческой грязью. Маркграф задал лекарю последний вопрос и отпустил кивком. Повернулся к двери, огляделся напоследок и, верно, увидел знакомого — направился мимо лежавших людей к закутку у очага, где в лоханях стирали бинты и кипятили отвары. Ардерик проследил его взгляд и увидел Элеонору. Она стояла спиной и неловко полоскала одной рукой в лохани окровавленное тряпьё. Без меховой накидки она казалась особенно хрупкой и тонкой. Ардерик одним взглядом обнял её всю: узел волос под тёмной сеткой, повязку на правой руке, прямую спину, облечённую непривычно простым платьем. Нежную шею, линию покатых плеч, заострившиеся углы локтей. Вчера она трепетала в его руках, доверчиво жалась к груди, вчера он снимал с неё залитый чужой кровью доспех, впервые проделывая это с женщиной… Быстро распрощавшись с ранеными, Ардерик зашагал к закутку. Разумеется, Оллард успел первым и торчал рядом с Элеонорой со своей неизменной усмешкой. — Когда я вчера говорил, что вы должны стать ближе к людям, я имел в виду несколько другое, — негромко говорил он. — Позвольте мне самой решать, как вести себя со своими людьми, — отчеканила Элеонора. — Ваша музыкальная шкатулка готова. Прислать в ваши новые покои? — Не утруждайтесь. Завтра слуги закончат с уборкой, и я вернусь в прежние комнаты. — Не глупите. Это опасно. — В Эслинге есть только одни покои хозяйки, маркграф Оллард. У вас всё? Я занята. Элеонора коротко кивнула Ардерику, стряхнула с руки кровавые капли и принялась развешивать мокрые бинты у огня. К ней нужно было привыкнуть — серьёзной, неприветливой. Без накидки, кольчуги и золотого шитья она казалась такой… доступной. Шепнуть бы на ухо пару слов, увлечь в коридор, укрыться в любой из бесчисленных ниш и тупичков, благо с уходом лиамцев в замке сразу стало просторнее… — Ардерик, — Оллард приветствовал его, будто вчерашнего разговора не было. — Хорошо, что вы здесь. Мне нужно посоветоваться насчёт обороны укреплений. Сейчас в них как будто отпала нужда, но оставить там дозор необходимо. Идёмте, если вы закончили. — Почему вы не сказали баронессе найти себе более достойное занятие? — спросил Ардерик, когда они вышли в коридор. — Ей не место… она как служанка там! — Не мне приказывать хозяйке замка, — усмехнулся Оллард. — Но вы правы. В её положении опасно трудиться в лекарской. Нужно отозвать её под благовидным предлогом. — В её положении? Вы имеете в виду, с раненой рукой? — Не совсем. Вы правильно заметили вчера, что не годится обсуждать женщину за её спиной, но мы все здесь заинтересованы в том, чтобы скорее закончить войну. Поэтому знайте: госпожа Элеонора ждёт дитя. Ждёт дитя. Всё-таки ждёт. — Ардерик, вы человек умный и понимаете, что это означает. С рождением наследника прекратятся споры, кто будет владеть Севером. Люди не будут примыкать к Шейну из страха, что со смертью барона ими будут править чужаки-южане. Поэтому наш долг — окружить госпожу Элеонору возможно большей заботой. Она доверяет вам, и я надеюсь, что при случае вы с пользой употребите своё влияние, пусть и небольшое. Ардерик не понимал из слов маркграфа почти ничего. А тот, как ни в чём не бывало, повернулся к мальчишке: — Танкварт, вернись к госпоже Элеоноре и попроси её отыскать ключи от покоев старого барона. Давно пора наведаться туда, а заодно простучать стены. Не удивлюсь, если замок пронизан тайными ходами, как трухлявый пень. Ардерик, не желаете присоединиться? Заодно обсудим, кого оставить в укреплениях. — Кого угодно, — выговорил Ардерик. — Десятка хватит. Благодарю за приглашение, но я дождусь своего оруженосца. Был рад вас видеть, маркграф. У двери в лекарскую был небольшой тёмный закуток, где стояли какие-то бочки и ящики. Ардерик протиснулся между ними и прислонился к стене. Она даже не сказала ему! Сказала этому каменному идолу и наверняка увальню-барону, а от