Раздвоение

Стив почти не приходил в себя, плавая в мертвенной темноте, разбавляемой огненными всполохами жгучей боли. Изредка он слышал голоса рядом, кажется, один из них походил на голос Джеймса, но сил выбраться на свет не было. Время от времени его тормошили, пытались напоить водой, тыкали чем-то острым в сгиб локтя, но он не мог даже пошевелиться, чтобы оттолкнуть бесцеремонные руки. Спустя вечность тошнотворной слабости, огонь, наполнявший его тело, немного утих, и он очнулся на том же столе, окруженном стойками с иглами. Склонившийся над ним Зола, показался страшным монстром, похожим на плотоядную стрекозу, с его толстыми, поблескивающими в неровном освещении очками, из-за которых не было видно глаз, и мерзкой ухмылкой с кривыми зубами, и Роджерс, ничего не соображая от ужаса, закричал изо всех сил, бешено мотая головой, оглядываясь по сторонам в поисках хоть какой-то помощи. И наткнулся на безразличное ко всему лицо Барнса. Воспоминания о пережитом, о стирании Джеймса, обрушились на него, придавливая к столу своей тяжестью. Даже боль от повторного введения сыворотки ощущалась не так остро, как в первый раз, потому что тогда он думал, что еще не все потеряно. И можно было выбраться, вернуть все на место, вновь оказаться в их уютной квартирке, пусть бы даже в разных комнатах и никогда больше не общаясь. Но теперь он убедился, что Джеймс окончательно погиб, ведь, несмотря на замкнутость и угрюмость, он был добрым и заботливым, с острым чувством справедливости и потребностью защищать, он бы не стал безучастно смотреть на бесчеловечные эксперименты. Поэтому он обмяк, перестал бороться, и его взгляд сам собой соскользнул с лица Баки на лицо Рамлоу. Тот стоял, сложив руки на груди, и, казалось, сохранял полное спокойствие, хотя, судя по то и дело ходившим желвакам, доволен происходящим не был, отчаянно боясь за жизнь мелкого Роджерса, жизненные показатели которого находились в критической зоне, и причину такого состояния еще необходимо было выяснить. Тревога все возрастала, хотелось разогнать уже чертовых медиков, расстрелять в голову Золе целый магазин, подхватить в одну руку светловолосое недоразумение, которое по силе духа могло дать фору любому тренированному мужику, а во вторую — все больше напоминавшего робота несчастного хакера, попавшегося самой мрачной террористической организации, и сбежать. Но приходилось стоять и не отсвечивать, потому что потерять доверие нанимателей в самый неподходящий момент значило поставить под удар всю операцию. И он терпеливо выжидал возможности, про себя гадая, продержатся ли его подопечные еще одну ночь. А после окончания процедуры, когда снова впавшего в беспамятство Стива, наконец, отцепили от стола, идти по коридору до заветной камеры, яростно стараясь не бежать, потому что в норме розовые губы их пленника приобрели синюшный оттенок, а бледная тонкая кожа стала отчетливо серой и блестела от пота. И выглядело это до того жутко, что Рамлоу едва сдерживался, чтобы не орать на всех подряд, а особенно на Барнса, из-за которого Роджерс и попал в переплет. А потом и вовсе стало происходить странное: Стив захрипел, хватаясь за горло, выгнулся почти на мостик и стал меняться. Если бы Рамлоу не видел этого собственными глазами, он бы никогда не поверил. Быть непосредственным свидетелем увеличения мышц в объеме и удлинения костей — как будто смотреть тысячекратно ускоренное видео. После завершения изменений крупное тело больше не помещалось на узенькой койке, норовя упасть. Ошарашенный командир отряда наемников, с трудом подавив желание перекреститься, благо с роду не знал, как это делается, молча оглядывал получившуюся композицию, пока не услышал глухой стук за спиной. Баки лежал без сознания, и на его лице застыло кромешное страдание. Зола был прав, стерев внешность Роджерса, он стер последний крючок, цеплявший Джеймса к реальности, однако по какой-то нелепой причине то же произошло и с Баки. И теперь их общее тело провалилось в кому, живописно раскинувшись на полу. Рамлоу совершенно не представлял, что ему делать с двумя свалившимися на него беспамятными.

