В немецком языке есть прекрасное слово «hassliebe». Если дословно, то оно переводится как «любовь ненависти», а если по словарю, то как «чувство, колеблющееся между любовью и ненавистью». Помнится, еще недавно Тэхен увлеченно рассказывал об этом, а Чимин все отрицал. Честно сказать, он и сейчас ни с чем не соглашается. Только чувствует, что что-то не так. Не должно быть
вот так. Душераздирающее чувство неправильности, будто не по той формуле задача решена, будто теорема не использована, будто кто-то доказывает аксиому и, опять же, неправильно — против теории. Чимин ловит себя на желании кричать, поэтому открывает окно и, наплевав на отсутствие того, кому адресованы эти слова, кричит:
— Когда я увижу тебя на пороге, поверь, я буду стрелять!
На последнем слове голос срывается и шипит. Пак ругает себя, что нужно было сразу стрелять и никогда не пускать этого человека в свой дом, сердце и легкие, но не знает, что тот самый человек все слышит. Стоит за воротами, поджав уши и хвост, как напуганный пес, и пытается не оборачиваться. Старается не смотреть в глаза своему страху, чтобы наконец уйти.
Пак имел дурацкую привычку выражать свои эмоции действиями. Он не говорил «люблю», а целовал. Он не говорил «ненавижу», а все крушил. Он ломал каждую вещь, что попадалась ему под руку. И плевать, будь это важные документы, чужие руки или стена. Все привыкли к такой резкой смене настроения, привыкли к шумам разрухи из его кабинета, привыкли собирать под окнами выброшенную мебель. А Чимин не привык к этому. Никогда не привыкнет. Он пытается действиями заглушить эмоции, но это невозможно. У него не получается. С каждым ударом болит все сильнее, с каждой поломкой трещина на собственной груди возрастала и надрывала. Стол перевернут, все документы снегом рассыпаны по подоконнику и, точно, уже лежат на газоне под окном. На стене виднеются кровоподтеки и чувства, оставленные от чиминового кулака.
Тэхен притворяется, что не удивлен. Он часто лицезрел злого, слегка рассерженного, разгневанного, плачущего и Чимина в бешенстве, но ни разу, клянусь, ни разу не было
такого. Казалось разрушенный кабинет был отражением Чимина. Такой же опустошенный и весь в пробоинах. Пак находился на том моменте, когда ты прекрасно понимаешь, что рушишь все, но не можешь остановиться, поэтому продолжаешь. Ты продолжаешь все уничтожать — не только вещи, но и себя.
Ким ни раз имел дело с этим. Он, конечно, наемник, убийца, ужасный человек, но он умеет успокаивать людей. Особенно, Пак Чимина. Особенно, если все, что нужно сделать, чтобы успокоить Пак Чимина — это притвориться, что все нормально.
К тому же, есть, чем его отвлечь.
— Твои родители звонили.
Тэхен обходит разбитую вазу, переживая за свои открытые пятки. Он прижимает телефон к бедру, чтобы ничего не было слышно и останавливается в двух шагах от Чимина, который продолжает медленно разрывать бумаги. Лицо Пака выражает ровным счетом ничего, как строение лица, что листом висит на стене в кабинете биологии. Он точно робот, выполняющий заданные действия и растративший все свои эмоции.
— Они подумали, что ты — это я, а я — это ты и говорили что-то о замене и каком-то стажере… Я спросил как у них дела, а они послали меня… эм, к тебе. — Тэхен чешет затылок в попытке вспомнить информацию, которую и не собирался запоминать. После чего поднимает указательный палец вверх, улыбаясь, потому что вспомнил — Они спрашивали, не обанкротились ли они еще.
Лицо Чимина меняется и Тэхен в который раз проклинает собственный язык. Иногда Ким так старается помочь, но перебарщивает и происходит вот это. Происходит Чимин в бешенстве. Он вновь разбрасывает бумаги, достает из-под стола несколько бутылок, припасенных на разного рода события, и кидает их в своего помощника, зная, что тот легко увернется. Он поочередно втыкает ручки в древесину стола, синхронно с этим выкрикивая.
— Пусть идут нахуй эти родители. — одна ручка в столе.
— Пусть идет нахуй этот Мин Юнги. — две ручки в столе.
— Пусть идет нахуй этот бизнес. — три ручки в столе.
— Пусть идет нахуй эта жизнь. — стол летит в окно.
Стол небольшой, но разбивает окно с легкостью. Слышится треск ножек, когда тот достигает земли. Осколки разлетаются в стороны смертельными каплями, достигают рук Чимина, заставляя его заскулить.
И все стихает.
