Странные Ромео и Джульетта

Эйприл глубоко вдохнула и медленно выдохнула, точно собираясь совершить нечто опасное, но необходимое. Собственно, так и было. Ей было страшно, но боялась она не самой Рафаэллы (та едва ли могла с ней что-либо сделать, сидя за сверхударопрочным стеклом), а её реакции. Хуже нет – доносить плохие новости, а тут даже не плохие – шокирующие. Даже сама Эйприл такого не ожидала. Как водится, ей рассказали всё (или почти всё, дальними планами с девушкой не делились) прямо перед тем, как открыли комнату и закрыли сразу за её спиной. Полкомнаты было отгорожено прозрачной сплошной стеной, часть которой при необходимости автоматически отодвигалась в сторону. В отгороженном участке было место разве что для узкого и низкого топчана, прикреплённого к полу, на нём-то и полусидела Рафаэлла, прислонившись карапаксом к стене. Её мрачно-ожидающий взгляд был направлен на выход, вот и едва завидев Эйприл, черепашка негромко, но выразительно зарычала. – Ага, я тоже рада тебя видеть, – неловко произнесла рыжая, настраивая свой «эмоциональный приёмник». – Они прислали ко мне тебя? Серьёзно? – Рафаэлла одарила непрошеную визитёршу устало-презрительным взглядом. – Не представляю, чем думают твои работодатели. А хотя стоп! Я знаю – они вообще не думают. «Ой, как всё плохо-то… Она закрывается, точно ширмой, безразличным подобием привычного поведения, и пока непонятно, что творится за этим прикрытием», – подумала Эйприл, вслух же ответила в том же духе – как можно нормальнее: – Эй, не надо срываться на мне! Я человек подневольный. – М-да? И зачем же ты пришла, «подневольная»? Если добить – не тяни резину. – Какие мы все из себя трагичные… – фыркнула Эйприл, присаживаясь прямо на пол на расстоянии полуметра от постели Рафаэллы, то есть, почти впритык к отгородке. – Я не хочу ссориться, правда. – Ага, ты типа местный психиатр или кто там. Ну, мозгоправ, короче. Твоё начальство хочет убедиться, что я, их подопытная черепашка, не надумала самоубиться? Так передай, пусть не обольщаются. Буду я из-за них так утруждаться… Не стоят они того. – Внезапно вялость пропала из её голоса, который стал твёрдым, с дерзкой ноткой: – Я куноити. Меня не сломить подобным. Рано или поздно я до них доберусь. Всех. И тогда… они ещё мне позавидуют. Эйприл вздрогнула, поймав на себе взгляд, ядовитый от сдерживаемой злости и разъедающей боли. Она поняла: Рафаэлла ещё держала свою ментальную стену не иначе как чудом, её мог обрушить даже малейший толчок. Девушка сглотнула, предчувствуя, что цель её визита способна толкнуть черепашку в пропасть. Тем не менее, О'Нил заставила себя заговорить ровным тоном: – Я на самом деле пришла, чтобы прояснить цели твоего пребывания здесь. Кстати, могу обрадовать – ещё дней пять-семь, и ты свободна. Если… – ей не дали договорить. – Свобода – понятие относительное, знаешь ли, – с этими словами Рафи откинула голову назад и прикрыла глаза. Эйприл показалось, что её собеседница задремала, но оказалось, та просто выпала на минутку из реальности. – И я вот ни капли не верю в то, что меня просто отпустят на все четыре стороны. За дуру-то не держите. «Ясно, тут годится только честность. Ложь или попытки успокоить её только разозлят – в лучшем случае». – Ладно, да, ты права. Конечно, за тобой будет наблюдение, как за ценной инвестицией. Моё начальство приложило немало усилий – хотя тебя это едва ли утешит – и не хотело бы утратить их результат. Но не переживай, твоих родных не тронут, да и тебе ничего плохого не сделают, – Эйприл проглотила слова «в смысле, хуже, чем уже сделали». – Как-никак, пока ты единственный ключ к продолжению чрезвычайно редкого вида черепах-мутантов, – это девушка пыталась шутить, надеясь, что преподнесённая таким образом правда не будет для Рафаэллы слишком сокрушающей. И вправду, черепашка нахмурилась, понимая, что упускает что-то важное, и попыталась поймать ту странность, за которую зацепилась в словах рыжей. Соображалось туго – или же инстинктивно ей не хотелось копаться, не хотелось