***
Позже, вечером, Эйприл стояла на вытяжку перед Джоном Бишопом и внимала. По её бесстрастному лицу нельзя было сказать, какая буря бушует в её душе. Да и вряд ли она смогла бы сказать что-то достаточно внятно и, самое главное, серьёзно и логично, чтобы её речь не сошла за истеричные вопли. Ей даже казалось, будто оказалась в кошмарном сновидении. Иначе как так получилось, что второе дело подряд — и даже хуже предыдущего? Как злая шутка… Или испытание. С её-то начальника сталось бы. Разумеется, она сказала: «Так точно, сэр», а уж что при этом думала — стоило быть благодарной, что Бишоп мысли не читает. Вроде бы. Выплеснуть волнение она позволила себе, только оказавшись в маленьком чуланчике этажом ниже начальственного кабинета. Ноги сами понесли её кругами по тесному пространству, наступая на жалобно скрипевшую с каждым разом швабру. «Это какое-то издевательство! Сперва отправляет меня с миссией «внедрение-подстава», а потом — нате, пожалуйста! — мне же идти к жертве с душевными разговорами! Послушает она меня, по её-то мнению, виновницу всех бед? Ага, скорее придушит, если сил хватит. И, главное, справедливо!» Как бы Эйприл ни убеждала себя, что вся ответственность — на начальнике, но всё равно не могла избавиться от чувства вины. Перед черепашками — они помогли ей, чужачке, не зная о ней ничего, просто по доброте душевной, и как она им отплатила?.. И перед Рафаэллой, особенно перед ней. Конечно, Эйприл понятия не имела, что будет с мутанткой-зеленоглазкой, да и знала бы, не смогла бы ничего изменить. Наверное. Выбирая между безопасностью семьи и едва знакомыми… можно ли сделать иной выбор? И всё равно на душе скребли кошки. Особенно стоило ей представить, что сейчас чувствует Рафаэлла. А Эйприл могла это сделать достаточно точно. Частью её подготовки как агента были посещения больницы — чтобы она была готова столкнуться с эмоциями больных или пострадавших так или иначе. Много их было, всяких-разных. Но без сомнений, особенно врезалась в память одна девушка — девочка даже младше самой агентессы. Её похитили трое отморозков-старшеклассников прямо со школьной вечеринки, держали в подвале аварийного (а потому пустующего) дома на окраине. Полиция нашла её спустя две недели. Конечно, на неё там не просто любовались или там чаи гоняли. Медсёстры в больнице шептались, что при задержании даже кое-кого из закалённых полицейских стошнило от представшего их глазам (и прочим органам чувств) зрелища. А реабилитация спасённой проходила едва ли не хуже, чем испытанное в плену. Анализы-осмотры-уколы-таблетки… мелькание лиц, опросы и, самое худшее — разговоры. Все хотели с ней поговорить о случившемся. «Вспомни то… и это… а о чём ты думала, когда…» Всё это сводило с ума, постоянно теребя едва поджившую рану. Мозгоправы не оставляли её в покое, выворачивая душу разговорами и затуманивая голову таблетками — вроде бы лекарствами, которые всё делали лишь хуже. И любящие родственники тоже приносили больше вреда, чем пользы. Им было нужно, чтобы «их девочка» вернулась — да, вот прямо сразу после очередного сеанса у очередного (бездарного, видимо) врача, после всего лишь одного дня приёма лекарств… Они не считались с ней, с пеной у рта доказывая обратное. А девушке всего-то нужна была их любовь и ненавязчивая поддержка. Но нет, даже единственный дельный совет очередного специалиста — сменить обстановку, переехать и начать с начала — они восприняли в штыки. Возможно, пришли в ужас от перспективы изменить привычную жизнь, в привычном городе. Разумеется, психологу было сказано, что это из нежелания «лишний раз травмировать хрупкую психику девочки переездом и новыми людьми». В итоге Эйприл довелось считывать эмоции девушки, едва спасённой от самоубийства. И рыжая агентесса с ужасающей ясностью понимала: у несостоявшейся самоубийцы были все шансы оправиться (она любила жизнь, могла бы справиться со своими ранами со временем), да только с помощью не сложилось. Так что Эйприл очень боялась сказать или сделать что-нибудь не то. Вина и без этого давила на неё, но раньше она действовала согласно приказу и напортачить