***
Юнги вновь ныряет в этот омут. Перед ним склоняют головы, как принято перед хозяином. Рабочие с первого этажа расходятся в стороны, боясь даже прикоснуться к нему — вдруг запачкают. Все замолкают: не слышно ни мата, ни дыхания. Но он не задерживается здесь на долго. Он поднимается на второй этаж, тут же находя нужную дверь. — Ну что, черти, папочка дома. Дверь открывается бесшумно, пропуская Юнги внутрь. До боли знакомый вид открывается его глазам и ощущение вдруг, будто домой пришел. На секунду он так и замирает у двери, смотря на сосредоточенного Чимина. Тот так внимателен к своим бумагам, что даже не заметил открывшейся двери. Его ноги в привычной манере лежат на столе, демонстрируя туфли с небольшим каблуком вычищенные до блеска, будто чужим языком. Брюки натянуты из-за положения, а из-под ткани выглядывают тонкие щиколотки, призывающие к прикосновениям. Пак, видимо, заметивший фигуру мужчины, вот уже несколько минут стоящую в дверном проеме, поднимает глаза. Он быстро проходит языком по губам, растягивая их в довольной ухмылке. — Я вроде бы не нарушал наш договор. Этот мальчик притворяется, что занят важным делом: перелистывает одни и те же бумаги, пишет что-то ручкой, даже не смотря на листы. Лишь его глаза выдают заинтересованность и легкое напряжение. Юнги читает его, но не может открыть книгу полностью. Лишь мельком, ловя быстро летящие фразы и взгляды. На переплете этой книги нет замка или веревки, сдерживающей всю суть и смысл, так чего же Мин не может ее прочесть? Отчего же слова кажутся такими незнакомыми? Будто на другом языке… — Не нарушал, но ты показывал людям то, что они не должны были видеть. Юнги ступает по темному паркету, сложив руки в карманы. Стул издает неприятный скрежет, проезжаясь по тому самому паркету, когда мужчина отодвигает его, чтобы сесть. Но никто из находящихся в комнате не обращает на это внимания. Вязкий зрительный контакт почти физически притягивает их. Бумаги в руках Чимина комкаются, когда тот напрягает руки из-за пальцев Мина на коже. У Юнги почти выработалась привычка. Конечно, ученые утверждают, что нужно 90 дней для полного привыкания, но Юнги хватило двух раз. Два прикосновения к этим ногам — и ты пропал. — Что же это? Чимин знает ответ на собственный вопрос. Просто этот бессовестный мальчик хочет, чтобы ему объяснили. — Твой танец. Пак медленно откидывает голову назад, улыбаясь при этом, как кот, приласканный хозяевской рукой. Юнги чувствует, как чужие ноги под его пальцами покрываются мурашками, и улыбается. Чуть царапает, заставляя котенка вздрогнуть и выпустить тяжелый вздох, опасно граничащий со стоном. Как только Мин встречает глазами глаза напротив, протягивает руку. Точно как на балах шестнадцатого века он приглашает на танец. Чимин чуть краснеет, но с улыбкой принимает приглашение. Юнги сам снимает чужие ноги со стола, аккуратно, будто обращаясь с фарфором, опускает их на пол. Притягивает Пака ближе, укладывает руки на талию, чуть сжимая пальцами в намеке на ловушку. А Чимин чувствует себя как дома в этом капкане, улыбается по-лисьи и шепчет в самые губы мужчины: — И кто же должен был увидеть? Они танцуют. О боги, они действительно танцуют. Легко ступают, кружатся и целуются. Чимин тихо напевает мелодию, а Юнги ведет его по ней. Вокруг них вырастают огромные стены дворцового зала, появляются женщины в пышных платьях с затянутыми по самые кости корсетами. Мужчины в торжественных костюмах высоко поднимают головы, рисуясь друг перед другом. Пары кружатся по кругу, попадая в такт и в сердца друг друга, и лишь двое посередине уже попали. Они танцуют под свою музыку, не замечая красивых украшений дворца и официантов, что постоянно предлагают им шампанского. — Ты знаешь. — Я знаю. Чимин тихо улыбается, уткнувшись носом в чужую теплую шею. Ощущение будто они в книге и от следующего абзаца зависит их жизнь, но пока они в этой строчке, пока они тихо стоят, вот так посреди кабинета, обнявшись и, кажется, краснея, все хорошо. Обворожительная иллюзия, дарящая настоящие эмоции, будет длится вечно в их памяти, если, конечно, они не захотят ее забыть. — Но у тебя ведь появились неотложные дела. Юнги по-доброму смеется, замечая, как надулись чужие губы в поддельной обиде. Проводит по ним большим пальцем, тут