точно знать. Подсознательно девушка уже понимала, что всё это было не просто так – ну вот сложно представить, что кто-то, достаточно могущественный, чтобы распоряжаться такими ресурсами (включая немалую охрану, само это здание и вот это всё), приложил такие усилия ради снятия порнографического фильма с антропоморфной черепахой. Однако она готова была поверить и в это. Честно, мысли о «почему» вгоняли её в беспроглядную тоску, а ей нельзя хандрить. Нужно собраться, быть наготове – и сбежать, как только появится возможность. Наверное, лишь уроки отца (и то, что она сама читала из пропущенного им) не давали совсем съехать с ума. Но пришла рыжая предательница – и из-за её слов Рафи пришлось-таки думать о целях похитителей. «Меня тащат сюда, что-то вкалывают и… и кто-то делает это, – она бы даже предпочла, чтобы насильником был не какой-то посторонний человек (интересно, ему за это заплатили или он ярый доброволец?), а некая машина, но ощущения говорили именно о живом. – А теперь эта бессовестная змеюка в человечьем обличье заявляется и говорит...» «Ключ к продолжению...» «Да этого не может быть! Невозможно!» – Это невозможно! – вслух произнесла Рафи. Ей показалось, что она кричала, но на самом деле горло сдавило, и получилось выдать лишь полушёпот. Она призвала на помощь логику и воспоминания о давнем разговоре с Донателло. Да, один из немногих, которые очень сильно её смущали, до степени «вот бы забыть это!». Сейчас, однако, кое-что из услышанного пригодилось. – Я мутант, я… не могу иметь де… не могу! – Ну, как выяснилось, всё-таки можешь, – пожала плечами Эйприл. – Мутация с помощью инопланетного мутагена – штука, знаешь ли, малоизученная. – Но ведь видовая несовместимость! Хромосомы… эм… – Донни говорил что-то о парах хромосом, но Рафи запомнила лишь в общих чертах самое главное: – Короче, на генном уровне антропоморфная черепаха и человек не могут создать потомство! – О, ты не знаешь моего начальника, – закатила глаза рыжая. – Он бы не брался за что-то, абсолютно невозможное, да ещё без предварительной тщательной проверки. А если уж взялся – то всё вполне возможно. В конце концов, сейчас ожидается подтверждение. – То есть, я могу не…? – с отчаянной надеждой проговорила Рафи, на что Эйприл только передёрнула плечами, но не стала обнадёживать. Как поняла О'Нил, шансы на «не» были минимальны, но жёстко обламывать черепашку ей было жалко. Действительно – очень-очень жалко. И так сложно не соскользнуть в панические размышления, но... надо же ещё доводить этот разговор до конца! – Короче, мне велели пояснить тебе расклад, из чего ты должна сделать выбор. Ты можешь пообещать вести себя хорошо – и тебя отпустят к родным, это должно быть лучше для… вас – знакомая обстановка, меньше стресса… Ну, с некоторой подстраховкой, разумеется. Или же ты пойдёшь по трудному пути, тогда тебя оставят здесь, под квалифицированным наблюдением на весь срок. А может, и дольше. Знаю, тот ещё выбор… Их прервал короткий звонок. – А, это сигнал, что наша встреча на сегодня окончена, – пояснила, поднимаясь с пола, Эйприл. – Ты подумай пока хорошенько. И постарайся не нервничать, ладно? От тебя мало что зависит, пустыми трепыханиями ты себе лишь навредишь. – Вопрос напоследок можно? – негромко окликнула черепашка. – Да? – Что с моими братьями? Они тоже здесь? Они… – Они живы и на свободе, – успокаивающе, как могла, проговорила Эйприл. – Они не были нужны Организации. До встречи, Рафаэлла. Она старательно не заметила, как её обозвала напоследок Рафи, и не обиделась – для себя на месте черепахи у неё нашлось бы и что-то позаковыристее. А за дверью её уже ждал Бишоп. – Хорошая работа. Ты была в меру навязчивой и дружелюбной. – Но она, кажется, не поверила, – сухо констатировала девушка, засовывая всё своё возмущение вместе со страхом и гневом куда подальше. – Поверит, это вопрос времени. Самое главное – добиться, чтобы Рафаэлла не совершила какой-нибудь глупости. Думаю, я могу на тебя положиться, ты сможешь присмотреть за ней. – Да, сэр.