было сложно. Всё, как требовалось, можно было свалить всё на приказ, а тут… Слишком деликатная ситуация. И приказ расплывчатый. Ей надлежало исполнять роль «дружелюбной приятельницы», опять-таки втираясь в доверие. И в принципе, это согласовывалось с её внутренним настроем, но вот то, что именно её отправляли к Рафаэлле, как-то не внушало уверенности, что их встреча пройдёт хорошо, тем более Эйприл сама не знала полной картины. Меры предосторожности — подробности сообщались лишь перед самой отправкой на миссию, а могли и даже после. «Ладно, — сказала себе девушка, сделав дыхательные упражнения и успокоившись, — выплеснула лишнее — и хватит. Никто за меня мою работу не сделает. И нежелание тут не поможет. Посмотрим, может, всё не слишком плохо?» До пробуждения Рафаэллы у Эйприл ещё было время продумать, как себя вести.***
Холодные капли, ударившие по лицу, отнюдь не способствовали сладкому сну. Или уж скорее… жуткому кошмару? Леон рывком приподнялся и тут же упал обратно. Во всём теле была такая слабость, коей он не испытывал никогда. Мир (а вернее, крохотный его кусочек, доступный черепахе для обозрения) качался и кружился, казалось, он на какой-то сбрендившей карусели — хоть ему и не доводилось бывать в парках развлечений. Парень прикрыл глаза, силясь вспомнить… И понял, что лучше бы не пытался. Память набросилась на него, как голодный хищник. Подлый удар от временного начальства… И это когда Леон уже перестал ждать подвоха — на самом деле мог думать лишь о том, сколько времени не видел Эллу. Она ведь оставалась одна, совсем без защиты перед Шреддером и его кланом! Кто знает, что могло стукнуть в голову мастеру ниндзя… Потом ужасное ощущение потери контроля — его тело было точно чужим, непослушным ему, как голосу разума, но подчинённым низменным инстинктам. Смущающие откровения, как вели его дикие инстинкты, чем-то подстёгнутые. Из-за повязки на глазах он не мог видеть, с кем занимается… совокуплением (кажется, из того, что Леонард читал и видел в целях самообразования, на обычный секс его принудительный опыт не походил), но запомнил запах, теплоту и мягкость, обволакивающую его естество, приглушённые звуки — слабый скулёж, резкий вдох… Скрип чего-то постороннего. Крепежей?.. «Разумеется, её (кем бы она ни была) удерживали силой… А кто — она? Я же видел…» Боль стрелой пронзила голову, а вслед за ней по коже пробежал мороз — он вспомнил. Туман сумасшествия почти рассеялся, Леон уже осознаёт, что его куда-то тащат — от того личного рая, где было так хорошо. На автомате он делает заторможенные попытки вырваться, тянется обратно, действуя чисто инстинктивно. Сильные руки перехватывают его. Завязывается слепая потасовка, закончившаяся очень быстро, но повязка сбилась с лица и, повернув голову и приоткрыв глаза, парень видит зелёное пятно. Смаргивает пот и пытается сфокусироваться… За суетящимися около какой-то странной постели людьми в белых халатах виднеется его недавняя знакомая — Рафаэлла. На пронзительно страшный миг Леонард думает, не мертва ли она. А если — да? Если это я её… убил? Нет, я сделал кое-что ещё хуже… Я монстр!» Некоторое время — на самом деле не так много, как казалось — он провёл практически не шевелясь, пытаясь осознать свершённое. Ему даже было плевать на окружение, инстинкт самосохранения удовлетворился тем, что Леон где-то на улице, и, видимо, в безлюдном месте. В таком состоянии его и нашла Элла, вышедшая из додзё выкидывать мусор. Женщина, всё это время переживавшая за своего приёмыша, не получавшая вестей и молившаяся украдкой всем возможным богам за него, вот никак не ожидала найти Леонарда этим вечером прямо рядом с чёрным выходом из зала. Не иначе, ответ на её молитвы, настоящее чудо! «Очень потрёпанное чудо», — слегка отстранёно подумалось ей, когда она с трудом тащила почти что на себе едва переставляющего ноги воспитанника. Тот будто бы даже не понимал, что происходит. Элла, решив было отвести Леона в их каморку при додзё, быстро передумала — вовремя вспомнила про камеры наблюдения. Её саму до сих пор не трогали, но не исключено, что как раз из-за её не