Ты стал для меня не только другом, Но и смыслом жизни.
GUERLAIN — «Луна». Шастун сидел на подоконнике, поджав к груди колени, и нервно пытался открыть новую пачку сигарет, которую пару минут назад принёс по просьбе парня Арсений, теперь стоящий рядом и с беспокойным взглядом наблюдающий за дрожащими руками друга, которые наконец-то разорвали целлофановую упаковку и истерично достали одну никотиновую палочку, тут же поджигая её огоньком рядом лежавшей зажигалки. — Тох, всё в порядке? — тихо, чтобы не вызвать раздражения у шатена, поинтересовался Арс, сводя брови к переносице. — Да, — грубо кинул Шаст, но, заметив, что брюнет ему ни капли не поверил, а лишь сильнее свёл брови и поджал губы, громко выдохнул воздух через рот вместе с паром недавно затянутой сигареты. — Серьёзно, не переживай. Всё хорошо, — более спокойным голосом выдал он, после вновь вдыхая табачный дым и через секунду выдыхая его через нос. В голосе чувствовалось явное раздражение и недовольство, и было понятно, что, если ещё что-то попытаться спросить у Антона, тот сломает к хренам плотно зажатую сигарету вместе с зажигалкой и пачкой в кармане. Возможно, разобьёт что-то повесомее. Например, окно очередного гостиничного номера или лицо брюнета, продолжающего стоять на одном месте и рассматривать взъерошенного друга. И Попов прекрасно это понимал. По хриплому и враждебному голосу, по резким и дёрганным движениям, по грозному и суровому взгляду зелёных, бегающих из стороны в сторону, глаз. Но, помимо раздражения, в номере чувствовалось и отчаяние. Его было видно, пусть и не так сильно и отчётливо. Лишь по одной кривой усмешке, не предвещающей ничего положительного, можно было понять настоящие эмоции парня. Хотелось как-то помочь. Может, крепко обнять, шепча на ухо успокаивающие вещи, или же расспросить тщательнее, наплевав на предвещаемую бурю злости, которая обязательно вырвется из Антона. Хотелось сделать хотя бы что-то, чтобы парень почувствовал, что он не один. Что рядом есть Арсений, готовый прийти в любую секунду на помощь, дать нужный и правильный совет или успокоить при необходимости. Так хотелось сделать многое… Но мужчина лишь запоздало кивнул на ответ Шастуна и, оглядев его, отвернувшегося всем корпусом к окну, вышел из комнаты. Он более не будет пытаться помочь. По крайней мере, не сейчас. Арс и так за последнее время стал слишком навязчивым: частые намёки, как прямые, так и вскользь брошенные, про его влюблённость, повседневные фразы вроде «Антон, нам нужно поговорить» и печальные взгляды, когда друг разговаривал по телефону с Кузнецовой. Всё это порядком вымотало, исчерпало из него все силы. Попов поговорит с парнем, признается в своих чувствах, сказав прямо в лоб: «Я, блять, люблю тебя», иначе по-другому тот не поймёт, не понимает в данный момент. Ему просто нужно найти подходящий момент для разговора по душам. И что-то мне подсказывает, что это произойдёт очень скоро. Вряд ли сегодня, завтра или через неделю. Этому нет срока. Просто произойдёт. И этого, увы, не избежать.***
Арсений кое-как смог вытащить Антона из номера, до этого собрав их вещи в рюкзаки и клятвенно пообещав купить ему любую сладость, какую тот захочет. Шастун в этот момент посмотрел на него настолько косо и с полу-усмешкой, что буквально по его взгляду можно было прочитать: «Я не фанат сладкого, как ты, Сеня», но Арс решил это проигнорировать, гордо поднимая подбородок и за шкирку выволакивая парня за пределы отеля. На этот раз путь держали до маяка Линдеснес, до которого им пришлось ехать несколько часов сначала на автобусе, а после плыть по воде на довольно вместительном катере, который пришлось ждать около полутора часов. За время ожидания Арсений купил Шасту сладкий попкорн с двойной карамелью, при виде которого у шатена загорелись глаза и чуть ли не потекли слюнки, а сам Попов ограничился своей любимой и незаменимой сладкой ватой, которую продавали в миниатюрных пластмассовых баночках. Вата была благополучно съедена в ту же секунду, а попкорн был бережно отложен на потом в рюкзак к Антону. Наконец добравшись до миниатюрного островка, на котором, помимо маяка, были только лиственные деревья