***

Рафаэлла глубоко вздохнула, когда Эйприл её покинула. Стало легче – исчез главный раздражающий фактор. Вернее сказать, исчез видимый, близкий раздражающий фактор. Нечто осязаемое, то, на что можно злиться и в красках представлять, что она могла бы сделать на свободе, имея в руках родное оружие. Однако, кроме некоторой доли облегчения, накатило и то состояние, которое Рафи от себя усиленно гнала. Апатия, бессилие, боль – физическая и душевная, рвущая что-то внутри, точно когтями. И – это девушка ненавидела больше всего – жалость к себе, желание поплакать. Она не привыкла выказывать слабость, ни перед родными и тем более – перед врагами. Не приходилось сомневаться, они наблюдают за ней. Она словно бы чувствовала их холодные, липкие взгляды на себе. Противно до тошноты. Противней только осознавать, что её использовали для непонятного извращённого эксперимента. Похитили (так стыдно – глупо попалась!), а затем какой-то человек… Нет, было слишком трудно думать об этом. Она считала себя достаточно подготовленной ко всему, читала такие разделы в книгах, которые отец ей запрещал читать – в том числе про то, как куноити соблазняли своих жертв ради информации или отвлечения. Да, и убийства, конечно. Но с ней произошло совсем другое. Она чувствовала себя беспомощной жалкой жертвой. И ещё – старалась не думать, что с ней делали, пока она была без сознания. Чтобы отвлечься от себя (от боли во всём теле, особенно сконцентрированной внизу живота), Рафаэлла старательно копалась в памяти, ища малейшие намёки на то, что всё-таки случилось с её братьями. Словам Эйприл она не поверила, само собой. Результаты тревожили: да, она не помнила, чтобы видела ребят, но это ещё ничего не значило. Их могли запереть в другом месте, а могли… При мысли о том, что её братьев сейчас пытают, девушке стало совсем худо. Дождавшись её слабости, полезли и другие тёмные мысли. «Ключ к продолжению вида», – издевательски звучало в ушах. «Ключ...» «Да я для них – самка-производитель! Живой инкубатор!» – стучалось в голове испуганное. «Это ещё не известно точно! Может, у них ничего не получилось! Донни же говорил, что наша мутация – уникальна, все её нюансы непредсказуемы». «Ну да, – вмешалась пессимистично-едкая часть её натуры, – неужели думаешь, тебе так сказочно повезло? А если даже и да, этим уродам ничего не мешает повторить попытку… если уж им так нужно зачем-то». От мысли, что её вполне могут снова вот так использовать, Рафи едва не стошнило. «Да, что ж ты всё о себе, да о себе? – продолжила внутренняя едкая гадость, укрепив позиции. – Ты ж теперь продолжательница рода! То есть, кто? Будущая мать! Зачем, думаешь, всё это было устроено, и что будет, когда они получат желаемое?» Этот вопрос требовал тщательного обдумывания. Хоть и сложно было даже пытаться уложить в голове и связать эти три слова «я», «мама» и «дети». Слишком жестокая шутка. Неправдоподобно жестокая. В итоге у Рафаэллы разболелась голова. Она мрачно подумала, что чувствует себя не только «инкубатором», но и шизофреничкой. Зато кое-какой план, или, вернее, идея, у неё сформировалась.