него скрыла!.. Он никогда не пытался считать, сколько отпрысков оставлял за собой после походов во все концы Империи. Силой девок не брал, они сами волочились за победителем, а значит, должны были знать, как не допустить ненужного приплода. Если какая и рожала, поди ещё разбери от кого. Если бы какая-нибудь из обласканных Ардериком девок разыскала его и вручила младенца — верно, принял бы. Был бы родителям помощник, нежданная радость вместо внуков. А нет так нет — подумаешь, росли где-то пахари и ремесленники, рабочие руки в чужих семьях, чьи-то братья и ученики. У них было своё место. Но с Элеонорой всё было по-другому. Ардерика разрывало между гордостью, что его сын будет править Севером, и ненавистью ко всей знати разом за то, что судьба неродившегося ещё человека уже была кому-то выгодна. Нужно было беречь ребёнка как новую имперскую пешку. Нужно было беречь Элеонору как ларец, где эта пешка хранилась. Это было правильно… но в то же время доводило до бешенства. Дверь открылась, и Ардерик задохнулся — из лекарской вышла Элеонора. Уронила что-то — о доски пола глухо стукнуло, — остановилась. Протянуть бы руку, схватить за тонкое плечо, увлечь в густую тьму и выспросить, почему ничего не сказала, как могла умолчать о таком важном… Из дверного проёма вынырнул лучник, поднял уроненную мелочь и подал ей. Элеонора поблагодарила коротким кивком и шагнула по направлению к холлу, где в тонкой паутине лучей ждал маркграф. Она уходила по коридору, то растворялась в тёмных полосах, то выныривала в пятнах света, подставляя под дрожащее золото факелов плечи, волосы, бёдра… Ардерик сплюнул, выбрался из-за бочек и толкнул дверь лекарской. Он сможет выгнать, вытеснить, выжечь Элеонору из своего сердца. Вот только как?..***
Замковые кладовые почти опустели. Тенрик Эслинг знал это, даже сидя взаперти, а потому оценил заботу, увидев в блюде с горохом и грибами солидный кусок копчёной оленины. Было ли на то особое распоряжение или повар сам подложил хозяину лучший кусок, думать не хотелось, равно как и прикасаться к сытной еде. Тенрик готовился умереть при осаде, готовился умереть вчера и сегодня поднялся с одним желанием — чтобы весь этот бессмысленный позор поскорее закончился. До вчерашнего дня расчёт Тенрика был прост: после его смерти не останется наследника, стало быть, титул барона перейдёт к Шейну. Империи придётся бороться не с изменником, а с законным хозяином Севера. Шейн, конечно, не дал бы клятву верности, но это уже дело десятое, главное, в глазах местных он владел бы землями по праву. Скверно, но всё же лучше, чем отдать Север на растерзание южанам. Однако с гибелью Шейна рухнули последние надежды. Отец не может править, не то здоровье, а иных наследников нет и уже не будет. Стихли голоса уходящих лиамцев, застучали топоры со стороны города, ушли в лес и вернулись охотники. Солнечные лучи залили пустошь и ненавистные укрепления, залили стены и теперь медленно меркли. Тенрик глядел в окно, бродил по комнате, присаживался то на стул, то на лавку. Любимым креслом, где так нагло развалился вчера маркграф, он брезговал. Шейн говорил, что рано или поздно имперцы оберут Север до нитки, отнимут у Тенрика всё — так и случилось. Комната медленно погружалась в сумерки. Когда снаружи загремел засов, Тенрик ждал, что придёт слуга протопить очаг и зажечь свечи. Но вместо знакомой фигуры в дверном проёме показался маркграф. Стоя у остывшего очага, Тенрик наблюдал, как Оллард бегло оглядывает комнату, подходит к столу и устраивается в кресле. — Госпожа Элеонора не стала свидетельствовать против вас, — объявил Оллард. — Она считает всё случившееся ужасным совпадением, а ваши вчерашние слова — следствием потрясения. Поэтому вы можете повторить свой рассказ так, чтобы я освободил вас с полным осознанием вашей невиновности. Тенрик молчал. Оллард