и песчаная суша с ракушками, которые строго настрого запрещалось забирать с собой, парни выбрались из катера. Арсений устало потянулся, разминая застывшие за время сидячей поездки кости, и сладко зевнул, а затем перевёл взгляд на понурого друга, который смотрел куда-то сквозь него, о чём-то задумавшись. — Тох, ты чего? — Попов аккуратно подобрался ближе и положил на плечо парня ладонь, слегка встряхивая. — Плохо себя чувствуешь? — А? — Шастун пару раз моргнул, сфокусировав взгляд на мужчине, и, поняв суть вопроса, нелепо кивнул. — Вроде того, — он слегка нахмурил брови и вновь потупил взгляд на что-то несуществующее. — Вроде? — Арс с тревогой посмотрел на него, сведя брови. Шаст снова завис, всматриваясь в какую-то точку на горизонте. Он легонько качнул головой, поджал губы, вспомнив что-то, и, прикрыв на мгновение глаза, дабы вернуться в реальный мир, снова посмотрел на Попова, ждавшего ответа. — Голова немного побаливает, — сипло выдавил парень, усаживаясь на песок около воды. — Ты иди, не беспокойся. Я в обморок точно не грохнусь, да и не думаю, что экскурсия будет идти настолько долго, чтобы я успел впасть в кому, — невесело усмехнулся юноша, почесав щетинистый подбородок. Арсений нахмурил брови и закусил щёку изнутри, рассматривая друга и что-то мысленно обдумывая. — Точно всё в порядке будет? — Не беспокойся, — Антон сумел выдавить из себя слабую и никчёмную улыбку, которая тут же померкла, стоило брюнету последний раз ободряюще потрепать его по волосам и уйти к маяку, где уже началась экскурсия. Шастун развернулся всем корпусом к морю, достал из портфеля пластмассовую баночку с попкорном и, открыв её, погрузился в свои мысли. Их было много. Одни были абсурдными и смешными, другие — меланхоличными и до срыва горла печальными, третьи — слишком дикими, в которые не хотелось верить от слова «совсем». Но все они сводились к одному. К Арсению. От упоминания имени в своей голове парень стиснул зубы и устало прикрыл глаза, побившись несколько раз головой о коленку, подтянутую к груди. Юноша потрепал свои светлые волосы, оттягивая и вновь зарывая в них пальцы в попытке вразумить себя, попытаться думать адекватно. Но как тут собраться с мыслями, если от представления облика друга хотелось рычать и выть, ударяясь головой о бетонную стену в затемнённом переулке, чтобы никто не нашёл. Совсем. — Сука, как же я тебя ненавижу, — тихо прорычал Антон, смаргивая подступившие первые слезинки и закусывая джинсовую ткань на ноге, чтобы никто не слышал его бредовый скулёж. — Как же ненавижу, чёрт возьми, — он с силой стукнул до боли стиснутым кулаком о песок и сильнее сжал в зубах джинсу. Арсения в последнее время было слишком много. Он оказывался повсюду: заботливо спрашивал о самочувствии, когда было плохо, укоризненно смотрел, когда Шаст выпивал, бережно прикладывал ладонь к плечу, когда чувствовал, что что-то не так. Это было чем-то обыденным. Антон пытался вдолбить в свою загнившую голову то, что ничего не происходит. Такое бывало и раньше, происходило сейчас и будет происходить в дальнейшем. Ничего не изменилось. Но в то же время вспоминался тот поцелуй во Франции, те недвусмысленные намёки, преследующие повсюду и кинутые в процессе разговора вскользь, те вечерние просьбы о необходимом разговоре, грубо отвергнутые самим шатеном, потому что… Потому что тогда он не справится. Он это чувствовал. Ведь тогда он потеряет друга, которого так не хотелось отпускать. Арсений был нужен ему, как чёртов воздух. Нужен со своей долбаной никому не сдавшейся заботой, со смазливой улыбкой и абсурдными шутками, с любовью к истории и зависимостью от сладкой ваты, с хобби фотографировать всё подряд, с чёртовыми общими воспоминаниями, которые одновременно хотелось сжечь дотла, чтобы ничего не осталось даже на корке подсознания, и сохранить их все, до самого последнего кусочка, чтобы в холодные времена греться о них, когда никакие тёплые одеяла и махровые пледы с горячим чаем не могут помочь. — Ненавижу, — полушёпотом сбивчиво выдохнул Шастун, шмыгая носом, и глупо улыбнулся, осознавая всю ложь своих слов. Это звучало лживо, но так хотелось, чтобы это стало правдой. Антон