***

Есть не хотелось, так что, вяло ковыряя жаркое в полупустой столовой, Эйприл размышляла о Рафи и других черепашках, о том, что стала причастной ко всему этому кошмару, который эти неплохие ребята явно не заслуживали. И вообще, почему её настолько сильно зацепила вся эта непростая ситуация. «Дело в том, что мы похожи – наши ситуации аналогичны, – поняла девушка, проведя параллели. – Так же, как и крэнги, Бишоп взял на себя роль хозяина, решив размножить черепах. А крэнги годами экспериментировали с семьёй моей матери, выводя нужное им живое оружие. И со мной они бы поступили так же, если бы я не удовлетворила их нуждам. Точно так же они бы подобрали мне пару и…». Девушка едва не рассталась со съеденным жарким. По всему выходило, что она стала соучастницей того самого ужасного, что только могла вообразить, вспоминая рассказы матери и все обрывочные сведения, которые нашла после них. И… «А если Бишоп решит продолжить дело крэнгов?» – холодная мысль запустила щупальца в её душу, отчего она едва не потеряла контроль над силами – стулья в столовой приподнялись над полом, вилка деформировалась в бесформенный комок. Пришлось срочно пытаться себя усмирить. Зато успокоившись не без серьёзных усилий, ей стало легче принять и желание на самом деле подружиться или хотя бы нормально общаться с Рафаэллой и её семьёй. Они единственные были… настоящими. Они делали что-то хорошее не ради выгоды, не с дальним прицелом. Просто делали, тогда как о своём привычном окружении Эйприл не могла такого сказать. Даже мама… Она ведь верит Бишопу, благодарна ему… И насколько далеко простирается эта благодарность?.. Эйприл решила пока не углубляться в этот вопрос, лучшим сейчас – и для неё самой в том числе (а то додумается до чего-нибудь… этакого) было заняться другим делом, раз уж решилась. У неё довольно быстро созрел план первых шагов. Работа над реализацией задумки оказалась чуточку сложнее, но вполне выполнимой. Для начала она разведала недосказанное ей – хоть обычно считала, что чем меньше знает, тем лучше, в этот раз всё было иначе. Ведь нужно как-то заслужить хотя бы признательность. Она собиралась рассказать Рафи больше, чем Бишоп считал нужным сообщить. Зная, где и что искать, выяснить правду оказалось несложно. Сложным было (помимо потрясений выясненными сведениями) разве что дождаться, пока дежурный с главного поста отлучится. Девушка за годы достаточно узнала о месте, в котором жила, включая расписание охраны и привычки отдельно взятых личностей. Всё это она использовала в своих интересах, например, чтобы пробраться во время отбоя в игровую комнату или на общую кухню. К её счастью, лишь один из сменщиков отличался, сидя всю ночь на посту. Пусть даже он там спал, а не бдел. Другой предпочитал либо приглашать по очереди своих «дам сердца» (которых было немало), либо смотреть спортивные каналы с некоторыми парнями из штаба – происходило это в личных комнатах и обычно имело свойство перетекать в сдержанную пьянку. И как раз удачно совпало, что этой ночью – смена «сердцееда». Эйприл пробралась в центральную комнату охраны и зациклила видео с внутренних камер – всех для конспирации, оставив только наружные. Снова она испытывала то же, что и утром, но теперь хотя бы знала, что собирается поступить по совести, пусть сделать могла совсем немного. «Самое сложное – первый шаг. Ну же, Эйприл, ты сможешь», – подбадривая себя таким образом, она зашла в камеру Рафаэллы. И сразу почувствовала разницу. Если утром черепашка держалась – на упрямстве, гордости и злости, не позволяющих проявить перед «врагом» слабости, то сейчас, не ожидая визита, она выглядела бледной и печальной. А может, дело было в том, что тяжесть произошедшего до неё с опозданием дошла. Рафаэлла лежала на боку, безучастно глядя влажными глазами на собственную ладонь, подтянутую к голове. Без маски, которую, видимо, сняли по приезду, так странно открытая и задумчивая, она не выглядела прежней боевой девчонкой. Открывшуюся и закрывшуюся дверь она проигнорировала, а по подошедшей Эйприл скользнула усталым взглядом, таким, который ясно говорил: «Как же вы достали. Ну оставьте же меня в покое!». – Привет ещё раз, – начала рыжая негромко, но чётко. – Тебе, наверное, не хочется никого сейчас видеть и слышать… – она это знала, на самом деле, – только, боюсь, дело не терпит отлагательств. Наш разговор сейчас – полностью конфиденциальный, веришь или нет. – Немного помолчав, Эйприл продолжила гораздо менее торопливым и совсем не официальным тоном: – Я понимаю, мои извинения для тебя пустой звук. Твоё право не верить, но я действительно очень сожалею… И не могу исправить то, что уже свершено, зато есть возможность хоть как-то смягчить будущее, которое начинается с правды. Итак, это правда, что тебя собираются отпустить, однако, во-первых, это зависит от твоего поведения, будешь ли ты готова покладисто ждать появления детей; во-вторых, если отпустят, то с сопровождающей для пригляда. Это должна быть я, если ничего не помешает. – Твой босс тебя ненавидит, – выдала совершенно неожиданное Рафи. Спокойно так. – А? С чего ты взяла? – Ну как ещё? Думаешь, моя семья просто возьмёт и пустит тебя к себе в дом? Или хотя бы позволит звонить? Даже Дон такое не простит, не обольщайся. Так что я, пожалуй, даже хотела бы посмотреть, как ты попытаешься извернуться. – Я хочу помочь. – Ха, неужели мало уже помогла? – хлёстко ударила по больному черепашка. – У меня есть информация, которая наверняка покажется и тебе, и твоим родным интересной. – Да пошли вы, ты и твои наниматели, к чёрту! – вспыхнула черепашка, впечатав кулак в стеклянную стенку рядом с головой Эйприл. – Я не собираюсь плясать под вашу дудку! И от реб… этого плода ваших извращённых экспериментов избавлюсь при первой же возможности! – Ты что такое… Рыженькая агентесса – сейчас просто ошарашенная девушка – отшатнулась чисто на автомате. Не от кулака, нет. От волны ярости. – Пусть ваши доктора-учёные-извращенцы считают меня животным, но я смотрю телевизор, читаю прессу и знаю, что даже особо повёрнутые на этике психологи признают, что аборт на маленьком сроке убийством не считается. Какое убийство, если это – всего-то мелкий набор клеток? И, кроме того, существуют исключения, при которых девушку не осуждают. Думаю, изнасилование таковым исключением считается, а? Я не хочу и не собираюсь носить в себе плод от какого-то левого мужика! Что бы вы ни затеяли, я сделаю всё возможное и невозможное, костьми лягу, но порушу ваши планы! Так и передай своим! – Очень храбро, – оценила Эйприл, сглотнув. Речь черепахи произвела на неё впечатление, но меньше, чем того хотела бы Рафи. «Хладнокровие и только хладнокровие. Логика наше всё», – настраивала себя девушка. – Храбро и глупо, надо сказать. Подумав, ты и сама это поймёшь. Или… ты уже понимаешь? Хочешь запугать, шантажировать? Боюсь, с Главным это не прокатило бы, так что тебе повезло, что здесь всего лишь я. И настоятельно рекомендую не повторять всего этого при взрослых. Серьёзно, запрут же, а то и нацепят смирительную рубашку и будут кормить с ложечки или внутривенно. Оно тебе надо? И да, никто не позволит тебе избавиться от… кхм… пока небольшой проблемы, как бы ты ни старалась, методы воздействия найдутся, я же говорила, что мой начальник – изобретательный. От шантажа (на родных тебе ведь не плевать, да?) и до физических мер. Круто идти напролом, но недальновидно. И чревато. С другой стороны, можно повести себя по-умному, так, как от тебя не ожидают. Сделать вид, что они победили, чтобы оказаться дома. И да, если ты переживаешь о сохранности тайны местоположения твоего дома – уже поздно. За вами давно следили. Может, она и преувеличила насчёт «давно», но рассудила, что это только подчеркнуло её главную мысль. Рафаэлла пока молчала. – Как я уже сказала, я хочу помочь. Можешь считать моей платой информацию: мне известно, где найти отца… ммм… – Эйприл запнулась, услышав от Рафи негромкое, но угрожающее рычание, – то есть, второго участника. Что-то мне подсказывает, ты хотела бы ещё раз увидеть того «левого мужика» хотя бы потому что он тоже зелёный и носит панцирь.

