Его улыбкой можно было вскрыть вены на запястьях.
Арсений стоял в ванной комнате перед зеркалом в одних брюках, рассматривая свою оголённую шею и угловатые плечи: огромное количество родинок разного размера, которые создавали рисунки созвездий и просто украшали подкачанное тело своей необычностью; небольшая царапина около ключицы, полученная от слишком частого трения мочалкой по мокрой коже; едва видные засосы под подбородком, за ухом и на мочке, около сгиба плеча и возле кадыка, вызывающие ненависть к самому себе, и подрагивающие пальцы из-за переизбытка эмоций от воспоминаний, что уже порядком трёх недель не давали вдохнуть воздуха и просто успокоиться, забыть тот случай и продолжать жить дальше. Да, вы всё правильно поняли. После тех безбашенных и болючих поцелуев на мосту в Париже прошло уже три недели. Целых три недели парни пытались продолжить общаться, но всё чаще заходили в тупик. Ведь невозможно просто игнорировать чувства к человеку, которого ты целовал в мягкие губы, зарывался пальцами в пряди волос, слышал его стоны и подставлял шею под горячие поцелуи. Невозможно смотреть в любимые глаза и вести себя как лучший друг, скрывая и подавляя в себе все эмоции. Арсений бы соврал, если бы сказал, что ничего не чувствует. Он снова и снова прокручивал в голове тот поцелуй, в котором хотелось остаться навсегда, раствориться целиком и не возвращаться в реальный мир. Хотелось сжаться в маленький комочек, чтобы больше не чувствовать распространяющуюся по всему телу боль, которая напоминала, что его отвергли. Не было больше тех зелёных глаз с вечным неисчерпаемым огоньком позитива, были только ледяные и почти неживые омуты, смотрящие отстранёно и так холодно, что хотелось захлебнуться или уехать обратно в Питер, дабы не видеть такого взгляда, каким на него смотрел Антон. Не было больше той широкой и лучезарной улыбки, была, наоборот, искривлённая и натянутая, которая давала всё больше поводов вскрыть вены на запястьях. Не было того дружеского «Сень, ты же заболеешь» или «Спасибо, что рядом», были только вскользь брошенные «Дебил, купи таблетки» и «Я хочу побыть один, мне Ира звонит». А сейчас Попов просто смотрел на своё отражение с красными глазами, большими синяками под ними, обкусанными губами и чёртовыми засосами на шее. В голове кишели воспоминания о тех поцелуях, которые фантомно ощущались на губах и скулах, но Арсений лишь жмурил глаза и облокачивался руками на раковину. Он больше не будет пытаться оттереть мыльной жёсткой мочалкой те касания, не станет выводить их из-под кожи. Потому что уже знает — не получится. Ему бы поговорить сейчас с Антоном, обсудить всё случившееся и решить, что делать теперь: жить так дальше или же более не пересекаться, а никак не стоять в ванной комнате и сдерживать слёзы, потому что… он пытался. Пытался аккуратно подойти к другу, играющему на телефоне в какую-нибудь недавно скачанную дурацкую игру или смотрящему футбол на неизвестном ему языке, и осторожно начать диалог. Пытался поймать его отвергающий и леденящий душу взгляд, чтобы увидеть там хотя бы отголоски того огонька счастья. Да что уж там! Он не пытался, он это делал. Он, стоя у кровати парня, шептал: — Шаст, нам стоит поговорить. На что получал краткое и неизменное: — О чём? — Сам же знаешь. — В том-то и дело, что не знаю, — на губах всегда сверкала кривая ухмылка, а взгляд на долю секунды метался к брюнету, бегло осматривал его с ног до головы и вновь возвращался к экрану гаджета. — Ничего не было. В жилах стыла кровь, губы сохли, в голубых глазах вновь становилось пусто, а взгляд то и дело начинал испуганно бегать по вполне серьёзному юноше, не обращающему на него никакого внимания. — Но… — А даже если что-то и было, — язык быстро пробегался по нижней губе, пальцы начинали стучать по чашечке коленки, — то у меня Ира. И мне более не надо. Арсений до сих пор помнил то, как пытался найти в этой фразе хотя бы долю шутки, нервно оглядывая нахмуренное лицо и прокручивая в голове произнесённые твёрдым тоном слова. Помнил то, как дрогнувшим голосом произнёс: «Хорошо, я понял», после чего сбежал из номера, попадая под некогда обожаемый им дождь. Также помнил то, как дрожащими от холода пальцами крепко сжимал в руке телефон, пытаясь не надеяться на то, что парень позвонит и в излюбленной манере силком заставит вернуться обратно, напоит чаем с лимоном и укутает в сто и одно одеяло, лишь бы тот не заболел. Ведь Антон не позвонит, и Попов это прекрасно понимал. Только сейчас он именно пытался. Но не смог.***