Кажется, даже рабочие с первого этажа, зачуяв неладное, позакрывали свои рты. Теперь, наверное, весь мир слышит учащенное дыхание Чимина и осколки стекла, что все еще медленно, друг за другом, осыпаются. Будто оконные слезы временно подменяют слезы Чимина, который не может понять, ему плакать или смеяться.
— Ой. — выдыхает Тэхен. — Они еще на связи.
Он бросает быстрый взгляд на Чимина, который пытается достать особенно мелкие частички стекла. Они настолько крохотные, что любое прикосновение вгоняет их глубже в кожу, заставляя жмуриться и тихо скулить. Тэхен вдруг проводит пугающую аналогию между этими осколками и Мин Юнги и понимает, что он не справился. Его работа — защищать Чимина, удерживать его ментальное и физическое здоровье в порядке, а
это абсолютно не подходит под словосочетание «в порядке». Ким, конечно, любит любовные истории, но только в книгах. В жизни чаще всего та самая любовь — это химические реакции в правом полушарии и то, о чем люди ничего не знают. Они даже не уверены, что она вообще существует, поэтому ей самое место в книгах.
Тэхен хмурит брови, что ему совершенно не идет, и выкрикивает в телефон.
— Слышали?! Вот до чего вы мне ребенка довели! Больше не звоните сюда! — И в конце, чтобы сильнее выбесить семью Пак, он слащаво добавляет — Люблю, целую. Пока!
Помощник пальцами разглаживает складку у бровей, видимо, догадываясь о том, что та портит его образ вечно веселого и шутливого, и, не открывая глаз, выбрасывает телефон в окно. Гаджет легко преодолевает препятствие, потому что перед этим ему помог стол Чимина. Это выглядит, как немая сцена в театре, кульминация постановки, когда мы сможем понять, как все закончится. Но вместо понимания до ушей парней долетает громкое «Блять», которое принадлежит человеку, оказавшемуся не в том месте не в то время, а если быть точным — под окном кабинета. И если прислушаться можно услышать тихое «Сука, кто здесь телефонами, блять, разбрасывается?!»
Чимин смеется. Просто дико смеется, откидывая голову назад и размахивая руками.
Это нормально, думает Тэхен,
нервное напряжение, смена эмоций, он не псих. Ким тихо посмеивается за компанию и, честно сказать, немного переживает. Но потом Пак собирает всю серьезность вселенной на своем лице, чем пугает своего помощника. Несколько секунд Чимин смотрит вперед, не фокусируя свой взгляд, и говорит:
— Ты что, назвал меня своим ребенком?
Этот вопрос вводит Тэ в ступор. Буквально несколько минут назад Чимин чуть не уничтожил кабинет, послал своих родителей и вселенную куда подальше, а теперь волнуется о том, как его назвали. Честно сказать, Чимина много как называли: начиная с угроз и заканчивая любовными балладами. Но его это никогда не волновало, его тревожило мнение близких ему людей. Он легко переносил литры дерьма от неизвестных ему людей, которые и в глаза-то посмотреть бояться, но отцовское «недостаточно» выгравирована гневным взглядом на запястье.
Недостаточно умно.
Недостаточно быстро.
Недостаточно остро.
Недостаточно правильно.
Не-до-ста-то-чно.
Отец так любил проговаривать это по слогам, дабы это глубже засело в детской голове. Ставь последний доллар, он прекрасно слышал тихие шаги и всхлипы, когда Чимин убегал в сад — туда, где никто не увидит его слез. Ведь если отец увидит, он не станет успокаивать или обнимать, он скажет свое любимое «недостаточно мужественно», которое говорил слишком часто. Поэтому туда всегда приходил Тэхен и задавал глупые вопросы не касающиеся вышеупомянутого, похожие на тот, которые он сказал сейчас:
— Тебе не нравится то, что я назвал тебя ребенком или то, что я назвал тебя
своим ребенком?
Чимин снова смеется и Тэхен списывает все на экстази, которое все еще блуждает в теле парня. Они сидят на полу друг перед другом, точно, как делали в детстве. Они тогда рассказывали смешные истории, смеялись с них и Тэхен всегда говорил, что они правда, честно-пречестно произошли с ним. Мир тогда казался большим и ужасным, а теперь они стали большими и ужасными, но им все еще страшно.
— Я все еще твой хен!
Тэхен знает, что его боссу плевать на все эти формы уважения и манеры. Эта игра, которая должна отвлечь от реальности их обоих.
— Мой ребенок-хен.