***

Спустя примерно минут тридцать, львиная доля из которых ушла на соглашение (приторможенная неожиданным откровением Рафаэлла отвечала на выдвигаемые Эйприл предложения односложно и иногда неразборчиво, витая мыслями не в реальности), черепашка снова осталась одна. И пришло время думать. В частности о том, что она по-крупному напортачила. Но уже поздно было сокрушаться, мол, недодумала, поспешила, а что, если рыжая шпионка снова солгала?.. На самом деле она практически и не думала, когда отвечала Эйприл, сражённая лишь новостью о том, что с нею был Леонардо. Именно он, неуловимый, о котором она так волновалась, которого искала… Он был здесь. Всё это время или нет? Черепашка не знала, что хуже. Ещё недавно она бы ни за что не поверила, что Лео способен с ней так поступить, но теперь привычное мировоззрение лихо пошатнулось. Рыжая могла сказать правду, – что он не хотел, что его чем-то накачали и он такая же жертва – но могла и солгать. Если он работал на этих… Рафи всю выворачивало от подобной мысли. Обида и непонимание восставали, временно застилая собой всё остальное. У них же возникло взаимопонимание! Ей только показалось, её обманули?.. А если всё-таки его принудили, неужели он не мог подать какой-то знак, как минимум? Они вдвоём наверняка бы устроили этим учёным психам достойное наказание. Но… «Пустое гадание не даст мне правдивых ответов, – кристально ясно поняла и, что важнее, смирилась Рафи. – Да и с истериками пора завязывать...» Благо, теперь у неё появился достойный стимул выбраться. А там уж... Эйприл была права, на свободе возможностей больше. Уж Рафи придумает, что делать, включая и проблему на букву «р» или, если по порядку – на букву «б». Одно она знала наверняка – родные не узнают, пока она сама не решит сказать о своём состоянии. Хотя где-то в душе ещё теплилась надежда, что она не беременна...