Парни находились у входа в огромную пещеру под городом Найка в Мексике, куда приехали два дня назад, так как более не могли находиться в напряжении и просто сидеть в номере. Антон ярко улыбался, бурно беседуя с Ирой по телефону, пока Арсений стоял в сторонке, с поджатыми губами и опущенной головой наблюдая за ним. То, что улыбка не настоящая, а натянутая, мужчина понял ещё утром, когда шатен разбудил его, запрыгивая на него всем телом и радостно визжа: — Просыпайся, мой милый друг, — последние слова он выделил особенно чётко, будто смакуя их во рту и стараясь донести смысл этой фразы до опьянённого любовью к другу Попова. Тогда Шаст, будто не было между ними никакого напряжения все эти дни, не замолкая трещал о чём-то своём во время завтрака, неуклюже размахивал руками в разные стороны и смотрел так по-доброму, что Арсу даже показалось, что всё было сном, страшным и пугающим. И он даже поверил — тепло улыбался на каждую реплику друга, в излюбленной манере следил за его действиями и старался поддержать разговор. Но вся иллюзия сна прошла так же быстро, как и началась. Антону на телефон пришло сообщение от Кузнецовой, после чего парень заметно напрягся и, как Арсению показалось, незаметно бросил взгляд на друга. Затем он, схватив пачку сигарет и зажигалку с подоконника, вышел из номера на балкон, произнося почти не слышно: — Ира просит позвонить, я сейчас. После разговора Шаста будто подменили. Он криво улыбался, запинался во время диалога, неловко смотрел на Арсения и нервно зарывал пальцы в волосы в попытке привести их в порядок. А сейчас, по сути, почти ничего и не поменялось. Только, разве что, место. Ведь теперь они почти вошли в пещеру кристаллов-гигантов, про которую Арс нарыл накануне информацию в интернете, притащив сюда почти за шкирку шатена. Он прекрасно был осведомлён, что, дабы избежать чрезвычайных ситуаций или, чего хуже, летального исхода, им придётся надеть костюмы оранжевого цвета и на всякий случай, если вдруг не будет хватать кислорода — маску, нацепив её на голову. Получив два комплекта одежды у инструктора, Арсений направился ко всё ещё болтающему по телефону Шастуну, который, заметив брюнета, поспешил попрощаться с Кузнецовой и бросил трубку. — Это что? — со всё той же натянутой улыбкой спросил Антон, кивая на оранжевые вещи в руках друга. — Это? — Арс слегка повёл носом и хмуро свёл брови у переносицы, с некой грустью косясь на напускную улыбку парня. — Это костюмы и кислородные маски. Нам необходимо их надеть. — Есть, сэр! — хихикнул Шаст и взял в руки свою экипировку. Арсений встал столбом, наблюдая за сосредоточенным лицом Антона, который в добавок высунул язык изо рта, пытаясь расстегнуть молнию костюма. Арс следил за его движениями и меняющимися эмоциями, с ужасом понимая, что… это не его друг. Эти эмоции были слишком наигранными и неестественными. Смех — актёрский и сбитый. Движения — рваные и неспокойные. Улыбка — кривая и бледная. Куда делся тот парень, который заставлял душу трепетать от одной улыбки и тёплого прикосновения? Почему теперь этого ангела замещает сущий дьявол-театрал, причиняющий боль одним пустым взглядом с тёмно-зелёными радужками и слишком громким и изломанным смехом?***