был обязан выжечь любые воспоминания, эмоции и чувства, связанные с этим человеком. Ведь… — Но как же сильно я тебя люблю, Попов. На глазах выступили слёзы, на губах расцвёл ядовитый оскал, руки затряслись, сильнее сжимая волосы, пока зубы всё крепче сжимались на колене, ведь не дай бог это кто-нибудь услышит. Услышит Арс. Тот, кто не должен никогда узнать о плотоядных чувствах, поглощающих с каждым годом Антона всё больше. Юноша еле сдерживал тихий скулёж и всхлипы, потому что невозможно было терпеть. Невозможно было всё держать в себе. Шастун тихо усмехнулся, выдыхая воздух через нос, и быстро достал из рюкзака пачку помятых сигарет и почти кончившуюся зажигалку. На ум так некстати пришло воспоминание, с которого всё только начиналось. Которое начало рушить его жизнь. Это произошло почти шесть лет назад. Антон и Арсений сидели на крыше одной из многоэтажек в центре Санкт-Петербурга. За их плечами остались пройденные бок о бок одиннадцать лет школы, которую они закончили на отлично, чтобы поступить в престижный институт и хоть чего-то добиться в будущем. Сейчас они учились на первом курсе, уже заканчивался первый семестр, и завтра начинались экзамены. Но кому было до них дело? Уж точно не им. — Шаст, — шепнул тихо-тихо, почти не слышно Арсений, укутываясь в тёплое покрывало, принесённое сюда специально, чтобы не замёрзнуть. — М-м? — с неохотой протянул Антон, сидящий под боком и не желающий отрывать взгляда от звёздного неба, которое сегодня было просто завораживающим. — Да так, просто решил проверить, живой ли ты, — забавно хихикнул Арс, тычась носом в плечо друга. Шаст тепло улыбнулся, покрываясь мурашками от такого действия друга. В последние несколько месяцев он всё чаще стал замечать за собой странное поведение по отношению к брюнету. Ведь вздрагивать от каждого прикосновения, расплываться в тёплой улыбке, когда тот улыбается тебе в ответ, пытаясь поднять упавшее настроение, покрываться мурашками от нахождения с ним в непозволительной близости и часто заглядываться на губы парня, размышляя о том, насколько те мягкие — ненормально. Они же друзья! Чёрт возьми, они парни! Но так хотелось иногда в пьяном одиночестве помечтать, как, наверное, было бы приятно ощущать себя в нежных и крепких объятьях с утра или чувствовать робкие поцелуи на своей шее и щеках. Так хотелось представить, каково это — трогать оголённые плечи, сцеловывать родинки на лице и теле, вдыхать аромат лимонного шампуня, оставшегося на смольных волосах. Этого «хотелось» с каждым разом всё больше заставляло впадать в эйфорию с глупой улыбкой на лице, а после резко и неожиданно возвращаться в реальность и осознавать то, о чём ты думал секундой ранее, с широко распахнутыми глазами и удивлённо вскинутыми кверху бровями. — О чём задумался? — спросил Арс, бодая макушкой плечо шатена, и приподнял голову. — Ни о чём важном, не заморачивайся, — отмахнулся Антон, поворачиваясь к другу, а после слегка прищурился, когда из-за горизонта показались первые лучи яркого солнца. Рассвет был поистине красив. Наверное. Юноша смог разглядеть его лишь через отражение в глазах Арсения, который смотрел на восход солнца так невинно и с детской радостью, немного приоткрывая губы, округляя глаза и зачарованно рассматривая каждый появляющийся луч. Именно в тот момент Антон понял — влюбился, погряз, влип по полной, утонул с головой. И с этим ничего уже не сделаешь. Шастун качнул головой, сбрасывая с лица появившуюся светлую улыбку. Эти воспоминания оставили в душе столько тепла и восхищения, что нереально было устоять, чтобы не улыбнуться. Косо, почти не живо. Но улыбнуться. И вот кто в тот момент мог сказать Антону, что он погрязнет настолько сильно в любви, чтобы прям до боли, до подкашивающихся коленок и сбитых в кучу мяса костяшек пальцев и локтей, до учащённого сердцебиения и горьких слёз? Кто мог сказать, что он будет скрывать свои настоящие чувства за пеленой актёрского мастерства, которым он в помине никогда не обладал? — Как так вышло, что сейчас всё настолько сложно? — сбивчиво сам у себя спросил парень, затушивая так и не дотлевшую сигарету о подошву ботинка и закусывая нижнюю губу в попытке