же чувствуя кожей легкий поцелуй. — Я их отложил. В следующую секунду они оказываются на том красном диване. Чимин выпускает тихий вскрик, теряя землю из-под ног, но продолжая чувствовать теплые руки на своем теле. А Юнги смотрит. Просто стоит в шаге от такого нежного, любвеобильного, прекрасного Чимина и просто смотрит. Не может наглядеться. Бросает быстрый взгляд на настенные часы и думает: когда я понял, что счастье в этом мальчике на часах было без пяти семь. И вдруг такое чувство, будто его в холодную воду с головой и закрыли аквариум, а он в ней — статуэтка пирата с сундуком пластикового сокровища на дне моря. Его ноги по колено в песке, а сердце — в огне. И что теперь с этим делать? А Пак заметив задержку поднимается на локтях и смотрит. Внимательно изучает каждую деталь, пытаясь добраться до мыслей и чувств. Когда это не выходит, он решает продолжить диалог. — Почему ты сразу этого не сделал? — увидев еще большее замешательство на лице Юнги, Чимин говорит: «Почему сразу не отложил неотложные дела?» Пак укладывает свои ступни на бедра Мина, что все еще стоит рядом с диваном. Юнги тут же ловит их руками, удивляясь тому, как и когда младший успел снять обувь. Чимин так мило и по-детски разводит пальчики на ногах в стороны, заставляя Мина провести по ним пальцами руки. — Ох, какой сладкий мальчик. — говорит он. Его рука спускается вниз по щиколотке, оставляя за собой след мурашек, что распускаются цветами по ноге. — Ты так нуждаешься в моем внимании? Хочешь каждую минуту моего свободного времени? Чимин задыхается. Его грудь вздымается пять раз в секунду, а глаза закатываются на каждом вдохе и выдохе. Юнги, честно, пытается вновь не засмотреться, но проваливает каждую попытку. Он замирает, заставляя Чимина стонать в нетерпении. Младший ерзает, заставляя красную кожу дивана скрипеть. Он громко выдыхает и шепчет «Ну же». И вот тут мозг Юнги дает сбой. То, чем Мин мог раньше похвастаться, исчезает. Его контроль теперь всего лишь слово из восьми букв. Сила воли — всего лишь пара слов в философском словаре. Теперь Юнги наблюдает за собой со стороны, но смотрит он все равно на Чимина. Тот улыбается и пальцами ног давит на пах старшего. Как котенок сжимает их, заставляя Мина задохнуться во второй раз за день. Правой ногой Чимин поднимается выше, залезая под футболку, оглаживая бледную кожу на животе, и тут же спускается вниз. За ремень, за резинку нижнего белья, туда, где сейчас так жарко и нетерпеливо. Юнги буквально рычит. Он издает достаточно громкий гортанный звук, из-за которого Чимин вздрагивает, надавливая сильнее и создавая грубое трение. Мин хватает младшего за ноги, разводит их в стороны, притягивая мальчишку к себе по дивану. Пак вскрикивает и спину дугой выгинает, когда ягодицами врезается в бедра Юнги. — Поздравляю, котенок, теперь я занят только тобой. Вместо того, чтобы оказаться сверху Чимина и наконец сделать то, чего он так сильно желает, Мин садится рядом на диван. Он подгинает правую ногу под себя, укладывая на свои бедра Пака и кладет его ноги себе на плечи. Задирает его брюки до колен, открывая медовую кожу. Юнги голову поворачивает, носом проводит, чувствуя напряжение мышц, и нежно целует. Чертовски долго задерживает губы на мягкой коже, ощущая, как чужие ноги расслабляются. Он бросает быстрый взгляд на младшего и, увидев закрытые глаза и призывно открытый рот, кусает сладкую кожу ноги. Чимин вздрагивает скорее всего не из-за укуса, а из-за непроизвольного стона, что вырвался в ту же секунду. Мин улыбается и не убирая губ с кожи произносит: — Черт возьми, я люблю твои ноги. Юнги тут же оказывается сверху, накрывая собой Чимина. А тот руками своими обнимает крепко, впиваясь ногтями в кожу спины сквозь черную ткань футболки. Поцелуи в шею выходят такими грубыми, но в то же время нежными, оставляя следы и тут же зализывая их, как преданный пес. Пак голову наклоняет, чтобы Юнги удобнее было, а тому и не нужно это. Даже если бы Чимин жил с другой стороны земного шара, даже, если бы на другой планете, даже во вселенной, Юнги бы нашел способ оставить темный, чуть припухший след на этой коже. Пятки Чимина впиваются в копчик Мина, ограничивая движения. Теперь только вниз. Теперь только к бедрам Чимина. А Юнги и не ищет другого пути, сильнее