подозрительного поведения. Ей не улыбалось подставить только-только вернувшегося приёмыша. К счастью, было ещё одно место, о котором в обычное время ей неприятно думать, но выбора, очевидно, не было. Не оставлять же Леона под набирающим силу дождём, да ещё там, где в любой момент может его заметить случайный (или нет) прохожий… Крис Брэдфорд, как уже упоминалось, вёл вовсе не сдержанную жизнь. Он нередко пользовался своим положением, чтобы привести очередную пассию в додзё — а так как Мастером протаскивание посторонних (любых, даже с очень выдающимися… кхм… достоинствами) не поощрялось, Крису пришлось изворачиваться. Готовить специальный тайный ход (без наблюдения) в свою спальню, в которой камеру отключал. Даже оправдание у него было — какое же логово ниндзя без тайного пути отступления? А барышням нравился ореол таинственности вокруг знаменитого мастера единоборств. Романтично же, проходить через тёмную подсобку ресторана к замаскированной под стену двери, чтобы внезапно оказаться в комнате с зажжёнными свечами, розовыми лепестками или… ну, в зависимости от настроения. Во всяком случае, никто не жаловался, а Элла лишь кривилась и старалась не думать, что там делал Крис с очередной красоткой, отчего та поутру точно пьяная. Впрочем, периоды ревности остались в прошлом, а в настоящем она была признательна работодателю — из его спальни можно было выйти в гардеробную, и там тоже никаких камер не было. К тому же Брэдфорд снова пропадал при Шреддере, видимо, из всех сил стараясь выслужиться. Кое-как Элла довела Леона до нужного места, где и сгрузила. И принялась хлопотать над приведением его в относительный порядок, колоссальным усилием воли задвинув все вопросы в сторонку. К её удивлению, внешне с воспитанником всё было совсем не так плохо, но странное заторможенное поведение наталкивало на мысли о сотрясении мозга. Но хотя бы не было признаков пыток или каких-то страшных экспериментов… «Хотя внешность — не показатель», — пришла в голову обжёгшая холодом мысль. Она кинулась проверять и нашла на руках Леона следы от уколов, а на левом запястье — ещё и массивные… часы? Они были похожи на фитнес-браслет, но, присмотревшись к бледно-голубым цифрам на чёрном фоне, Элла подумала, что цифры «тридцать три пятнадцать» вряд ли означают что-то хорошее. «Отсчёт до чего? Взрыва?!» Элла осторожно, очень легко прикоснулась к ремешку, туго обхватывающему запястье Леона, и невольно отшатнулась: даже этого прикосновения оказалось достаточно, чтобы цифры подозрительно мигнули. Больше ничего не последовало, но даже эта малость внушила, что лучше эту штуку не трогать. Вместо этого она как могла аккуратно и настойчиво начала «будить» черепаху. Тот не то, чтобы спал, но пребывал в некоем ступоре, безучастно глядя в пространство перед собой. От холодной воды, брызнувшей на лицо, он слегка поморщился, а взгляд сфокусировал, когда Элла нежно положила ладони ему на щёки и позвала по имени. — Что… — О, наконец-то! — с облегчением выдохнула женщина. — Ты мне лучше скажи, что это за штуковина? — Это… это был мой передатчик, чтобы они могли отдавать приказы… Зачем? Для чего всё это было? Я не понимаю… А вот Элла поняла, что Леон снова начал выходить из реальности. Пришлось прибегнуть к более действенному методу — легкой пощёчине. Так он снова очнулся. — Я поняла, что этот новый работодатель сделал какую-то гадость, но ответь для начала, дорогой мой черепашка, не взорвётся ли твой передатчик, а? — Н-не знаю. Не должен. Какой смысл после всего меня убивать? Уж лучше бы сразу… — Внезапно в глазах Леона зажглись какие-то очень нехорошие огни. Опасные. — Да, ты на всякий случай беги. Оставь меня. Я не хочу, чтобы ты пострадала ни за что. — Будто тебе — есть за что, — поперхнулась Элла. — Ты от меня так просто не избавишься. Даже если это взрывчатка, я с тобой до конца. В конце концов, я жива ещё только благодаря встрече с тобой. И, случись что, вернусь к тому, какой я была. — В другой бы ситуации она воздержалась бы от таких откровений, но не сейчас. — И не нужно мне тут всяких самоубийственных разговоров. — Ты не