вспомнить, как так получилось. Почему чувства стали настолько тяжёлым грузом, что Шастун решил попытаться залечить их Ирой? Понемногу он начал вспоминать то, что творилось с ним все эти годы влюблённости. Сначала на ум пришли воспоминания о том, как Антон отрицал свои чувства, заперевшись в своей квартире, не отвечая на звонки и сообщения. Потому что было больно. Больно принимать всё то, что убивало тебя изнутри. Так не хотелось принимать то, что не имело счастливого конца с самого начала. Наверное, единственное, что он сделал из «правильного» — это написал Арсению короткое сообщение, где соврал о своём позднем заболевании ветрянкой, которой переболел ещё годика в четыре до знакомства с Поповым. Но тот, естественно, об этом не знал, так как, ну, глупо было говорить о своих давних болячках. Затем в памяти всплыл момент, когда у Арсения появилась временная девушка, с которой брюнет провстречался не более полугода. Шастун, правда, тогда этого знать никак не мог, в результате чего, уже приняв свои явные невзаимные чувства к лучшему другу, он заметно похудел, перестал выходить так часто на улицу, общаться и перезваниваться с Поповым и на некоторое время забил на институт. Снова. Попов тогда искренне не понимал такого поведения парня и всячески пытался разузнать хотя бы причину, а там и как-то помочь. Но когда Шаст глупо отмахивался, выдавливал на своём бледном, осунувшемся лице неживую улыбку и сиплым голосом говорил: «Всё хорошо, правда», Арсений верил. Тогда он был не таким проницательным, как сейчас, и с лёгкостью пропускал мимо глаз истеричный, а не заразительный смех, глубокие синяки под глазами, неумело замазанные тональным кремом, частый пустой взгляд, направленный сквозь мило воркующую парочку. Когда Арс расстался с девушкой, всё прошло, но не совсем. Актёрская игра стала спутником жизни Шаста, и он никак не думал, что когда-нибудь друг сможет её раскусить. Такое поведение повторялось раньше часто, с промежутками в три-четыре месяца. Один раз даже дошло до того, что шатен стал спиваться у себя в квартире, впуская в неё только доставщиков еды и распутных шлюх, из которых после вытрахивал, кажется, всю душу, до боли кусая девушек в ключицы и тазобедренные косточки, затем лишь вслед кидая растрёпанным проституткам пачки с купюрами денег. Это происходило в то время, когда открытый совместно с Арсением и Серёжей бизнес начал заметно процветать, но Шастун на него яро забил, посылая друзей через железную дверь квартиры куда подальше. Правда, после того, как он в последний раз крикнул им: «Да заебали, отъебитесь уже, а?!», дверь была выбита друзьями Матвиенко из ОМОНа, а Антон был грубо встряхнут Поповым за грудки рубашки. После такого он снова взялся за ум — будто у него был другой выход. Антон грустно усмехнулся, думая об этих не совсем весёлых моментах в своей биографии и, вспомнив про открытый попкорн, принялся его медленно поедать. Затем уже появилась Ира. Яркая, красивая и немного вредная на первый взгляд. Но на деле — до жути капризная и мозговыносящая. Ссорились они слишком часто, и каждый чёртов раз Шаст, натянув на голову капюшон пониже и сурово поджав губы, трусливо приходил к Арсению, дабы тот поддержал, напоил вкусным чаем и дал дельные советы по примирению с Кузнецовой. Антон, естественно, даже не слушал его. Он рассматривал. Рассматривал заново каждую незначительную деталь в мужчине, стараясь запомнить её как можно тщательнее, чтобы ночью, уткнувшись лицом в тёплую подушку или комок из одеяла, тихо скулить от невозможности прикоснуться более интимно, ближе, чем он мог себе позволить. Красивая слегка вытянутая шея с изящно выпирающими ключицами, видными из-под ворота растянутой домашней футболки, прищуренные от дыма сигарет, которые Арс иногда разрешал курить другу прямо в квартире, лазурные, как чёртовы озёра, глаза, слегка приподнятый нос, жмурящийся от всё того же дыма, сухие губы, которые, кажется, никогда не были хоть когда-то влажными. Губы, к которым Антону посчастливилось прикоснуться целых три раза, за каждый из которых юноша до смерти винил себя. Каждый раз при наблюдении за мужскими мягкими губами у него начиналась