вдавливает Пака в диван, кусая ключицы и то клишейное место, где шея переходит в плечо. Юнги вдруг думается, что если бы о них написали настоящую книгу, она была бы сборищем клише и порно. — Хен, помоги мне. Короткие пальчики Чимина неловко справляются с первой пуговицей и встречают трудности на следующей. Юнги же, не находя в этом проблемы, снимает вещь с младшего через голову, театрально отбрасывая ее в сторону. Пак звонко смеется, наблюдая за представлением и уже ухватившись за края чужой футболки. Мин, точно, как в рекламе фитнес-клуба, что в центре города, снимает с себя одежду. Руки младшего находят себе место на ребрах, играя, будто на клавишах, а Юнги узнает эту мелодию. Вспоминает мелодию, но не название. Что-то такое тихое и смущающее, что просто так не произносят. Только дома и только шепотом, а лучше на бумаге написать и передать, кому надо. Он точно помнит: шесть букв, два слога. И все. Чимин вдруг понимает, что бездумно водит руками по чужому телу, думая совершенно не о теле. Тэхен часто говорил, что Пак умеет читать поведение людей, умеет думать, как стадо, чтобы понять тех самых людей. Тэхен постоянно говорит, что Чимин умеет предвидеть поведение человека, его повадки и поступки, но не в этом случае. Он не может точно сказать, что сделает Юнги в следующую секунду. Поцелует? Вновь начнет танцевать вальс посреди кабинета? Может, ему опять позвонят со своими неотложными делами и в этот раз он уже не сможет их отложить? — Ты такой красивый, знаешь? Или же начнет одаривать комплиментами, смотря при этом с неописуемой нежностью в глазах? Чимин сейчас ничего не знает, он чувствует себя глупым и нуждающимся. Юнги, кажется, это замечает и нарочно тянет. Медленно проводит рукой по щеке, спускаясь к шее и обводя пальцами только что оставленную метку. Задерживает пальцы на покрасневших сосках, заставляя Чимина несколько раз вздрогнуть и заскулить по-щенячьи. Кубики пресса видны лучше, когда проводишь по ним руками, но на них Мин долго не задерживается. Улыбается и ныряет в чиминовы брюки по самый локоть, но члена не касается. Проходится томным трением по бедрам, по внутренней части и внешней, меж ягодиц и у ямочек копчика. — Ну же, прошу, Юнги. — Что ты просишь? Чимин уже было открыл рот, чтобы ответить и вдруг понимает, что к этому его не готовили. С самого детства он учился владеть оружием и своим умом, а главное — людьми. Он появился на свет, чтобы стать бароном наркоимперии, когда родители уже не смогут этого делать. Его готовили к этому, его готовили к тому, чтобы стать лучшим, но точно не к тому, чтобы шептать своему конкуренту по бизнесу, что хочет, чтобы с ним сделали все. Абсолютно все, что тот пожелает. Как бы унизительно и грубо это не звучало, он хочет, чтобы с ним сделали то самое все, без права на выбор и свое мнение. Ужасающая мысль посещает затуманенную голову Пака. А ведь Юнги — первый, кто сделал с Чимином это. Первый, кто превратил Чимина в покрасневший и нуждающийся беспорядок. Первый, кто слышит правду о родителях Пака и о его жизни. Чимин ведь любит эти клишейные разговоры в пять утра после вечеринки, когда говоришь что-то о жизни, о ее смысле и конце. Когда первый встречный кажется таким родным, а на следующий день ты даже не помнишь, где спал. Но сейчас он помнит каждое слово их разговора, каждый взгляд и стук сердца. И человек уже не кажется таким чужим и незнакомым, но все еще далекий. Где-то в мыслях вдруг слышится песня. Ее строки такие знакомые и одновременно непонятные.«Ты говоришь, что мне идет все, а в особенности — быть рядом»
Она играется, будто с виниловой пластинки еще тех времен, когда она была неописуемо дорогой, поэтому музыку записывали на рентгеновские снимки.«Протяни же мне руку и скажи, что ты — здесь»
Чимин вдруг чувствует дикую привязанность к этому человеку. Это всего лишь эффект от MDMA, говорит он мысленно, ты просто еще не отошел от него. Это ничего не значит. Но все равно обнимает, закусывая губы и язык, чтобы не сказать лишнего. Замечает, как Юнги вздрагивает, но тут же обнимает в ответ. С губ Чимина все равно срывается пристыженное и такое по-детски наивное, почти плачущее: — Ты же не уйдешь завтра? — Не уйду — тут же отвечает.Но нет, Юнги уходит. Поджав хвост и не закрыв дверь, уходит.