***

Обычно, когда Баки перехватывал управление, Джеймс не ощущал ничего. Миг темноты, который оборачивался несколькими часами, а то и днями отсутствия. Но последние манипуляции Золы с их сознанием словно сблизили реально существующую личность с заложенной сумасшедшим ученым программой. Теперь Джеймс временами мог видеть. Видеть темные коридоры, демонического доктора, окруженного толпой приспешников, корчащегося на столе Стива и мрачного наемника, который бросал на Стива такие взгляды, что хотелось убить. Но едва только он делал попытки связаться с Баки и повлиять на него хотя бы в мелочах, как пропадал, проваливаясь в серый туман, где не было ни звуков, ни зрительных образов. На этот раз что-то в сером тумане было не так. Отчетливо ощущалось чужое присутствие, хотя вокруг по-прежнему были только бесконечные клубящиеся облака непонятного чуть опалесцирующего газа — Баки? — наугад позвал Джеймс, делая мысленное усилие, которое позволяло оглядываться по сторонам, когда он пребывал в этой разновидности личного ада. — Я здесь, — глухо раздалось справа. — Но как? Почему? Что происходит? Стив? — закидал неожиданного собеседника изголодавшийся по общению Барнс. — Если мы оба здесь, то кто там? — Никого, наверное. Стив… Он… — Что? Ну! — Я сделал ужасное, Джеймс, — голос Баки был очень тих, приходилось напрягаться, чтобы его услышать. Видно по-прежнему ничего не было. — Я проник в ЩИТ, воспользовавшись пропуском Стива, воспользовавшись его доверием. И теперь Гидра внедрилась еще в одну организацию. А значит, некому вытащить Стива отсюда. — Ты не виноват, Баки, — странно было утешать того, кто по твоему мнению был лишь программой. — Стив тоже так сказал. Стив самый лучший человек из всех, кого я смог узнать. А смог я немало. Ты бы знал, Джеймс, насколько люди жадные, мелочные, тщеславные, ревнивые. И как просто было ими управлять. Но не Стивом, нет, не Стивом. — Я знаю, — усмехнулся Джеймс, жалея, что здесь не было подоконника, на котором можно было сидеть с чашкой кофе и говорить о Стиве. Пусть даже кофе был невероятной роскошью в их положении. — Моральные ориентиры Стива можно сдвинуть только метеоритом. — Вытащи его! — Джеймс ощутил крик Баки всем собой, а потом его сильно ударило в грудь, словно металлической рукой сломало ребра и добралось до сердца. Теперь каждое слово отпечатывалось в сознании, написанное его кровью, произнесенное стуком его захлебывающегося сердца. — Вытащи! Я не могу! — Отпусти, — прохрипел Джеймс, чувствуя, что умирает. — Баки… Но боль внезапно кончилась, и он увидел самого себя, только в яркой одежде, милого, легкомысленного, с приклеенной к лицу располагающей улыбкой, но холодными глазами, напоминающими цветом замороженную сталь. Истекающего кровью из развороченной груди. — Баки! Что ты сделал? — Запустить очистку долговременной памяти, удалить основное ядро функций, уничтожение всех файлов — запущено. Со знакомого до последней черточки лица стекали краски, гасла улыбка, жуткая в своей абсолютной фальши, из голоса исчезали интонации, скатываясь почти до металлического скрежета. — Запомни! Мне кое-что известно про то, что сделали со Стивом… Кому бы он ни достался, его постараются использовать для достижения власти. Защити его! — Баки! Зачем? — едва смог выдавить Джеймс, которому в последний момент до слез стало жалко Баки. Жаль, что он не успел как следует узнать своего странного сожителя. Теперь он готов был так его назвать, хотя еще некоторое время назад злился до безумия и мечтал о том миге, когда будет свободен. — Защити Стива, — успел проговорить Баки, прежде чем рассыпался пеплом. Серый туман постепенно разгоняло неведомо откуда взявшимся ветром. Немного погодя издалека стали доноситься звуки — мерный писк и приглушенный разговор. Последними пришли тактильные ощущения. Вроде бы он на чем-то лежал. А правой руке было как-то по-особенному тепло. Ее трепетно сжимала крупная сильная рука.