самая настоящая ломка. Руки чесались, перебирая кольца на пальцах и царапая браслетами запястья, зубы с силой закусывали нижнюю губу или щёку изнутри, брови же грустно сводились к переносице, а в памяти появлялись моменты таких желанных поцелуев. Жарких, нежных, односторонних… — Когда был третий поцелуй? — опережая свои мысли, вдруг задумался Антон, хмуря брови и сжимая между зубов сладость. Он что-то вспомнил, и его брови тут же грустно сошлись у переносицы, уголки губ опустились вниз, выдавая лишь тихий смешок, не предвещающий ничего хорошего. Это произошло несколько лет назад. — Я же говорил, что здесь будет круто! — перекрикивая музыку, громко воскликнул Матвиенко, насильно запихивая двух друзей в клуб. — Ну, не особо… — вставил своё слово Антон, краем уха слыша смешок от Попова. — Замолкли оба! Наш бизнес растёт и процветает с каждым днём всё больше и больше, и я даже слышать ничего не хочу об отказе отметить это событие, — Серёга буквально за шкирку приволок парней к барной стойке, впихивая каждому в руки по рюмке с виски. Антон и сам не понял, в какой момент пропал Серёжа, а Арсений стал вусмерть пьяным и стоял сейчас около какой-то также не особо трезвой девушки в короткой мини-юбке, с размазанной вокруг губ и на щеке ярко-фиолетовой помадой. Сам Шастун выпил не более трёх рюмок с виски и меньше четверти банки с пивом. Он и сам не осознал тот момент, когда девушка жарко впилась в губы Попова ядовитым поцелуем, а руки шатена грозно сжались на теперь смятой жестяной баночке с хмельным напитком до побеления костяшек пальцев. Он и сам не сообразил, в какой момент за руку схватил друга и повёл в сторону туалета, где, убедившись, что никого нет рядом, грубо прижал пьяное и ничего не соображающее в данный момент тело к холодной и грязной стене около раковин. — Ты такая сволочь, Попов, — прорычал Шаст и грубо поцеловал Арсения, прижимаясь к нему всем телом. Он жадно целовал до сих пор сухие губы, требовательно запускал мокрый язык в расслабленный рот, пошло проходился им по кромке зубов и горячему чужому языку. Плюнув на приличия, оцарапал подстриженными, короткими ногтями живот около пупка и оставил яркий засос около ключицы, что-то бредово шепча брюнету на ухо. В последний раз поцеловав мужчину в подбородок, парень отстранился и заглянул в абсолютно пустые голубые глаза, которые, кажется, смотрели куда-то сквозь Антона, будто того и вовсе не было. — Как же я тебя ненавижу, — процедил Шастун, понимая, что его попросту не слышат. — Настолько сильно, что больно становится не то что дышать, жить больно, сука, — он говорил грозно, не смея повышать тон голоса, потому что это было бесполезно. — Почему ты просто не можешь понять, что я люблю тебя? Что я нуждаюсь в тебе, идиот, как в ёбаном кислороде? — на лице всё такого же безжизненно пьяного тела появилась кривая, ничего не значащая улыбка. — Отвечай! — Антон глухо ударил кулаком о плитку на стене в паре миллиметров от головы Арса, но тот просто продолжил молчать, глупо улыбаясь и опустошённо смотря в грудную клетку юноши. — Ах да, я же совсем забыл! Ты же вусмерть пьяный! — слегка прикрикнув, Шаст стал говорить почти шёпотом, выцеживая каждое слово, пропитанное ядом. — Ты же из-за долбанного алкоголя даже не вспомнишь и слова из моего монолога. — Я… вспомню… это ты нихрена не… — что-то стал мямлить Попов, стукаясь головой о стену позади. — Заткнись! — во всё горло взвыл Шастун, больно ударяя кулаком о стену дважды. — Я ничего не забываю, в отличие от тебя, просто изображаю свою забывчивость, чтобы не допустить нашей ссоры! Ведь, если я скажу на пьяную голову хоть что-то не то и буду помнить об этом, ты меня кинешь! А я не хочу потерять тебя! Буквально проорав всё это, шатен зажмурил глаза и сжал губы в тонкую полоску. Он отошёл на пару шагов от друга и осел около него на грязный пол, зарывая лицо в своих ладонях и пару раз ударяя локтём о стену. — Если бы… — хрипло стал шептать он, кусая губы и сдерживая подкатившие к глазам слёзы. — Если бы ты смог дать мне обещание, что когда-либо ответишь на мои чувства взаимностью, поверь, я бы ждал хоть всю вечность. Да, было бы ужасно больно осознавать, что