***

– Дон, может, пора признать? Редкий момент – Майки пытался быть голосом разума, но то ли ему не хватало силы убедительности, то ли Донателло никак не желал убеждаться. Он вскинулся, возмущённо глядя на брата, хотя эмоциональный накал в его взгляде был уже не столь высок, как прежде. Он устал. Если на то пошло, они все – маленькая семья Хамато – неимоверно устали за это время. Поиски казались бесконечными. Сперва они искали Леонардо (а Донни всё ещё сомневался, существует ли этот потерянный брат, а если существует – нужны ли они ему вообще), потом, после нападения неведомо кого, пропали и Рафи с Эйприл. Дон видел мельком, перед тем, как их с Майки вырубило, вроде бы тех типов, что забрали отца Эйприл, но знания о том, кто они, у него не прибавилось. На самом деле интернет о них не знал, что, конечно, удивительно. А теперь ещё Микеланджело стал давить на умника, мол, что это была засада, и рыжая девушка имеет к этому непосредственное отношение. Дон возражал поначалу: засаду устроили на неё, а Рафи прихватили в нагрузку. Майк же гнул другую линию, и, что особенно плохо, отец принимал сторону младшего. На возмущённый вопрос Донни, почему такое недоверие к Эйприл, Сплинтер отвечал: «А почему мы должны ей доверять? Ты достаточно хорошо её знаешь?». И на попытки сына поспорить сэнсэй только качал головой, повторяя: «Ты предвзят, сын мой. Не позволяй чувствам ослепить тебя». «Папа, а может, это ты предвзят?» – хотелось спросить Донни, но он молчал. Конечно, отец заботился о семье, как мог. А в эту заботу входило и недоверие к незнакомцам. Это нужно было понять, хоть и обидно – ведь выходило, что мнению Донни Сплинтер тоже не доверял. Вот и оставалось Дону только негодовать про себя на жестокосердечность и паранойю окружающих. Эйприл не могла их предать! Почему? Как «почему»?! Она добрая и умная, а Майк просто завидует, что именно с ним, Донни, она общалась больше, он ей интереснее! И… и… Рафи, должно быть, сама виновата, не смогла защитить их обеих! Это было глупо и жестоко с его стороны – обвинять сестру, но и себя он винил не меньше. Он был бесполезен, даже при всех своих знаниях. Их просто было недостаточно. Сестра и подруга как в воду канули. А кроме того, пару-тройку дней они с Майком потеряли из-за ниндзя Фут, которые караулили их на каждой вылазке. Сперва держались на расстоянии, наблюдали. Хоть черепахи и старались уйти от преследователей и успешно, это всё равно отвлекало и значительно мешало. Приходилось ведь петлять, путать следы. Использовать навыки скрытности на максимум – в реальных условиях техники усваивались быстрее и надёжнее, чем в зале, как выяснилось. Они честно держали слово, данное отцу – не влезать в драки, только что поделаешь, если их атакуют, а сбежать не вариант? Только давать отпор. Вдвоём они с трудом смогли вырваться из окружения и скрыться, но последующие вылазки пришлось отложить, ибо футовцы заполонили улицы, судя по камерам, к которым подключился Дон. К тому же Майк сильно ушиб лодыжку, а сам умник получил кунаем в руку. Не слишком-то и глубоко, казалось, ерунда, но поднялся жар. На кинжале что-то было, по счастью, не смертельное. Сплинтер смог помочь сыну, а пока он поправлялся, пришлось сократить вылазки. Мастер не говорил этого, но Майки понял своей чувствительной интуицией: отец думает о том, чтобы найти новый дом, возможно, не в Нью-Йорке. Его останавливало то, что Рафаэлла и Леонардо ещё не найдены. Но Сплинтер молил Высшие силы о возвращении хотя бы дочери в целости и сохранности. Однажды, медитируя, пытаясь отыскать хоть след ауры Рафи, убедиться, что она жива, Сплинтер ощутил что-то невероятно сильное, сравнимое разве что с сокрушительным цунами. Это было… он не знал этому названия. Сильнейшая боль, неверие, отчаянье, ярость – это всё буквально вышибло его с астрального плана, заставив ещё некоторое время приходить в себя. Он ничего не сказал про этот эпизод сыновьям, сам будучи неуверенным, что это вообще было. Слишком быстро и внезапно всё произошло, он не успел понять, ни кто, ни где – ничего, что могло бы обнадёжить или… или внести хоть какую-то ясность. В одном Сплинтер был уверен: если там были эмоции Рафаэллы, то не только её одной. И было странно, как он смог мысленно коснуться ещё кого-то. К сожалению, после этого медитировать достаточно глубоко у него не получалось.