***
Все меняется. Чимин вновь устраивает революцию малых масштабов в сфере наркопроизводства. Все имеющиеся точки в Корее он убирает и открывает новые, увеличивая их в два или три раза. Теперь Пак не остается на одном месте дольше часа. День и ночь он в разъездах. Под его глазами мешки, в которых можно спрятать половину того наркотика, который он продал за столь короткое время, а это далеко не малое количество. Каждую ночь он засыпает как только его пульсирующие виски касаются подушки, спасая его от мыслей об одном конкретном человеке. Каждое утро он просыпается, ловя себя на мысли, что нужно работать усерднее, чтобы думать не получалось даже когда он бодрствует. Он умоляет Тэхена не ездить с ним, потому что младший выглядит так, будто жизни в нем никогда и не было. Ким кричит о том, что если оставит его, то останется без друга. Они пытаются спасти друг друга, но Чимин при этом намеренно убивает себя.
Родители, кажется, впервые в жизни хвалят своего сына. Бизнес растет, денег больше, ты изматываешь себя, молодец, сын, продолжай в том же духе. А Чимин и рад этому. Пропускает мимо ушей некоторые фразы, оставляя только «Молодец, сын, горжусь тобой» и вдруг Паку хочется рассказать об этому Юнги. Просто отправить СМС или позвонить, сказать: «Я смог. У меня получилось». Но
что он получит в ответ? И
как он получит ответ? Они не виделись уже кажется столетие, да и номеров друг друга у них нет. Они ведь никто друг другу, ведь так?
Чимин продолжает повторять себе это каждую ночь, когда хочется уткнуться в теплую спину и шептать такие же теплые слова; обнимать, дыша в бледную шею, и чувствовать пугающе быстрый пульс; прощать за все уходы, в тайне ожидать новых и уже прощать их; просить прощения за такую ничтожную нежность, осознавая, что Юнги это не нужно; и может быть, совсем чуть-чуть, невообразимо мало, чертовски нечтожно любить. Пак утирает слезы, говоря себе, что это от усталости и нескончаемой работы, а не от глупых чувств. Он не скучает и, как всегда, врет себе.
Каждый вечер Чимин идет в специально отведенную комнату и рушит ее. Он отобрал самую крепкую мебель, чтобы ломая ее можно было сломать собственные руки и эмоции. Установить туда звукоизоляцию была лучшая идея из возможных, потому что теперь Тэхен думает, что Чимин спит, когда тот проводит свое свободно время в той комнате. Пак называет это отдыхом, пытаясь обмануть обманщика — пытаясь обмануть себя.
Но Ким всегда отличался хроническим интересом ко всему закрытому. Как к Чонгуку, который не мог выразить свои эмоции и чувства, поэтому прятал их, так и комната, на которой висел замок, теперь поддавалась легкому толчку и открывала Тэхену вид на разбитого человека. Чимин тогда уже выплакал всю жидкость из своего организма, поэтому сухо смотрел в одну точку, перематывая сбитые в кровь руки бинтами. Помощник в одну секунду падает на колени, подползая к сидящему на полу Чимину. Тэхен даже не хочет смотреть на эту комнату, уже кожей чувствуя весь ужас.
— Чимин-и, что происходит? Чимин-и, не молчи, Чимин-и.
Тэхен держит Пака за щеки, пытаясь словить его взгляд. Их обоих трясет и слезы на глаза наворачиваются, в любую секунду готовые водопадом вылиться на одежду. Чимин в серой пижаме с пятнами крови на коленях и локтях, а у Тэхена паника в глазах и страх в сердце. Может быть, раньше Ким и думал, что сможет помочь человеку в такой ситуации, но столкнувшись с такой ужасающей реальностью, сам готов впасть в дичайшую панику.
— Дыши со мной.
Тэхен пытается вспомнить, что делать в таких ситуациях, но не может, поэтому импровизирует. Придумывает фразы, похожие на те, что написаны в книгах по психологии. Вдруг вспоминается, что Чимину бармен подмешал в коктейль что-то, чтобы потом, видимо, забрать с собой. Мол, я заплатил, купил тебе это, угостил — теперь ты должен мне. Со слов Пака это было экстази, так что он мог сказать, что это слишком мало для него и послать. Это было бы в его стиле. Но вот отход не самый приятный: паническая атака или депрессия через 72 часа после употребления. В Америке это называют «Самоубийственный вторник», Чимин же называет это «Пиздец» и говорит:
— Знаешь что? Мы идем в клуб!
Он смеется, а Тэхен продолжает утирать его слезы.
— Но так ты не решишь свои проблемы.
— Я знаю. Я просто отдохну от этого, забудусь, а потом твой ребенок-хен все решит!
— Хорошо. Все будет хорошо — говорит Тэхен,
но верит ли он своим словам?