ждал ответа, постукивая пальцами по столу, и не выдержал первым: — Хорошо. Давайте я расскажу за вас, а вы подтвердите. Вы увели супругу со стены, чтобы уберечь её от постыдного зрелища, не подозревая, что ваш брат готовит подлое нападение на замок. Нападение же было отражено благодаря находчивости госпожи Элеоноры и вашей предусмотрительности. Мы вас ещё и героем выставим, барон! — Братоубийцей, — бросил Тенрик. — Уходите. — Ах да, едва не забыл. Госпожа Элеонора опознала убитого. Произошла ошибка. Это не Шейн. Не удивительно, что вы обознались, даже госпожа Элеонора не сразу узнала его. Можете сами спуститься в западную кладовую и убедиться. Узор на полу двоился и дрожал. Тенрик метался от неверия к надежде. Если Шейн жив… впрочем, можно ли верить этим южанам? — Я не жалею о том, что сделал, — медленно проговорил он. — Я не намерен отказываться от своих слов. Больше мне нечего сказать. — Да вы болван, Эслинг, — негромкий голос маркграфа звучал змеиным шипением. — Красиво умирать надо было год назад, когда ваш брат только собирал силы для борьбы. Кому сейчас нужна ваша верность семье? Ваш брат разбит наголову, а вы опозорили себя своей нерешительностью и попытками угодить всем. Неужели в вас нет ни капли гордости? Клянусь, я больше уважаю вашего брата-изменника, чем вас. Он поднялся, пересёк комнату и остановился у окна. Насмешка в его голосе как будто уступила место досаде. Тенрик поднял глаза и встретился с горящим, негодующим взглядом. — Знаете, как вам стоило поступить? — спросил маркграф, глядя в упор. — Собрать своих людей, напасть на укрепления в первые дни и перерезать всех до одного. Затем объединиться с братом и объявить Север свободным и независимым. Торжество не продлилось бы долго: весной сюда пришли бы имперские войска, и воды вашей речушки покраснели бы от крови. Вас казнили бы, и не поручусь, что смерть была бы быстрой. Но вы бы умерли красиво и славно, рука об руку с братом, как последние короли Севера! Он замолчал, и Тенрик почувствовал, что не дышал всё это время. Он никогда не мечтал о воинской славе, знал, что ему не дано, но нарисованная графом картина была столь притягательной! Столь… честной. — Маркграф Оллард поддерживает мысль о независимости Севера? — хрипло спросил он. — Я? Разумеется, нет. Мои предки поклялись в верности Империи слишком давно, чтобы я мог выбирать сторону. Но вы — могли. И не воспользовались этой возможностью. Теперь поздно. Идите и будьте со своими людьми. Они верят вам и готовы проливать за вас кровь. Убедите их, что этого больше не потребуется. И помиритесь с женой. Она заслуживает лучшего обращения, чем вы ей оказываете. В этот раз за стуком двери не последовал скрежет засова. Впустив слуг, Тенрик вышел в коридор, вслушался в привычный гомон замка. Внизу кололи дрова, лениво перегавкивались собаки, кто-то упражнялся впотьмах с арбалетом и ругал последними словами упрямые стрелы, не желавшие лететь в мишень. Из западной кладовой Тенрик вышел, расправив плечи. Дугэл и раньше был похож на Шейна, теперь же, когда ушла мальчишеская угловатость, их и вовсе легко было перепутать. Занятный был мальчишка, всё ошивался вокруг сводного брата. Отец отправил его в Бор-Линге едва тому минуло десять, кажется, ещё до приезда Эйлин. Вся округа знала почему: чтобы не напоминать так явно матери о сторонней связи. Странный, глупый поступок для мужчины, под которого ложились все девки в округе, равно как и под любого из баронской семьи. Ну да тьма с ними. А Шейн, значит, был жив. От этого становилось теплее. Враг, с которым Тенрик был одной крови, явно ближе чужаков-южан. Тенрик остановился перед лестницей распахнуть меховую куртку — после кладовой в коридорах казалось тепло — и разом ссутулился, стиснул зубы и сжал кулаки, вспомнив, что эта лестница ведёт к старым покоям Элеоноры.