понимаешь! — вспылил неожиданно Леонард. — Я заслуживаю наказание. Я… совершил чудовищный поступок и должен ответить за него! Элла стряхнула с себя секундное оцепенение («Что он такого мог сделать?!») и взяла лицо воспитанника в ладони, заставив смотреть на себя. — Ну-ка, отвечай быстро и честно, не задумываясь! Тебя заставили сделать то, что ты сделал? — Д-да. — Ты стал бы такое делать по своей воле? — Нет! Никогда, я… — Так ты ли виновен? За этим вопросом последовала пауза. Леон попытался высвободиться из тисков правды — отводил взгляд, отодвигался… Но в итоге всё-таки жестокая правда вырвалась. Отчасти ему хотелось своей вины, потому что тогда, возможно, Элла согласится, что он чудовище, и ничто не удержит его больше. — Ты не понимаешь! Я изнасиловал Рафаэллу! Много раз! Я… причинил ей боль. И неважно, из-за чего! Это. Делал. Я! Можно ли с этим жить? — последний, чисто риторический вопрос он прошептал. Эллу будто ударили в солнечное сплетение. Она могла ожидать чего-то вроде убийства — конечно, а чего ожидать от всяких секретных (весьма вероятно — преступных) организаций? Но такое действительно застало её врасплох. «Стоп! Как он её назвал? Они знакомы, или у них было время поболтать?» — Расскажи-ка всё по порядку. Вот тогда посмотрим, где и каким боком твоя вина. По порядку не очень-то получилось, но общую картину Элла увидела. От обилия информации («Сколько он, оказывается, от меня скрывал! Не без причины, но всё же…») кружилась голова. Многие моменты удивляли («Другие черепахи? Девушка?»), а в остальном хотелось прибить того гада, который решил поиграть в бога с её Леоном. Окажись она сейчас рядом с Бишопом — точно впилась бы в его лицо ногтями, то есть, попыталась бы. Вся эта история выглядела достаточно плохо и в глазах Леона — да, он мог считать себя виновным. С натяжкой, на взгляд Эллы, ибо всё равно основная ответственность на этом беспринципном типе. Однако она знала по опыту, Леонарда непросто переубедить, и всё-таки собиралась сделать всё возможное, пусть даже придётся надавить на больное. — Предположим, что ты виновен. И что же, ты считаешь, всё во мгновение ока исправится само собой, если ты красиво умрёшь с раскаянием на устах? Серьёзно? — Я… Самураи смывали позор своей кровью, — немного приторможено проговорил Леон. Уверенности в его голосе, к радости Эллы, значительно поубавилось. — А по мне, так это просто способ сбежать от ответственности. Ах, несчастная жертва, тебя использовали и кинули. Ха! Это ерунда по сравнению с тем, что ждёт эту твою Рафаэллу. Ей, думаешь, легче твоего? Что-то сомневаюсь. Если только это всё от начала и до конца не был хитро продуманный план — от вашего знакомства и до… — Нет! Как ты могла подумать?! Она не такая! Элла чуть дёрнула уголком губ, сдерживая неуместную улыбку: «Она ему действительно дорога, если он её так защищает…». Конечно, женщина не думала на самом деле, что Рафаэлла была не жертвой чьих-то извращённых планов, а активной участницей их составления. Но ей нужно было встряхнуть Леона, а заодно выяснить, что же он чувствует к той девушке. «Всё-таки не Караи, значит, — думала она, припомнив поведение Леона при намёке на отношения с куноити клана Фут. — Может, это и к лучшему… Хотя о чём это я? Тут уж не до романтики с таким-то раскладом». — Ладно-ладно! — примирительно улыбнулась Элла. — Я не хотела очернять твою подругу, но согласись, сложно составить представление без личного знакомства… Хм. Похоже, наше время подходит к концу. На часах парня уже было четыре минуты. — Уходи, — взмолился Леон. — Я не хочу стать ещё и убийцей, тем более — твоим. — Очень трогательно, Леонардушка ты мой. Но мой ответ неизменен. — Она аккуратно положила свою ладонь на его руку. — Мы вместе до конца. И, между прочим, я не думаю, что это всё-таки конец. После рассказа Леона в это действительно не верилось. Зачем такие сложности — выкинуть черепаху именно туда и точно подгадав, когда Элла обычно выходит выбрасывать мусор? И зачем вообще его выпускать, если у того самого «глав-гада» договор со Шреддером насчёт проката одного мутанта на оговорённый срок? У Эллы