***

Надежда не оправдалась. Когда спустя пару-тройку – точно сказать было нельзя, черепашка как-то не замечала, сколько времени прошло – светловолосая женщина мягко, даже сочувствующе («Она издевается надо мной?!») вынесла ей вердикт, Рафи промолчала. Она кусала губу, сжав до боли кулак, который не было видно от входа, но не позволила ни единому крику или рыку прозвучать. Пусть ярость разрывала её на части, пусть хотелось кидаться на стекло, за которым на стуле сидела эта дамочка в деловом костюме, и… Нет, Рафаэлла не могла себе этого позволить. Недаром всё это время, после разговора с Эйприл, почти не спала, стараясь рассуждать отстранённо, прокручивая в голове различные сценарии, жёстко настраиваясь вести себя так, а не иначе. «Ради дома. Это всё – только чтобы попасть домой». – ...и тебе нужно принимать специальные витамины с кальцием. Твои родные могут проверить состав… Рафи пропускала мимо ушей значительную часть речи женщины, изо всех сил держа себя в руках, чтобы не сделать что-нибудь… то, что заперло бы её тут ещё надолго. – Я знаю, ты сейчас пропустила всё, что я говорила, – спокойно, но чуть громче, чем до этого, промолвила блондинка, фокусируя внимание черепашки. – Но учти, тебе всё равно придётся иметь с этим дело. Полагаю, ты не желаешь оставаться здесь весь срок… И так уж вышло, что именно я должна давать заключение, стоит ли тебе задержаться или отправиться домой. Рафи молча наблюдала, как визитёрша положила ногу на ногу и наклонилась чуть вперёд. – Твой выбор – позволить природе идти своим путём, оставаясь с родными, или же быть здесь под наблюдением. Заметь, в любом случае тебе будет необходимо проходить контрольные проверки минимум три раза, а также вести дневник личных наблюдений, потому что даже наши учёные не уверены, как будет проходить твоя беременность. Ты наверняка думаешь, как с тобой ужасно поступили, – после паузы продолжила она. – И да, соглашусь – это несправедливо, неправильно, жестоко… и многое другое, о чём ты наверняка думала. Но сделанного не воротишь, понимаешь? «Да что она может знать о том, что я чувствую?» – фыркнула Рафи. – Больше, чем ты можешь себе представить, – внезапно сказала женщина. – Можешь спросить об этом Эйприл, но да, я знаю. Это плохое утешение, но подумай о том, что могло бы быть хуже. Намного хуже. А пока у тебя есть время на размышление. Если начальство одобрит, тебя с сопровождающим отпустят вечером.

***

Элизабет покинула камеру черепашки как с облегчением от выполненной просьбы (вежливого приказа, на самом деле), так и с отягощённой совестью. Она не понимала, почему Бишоп отправил именно её на этот разговор. Пусть Кирби отказался иметь дело с мутантом, из противоречия, гордости или брезгливости, что там стукнуло ему в голову на этот раз... Но должен же быть ещё кто-то! Так почему же – она? Встретив взгляд Джона, она поняла, точнее сказать, он позволил ей это узнать. Он хотел их познакомить. А значит, он действительно твёрдо решил, что именно ей и её дочери предстоит в дальнейшем часто контактировать с семейкой мутантов. Не то, чтобы Элизабет имела что-то против них. На самом деле ничего личного, она недостаточно знала ещё этих черепах, но… Её семья, её Эйприл снова оказывалась в гуще событий. Элизабет это не нравилось. Но опять же – она знала, что рано или поздно их более-менее спокойная жизнь окончится. «Нужно переговорить с Эйприл. Надеюсь, она будет вести себя разумно». Но отчасти Элизабет хотелось, чтобы дочь была хоть с кем-то была меньше агентом и больше – просто девушкой, подругой. Чтобы у неё завязалась дружба, было что-то, кроме базы, других агентов и приказов. Как мать, она искренне желала своей девочке мира в душе, а Бишоп… да пусть идёт лесом! Элизабет надеялась, что им всем скоро не придётся волноваться о том, что знает или что подумает и решит Джон Бишоп. Женщина собиралась донести свои мысли хотя бы намёком перед отправкой Эйприл.