На часах была половина второго ночи. Арсений сидел на подоконнике кухни, завернувшись в одеяло и облокотившись подбородком о подтянутые к груди коленки. Он смотрел в слегка запотевшее из-за чутка выпитого алкоголя окно, пока по щекам текли солёные капли, которые брюнет слизывал языком, прикрывая глаза на мгновение. Внутри истерзанная душа метала, рвала, громко выла, разбивая тяжёлой кувалдой стеклянный шкаф, пока внешне мужчина сидел неподвижно, сжимал подрагивающими пальцами пятки ног, хмурил брови и сильнее укрывал плечи махровым одеялом. Хотелось громко кричать от несправедливости, от невзаимности чувств, но на деле он просто тихо скулил, не открывая рта и стирая тыльной стороной ладони слёзы. — Арс? — послышалось со стороны входа в кухню, заставляя Попова еле вздрогнуть и зарыться лицом в колени, дабы парень не заметил его опухшие глаза и мокрые соляные дорожки на впалых щеках. — Чего не спишь? — Арсений неопределённо взмахнул плечами, шмыгнув носом. — Голова раскалывается, — хриплым и немного пьяным голосом просипел мужчина. — Заболел, видимо, — искусно соврал он, для правдоподобности кашляя пару раз. Эти слова заставили Шастуна тут же подорваться и подойти к Арсению, посильнее укрывая его одеялом, и закрыть почему-то открытое окно кухни до характерного щелчка. — Иди в комнату. Я чаю сейчас сделаю и таблетки найду, чтобы ты не разболелся, — скомандовал парень, параллельно роясь в кухонных шкафчиках в поисках лимона и кружки. Арсений недовольно мотнул головой, незаметно для шатена убирая оставшиеся на щеках слёзы краешком одеяла. — Мне и здесь хорошо. Не заморачивай себе голову пустяком, — огрызнулся брюнет, отвернувшись к окну. — Чего?! — Шаст от таких слов с силой приложился затылком о шкафчик, в котором до этого пытался отыскать лимон. — Совсем свихнулся? — прошипел он, потирая место удара ладонью, после чего подошёл к брюнету и поставил руки с обеих сторон от друга. — Кто тебе сказал, что это пустяк? Ты же заболеть можешь. — Подумаешь, — фыркнул брюнет, опуская голову на свои руки, на которых остались небольшие шрамы от ударов ими о стену. Шастун приподнял брови вверх, наблюдая за дрожащим, не пойми отчего, Арсением. — Мне же тебя потом лечить… — Шаст начал было лепетать свою любимую детскую фразу о здоровье, но был прерван грубым и низким голосом друга. — Можешь этого не делать, — Антон закатил глаза и цокнул языком, продолжая сверлить в чёрной макушке Попова дырку. — Бля, Арс, ну вот что мне сделать, чтобы ты пошёл в кровать и потом выпил этот долбанный чай, а? — Арсений как-то по-детски пожал плечами, а затем поднял на парня до такой степени печальный взгляд, что коленки невольно подкосились. — А что можешь? — Арс смотрел наивно и доверчиво, слегка хмуря брови и кусая губы, но не отводил взгляда, будто бы боялся, что Шаст сейчас психанёт и уйдёт. — Ну-у, — задумчиво протянул шатен, улыбаясь уголками губ так искренне, что Попов непроизвольно задержал дыхание, всматриваясь в эту белозубую улыбку. — Я могу купить тебе сладкой ваты завтра или даже прямо сейчас, так как весь набор из Диснейленда ты уже успел схомячить, — на этом моменте он тихо усмехнулся, вновь тепло улыбаясь. — Могу заварить тебе любимого чая, как в детстве, или же отнести саморучно до кровати на руках, или ку… — А поцеловать можешь? — прервал его Арсений, доверчиво склоняя голову вбок, зажмуривая правый глаз и по-кошачьи улыбаясь. Шастун изумлённо выдохнул, жалостливо глядя на друга, который так отчаянно смотрел на него, что сердце тихо ёкнуло где-то в груди. Антон по-доброму поджал губы, слабо прикрыл глаза и, легонько мотнув головой, прошептал: — Прости, не могу. Арсений, не спуская глаз с юноши, понимающе кивнул, мимоходом поджимая губы, после чего расплылся в широкой улыбке, кротко шмыгая носом. Он быстро стёр рукой подкатившие к краешку глаз слёзы, в то время как Шаст сочувствующе наблюдал за этим, сжимая губы в тонкую полоску. — Тогда чай, — Арсений посильнее укутался в одеяло, носом тычась в тёплую ткань. — Что? — Чай, — повторил брюнет. — Я пойду в кровать, если ты заваришь мне чай, — мягко объяснил Попов, жмуря нос и довольно щурясь. Шастун молча кивнул, бережно поправил спавшую на лоб мужчины чёлку и отошёл от подоконника, начиная в спешке заваривать чай с лимоном.