вот возникла мысль, что арендатору ещё что-то нужно и он специально тянет время. Вряд ли же чисто по доброте душевной отправил Леона к той, что могла его поддержать в трудную минуту? Парень что-то ещё пытался возражать, но всё более вяло. Элла, встревожившаяся было (всё же странно, в нормальном состоянии он бы уже выпихивал бы её куда подальше силой), быстро поняла, что, видимо, это действие препаратов, которыми черепаху накачали. Да и банальная усталость — вымотался он, физически и морально. «Бедный мой мальчик…» Часы тихо пикнули, доведя отсчёт до ноля, и над маленьким экраном загорелась синеватая проекция знака бесконечности. Негромкий, какой-то вкрадчивый мужской голос заставил Леона содрогнуться всем телом и подобраться. — Приветствую, Леонардо, мисс Ричардс. Меня зовут Джон Бишоп. Печально известный вам Ороку Саки требует возвращения «ценного живого имущества», однако ему придётся подождать ещё немного. Не буду ходить вокруг да около: мне известно всё о вас обоих, возможно, даже больше, чем вам самим. Так же, как и о так называемом Шреддере. Скажу прямо, моя организация, как и некоторые влиятельные люди в правительстве, недовольны излишне бурной деятельностью клана Фут в последнее время. Мы заинтересованы освободить эту нишу, однако процесс этот не быстрый, а кроме этого необходимо отвлекать Ороку Саки от некоторых его планов. Собственно, для этого мне нужен ты, Леонардо. Я предлагаю тебе сотрудничество. Взаимовыгодное, заметь. Ибо Шреддер всё сильнее жаждет отыскать других черепах-мутантов, включая твою подругу. Ты этого хочешь? Думаю, нет. А если всё же да, тебе ничего не будет стоить отказ… Почти ничего, но об этом позже. Моё предложение таково: ты возвращаешься к Шреддеру и старательно играешь роль двойного агента. Ничего невыполнимого от тебя не потребуется, я успел убедиться в твоих способностях и знаю, ты можешь справиться. После завершения миссии ты, мисс Ричардс и твои зелёные соплеменники — вы все будете свободны. Чем не награда? Если же ты откажешься… Что ж, мне придётся предпринять ряд не самых лучших решений. Например, Рафаэллу оставить на моей базе, а не отправить к любящей семье, как я планировал, ибо без тайной поддержки на стороне клана Фут второй вариант излишне рискованный. А также я, как сознательный гражданин, буду вынужден сообщить семье Габриэллы Ричардс, где их блудная дочь, и про всю её жизнь после побега из отчего дома. Расклад ясен, я думаю, так что дело за вами. По договору Леонардо должен явиться в резиденцию Фут не позднее четырёх часов утра — выполнение этого условия я посчитаю согласием. А также я предлагаю мисс Ричардс защиту и убежище, хотя, конечно, было бы лучше, — и достовернее — думай Шреддер, что по-прежнему имеет влияние через неё. Но тут воля ваша. За сим откланиваюсь до связи. Проекция мигнула и погасла было, но через секунду вновь зажглась: — Да, и ещё, я хочу поблагодарить Леонардо за плодотворное участие в программе увеличения численности исчезающего вида черепах-мутантов, — в этот раз в голосе Бишопа отчётливо слышался издевательский юмор. Некоторое время Леон и Элла сидели ошеломлённые, опустошённые, не в силах что-либо сказать. Но парень всё-таки выдавил, предварительно несколько раз себя ущипнув, чтобы поверить — это не сон: — Это значит то, что я думаю? Что… — Это значит, — повернулась к нему белая как полотно Элла, — что тебе сейчас наложили особое табу на смерть. Так что даже думать забудь о «самоубийстве, очищающем от грехов». Ты понял?! Ты понадобишься той девушке, если действительно хочешь хоть как-то искупить вину…***
*** — Бишоп выходил на связь. Ты скоро получишь назад своего питомца, Караи. Можешь идти. — Да, отец. Случайно встретившийся по пути рядовой футовец, увидев ухмылку принцессы клана, содрогнулся и перекрестился, чего не делал уже давно. Он не знал, с чего вдруг дочь Мастера, уже больше недели ходившая в дурном настроении, так довольна внезапно, но от всего сердца сочувствовал тому бедняге, которому придётся иметь с ней дело. «Ой, мамочка, вот занесло же твоего непутёвого сына! Уж лучше бы страусов всё ещё пас…»