***

Рафи слегка потряхивало, когда её и Эйприл выгрузили в том самом парке, откуда забрали. В ней клокотал гнев, смущение всё ещё жгло изнутри, когда она невольно проматывала в голове ту лекцию, которую её обязали прослушать перед поездкой – о гормонах, о питании, о нагрузках… Это была безразличная запись с фактами, но от этого почему-то было только хуже. Слова будто ввинчивались ей в голову, заставляя всё чётче понимать, что это относится к ней. Ей это предстоит. И ещё много чего унизительного, болезненного… И, конечно, предстоящая встреча с семьёй её тоже волновала, как в хорошем, так и не в очень хорошем смысле. Она скучала по ним, она хотела их увидеть и убедиться, что они в порядке. И при этом ей было стыдно – как смотреть им в глаза, понимая, что навлекла на семью беду из-за своего пола? Единственная девушка-черепашка… Всё из-за этого. Невидимый начальник (она узнала, что его называют Бишопом) отпустил её с дополнительной подстраховкой, не считая странно молчаливой с самой базы Эйприл. Их дом, как оказалось, был рассекречен, и в любой момент, если Рафи решит сделать что-нибудь, противоречащее договору… Бишоп дал понять, что ни перед чем не остановится, чтобы дождаться появления на свет «нового поколения черепах-мутантов». Тогда она и поняла, что значит «могло бы быть хуже». Рафаэлла боялась даже спрашивать, что же будет после, что он сделает с ними, с ней. Да и текущие проблемы нужно было решать в первую очередь. Однако она не могла не думать, как её встретят дома, особенно учитывая ложь – да, она не собиралась вываливать на их головы правду о том, что с ней произошло. Слишком хорошо представляла, как отреагируют родные. Не хотелось, чтобы они ввязались из-за неё туда, откуда не выбраться. Так что волей-неволей придётся поддерживать составленную О'Нил версию, пусть и противно. «Ради ребят. Ради… Лео». Она не знала, что хочет сделать, найдя Леонардо. Побить, устроить скандал… В первую очередь ей нужна была правда, а узнать её можно было лишь от него. – Эмм… Рафаэлла? – впервые за вечер подала голос рыжая, шагая рядом. – Мы… Куноити не дала ей договорить, резким броском припечатав ошеломлённую девушку-агента к стене переулка, по которому они шли. Её рука сжалась на горле Эйприл, не позволяя той что-либо сказать и даже глубоко вдохнуть. – Запомни, хоть мы и должны играть подружек, это только игра. Не жди от меня поддержки этой лжи наедине, – прошипела Рафи в лицо девушке. – Я не доверяю тебе ни на грамм и буду зорко следить за тобой, запомни это! И если ты причинишь хоть малейший вред моей семье… Никакие договора меня не удержат! Подумай хорошенько, кто из нас заложник. Они пошли дальше, а Рафи поморщилась от прострелившей её нижнюю часть боли. Она заживала, благодаря исцеляющему бальзаму уже было значительно легче, но резкие движения ещё досаждали. Впрочем, физическую боль она могла вытерпеть.

***

– Что ж, договор выполнен. – Ороку Саки и сам не сказал бы, радует его это или огорчает. – Но черепаха не узнал ничего полезного! – Вероятно, этот тип не доверял ему достаточно, чтобы выдать свои секреты, – негромко предположила Караи, сглотнув. Её отец не был добр к вернувшемуся Леонарду, пытаясь в спарринге (или, вернее сказать – избиении) вызнать о деятельности Джона Бишопа. – Если позволишь, отец, я попробую ещё расспросить его утром. – Хорошо, Караи. Но не раньше утра. Пусть он как следует подумает, стоит ли молчать. Ты свободна. – Хай! Куноити вздохнула и отправилась к себе, украдкой оглянувшись на камеру, где заперли Леона. Она подумала о том, что парню ещё повезло: Шреддер не хотел привести ценный ресурс в негодность, поэтому день напряжённых тренировок-избиений, относительно щадящих, и голодание не убило бы мутанта. Он сильный, она знала это. Но её беспокоило, что Леон ничего не сказал ей лично. Не ответил на её остроты, когда им предоставили время наедине в зале. «Что-то происходит в его голове, но я разберусь, что. Завтра». Она была рада, что Леонард вернулся. Можно было продолжить развлекаться с ним.

***

Леонард прислонился лбом к приятно холодившему припухшее лицо камню темницы и думал о том, что заслужил это наказание. Заслужил каждый удар, вышибающий из него дух, холод и боль. Только не мог не чувствовать малую искорку удовлетворения – он не сказал Шреддеру ничего важного. Он не собирался снова подводить Рафаэллу. Не никогда больше.