сейчас ты с кем-то другим, что ты продолжаешь не любить меня, но я бы ждал, — он выдохнул воздух через нос, стараясь овладеть собой. — Я и сейчас таю надежду на твою взаимность, хотя ты и не давал никакого обещания, — Шаст убрал руки от лица и повернул голову на друга, осевшего на пол, закинувшего голову назад и уснувшего прямо в таком положении. — Сука. Шастун косо и не живо улыбнулся, продолжая сверлить взглядом неизвестную точку в воде. А ведь и правда, на следующее утро после той попойки Арсений ничего не вспомнил. Он лишь недоумённо посмотрел на друга, стоя у зеркала в квартире шатена, и задал единственный вопрос: — Откуда это у меня? — он провёл пальцами по обкусанным губам, насыщенному засосу у ключиц, мелким царапинам около пупка. — Я, думаешь, помню? — невесело усмехнулся тогда Антон. — Я же тоже выпивал, а ты знаешь, что теперь уж точно не вытащить из моей головы и капли воспоминаний. Антон почесал подбородок, откладывая наполовину пустую банку с попкорном на песок, и задумчиво посмотрел вниз, закусывая щёку изнутри. Невольно вспомнилось, как Арсений рассказывал ему о чувствах к какой-то девушке в Сан-Франциско. Шаст тогда счастливо улыбнулся и принялся расспрашивать у друга про неё, хотя на самом деле в душе царил ураган, сметающий все ниточки надежды в одну кучу и разрывая их пополам. — Нужно прекращать таить надежду на его взаимность. Дать ему жить спокойно, без моих периодических загонов, да и самому попробовать возобновить отношения с Кузнецовой, — мысленно сам себе сказал Шаст, на деле лишь понимающе кивая на просьбу друга, что тот расскажет о той даме немного позже. Затем пришли мысли о солнечной Италии, в которой шатен решил попрощаться со своей надеждой окончательно. Подсмотрев костюм друга на бал-маскарад, пока тот быстро прятал его под гостиничную кровать в отеле, Шастун уверенно и в одиночку пошёл рушить свои мечты на «праздник». Найти Попова было сложно в таком сборище людей. Было много похожих на костюм брюнета нарядов, но только один показался парню наиболее знакомым. К нему юноша и направился, неловко улыбаясь и замечая на себе пристальный взгляд карих глаз. — Чёрт, они карие. Это не Арс, — Антон уже предпринял попытку отступить, но мужчина подал голос, тем самым позволил Антону тихо выдохнуть от облегчения. Не ошибся. Шастун ожидал чего угодно, когда несмело притянул брюнета в чёрном костюме к себе за затылок и сладко поцеловал: звонкой пощёчины поверх белой гуаши, сильного удара в солнечное сплетение или живот, отборных русских матов вперемешку с английскими. Всего. Но никак не того, что тот, замешкавшись на пару мгновений, ответит. Причём так сладко и нежно, что шатен буквально поверил в сказку о Золушке и всех диснеевских принцессах в целом. Но, осознав наконец-то, что Попов даже не в курсе о поцелуе именно с Антоном, Шаст отстранился и, печально улыбнувшись, ушёл, низко склоняя голову и проводя большим пальцем по красно-белым губам. — Зачем ты тогда ответил? Для чего не убил всю надежду целиком? — хрипло прошептал Антон, как в воспоминаниях проводя большим пальцем по обкусанным губам, сжимая его между ними и вновь жмуря глаза. — Зачем все эти намёки на что-то хорошее, если ты влюблён в девушку? Очередное воспоминание. Франция. Париж. Мост влюблённых, на котором произошёл тот самый роковой поцелуй. То, о чём Шастун жалел больше всего. Поддался провокации друга, поддался своей влюблённости. А всё для чего? Для того, чтобы после осознать, что Арс его использовал. Точно так же, как это делал Антон по отношению к Ире — пытался залечить душевную рану от неразделённой любви к девушке другим человеком, Антоном. — Ведь Антоша поможет, Антоша всё выдержит, — вновь начал злиться на всю ситуацию юноша и истерично стукнул стопой о песок, утыкаясь лбом в колени. А чего он ещё ожидал? Поцелуя по любви, взаимность и долгую счастливую жизнь? Нет, получите и распишитесь — Арс каким-то образом догадался о его чувствах и теперь думал, что может использовать это в своих целях, просто залечивая свои раны. Как только он не может понять, что это бесполезно? Это сделает только больнее для обеих сторон. Но это не та причина, по которой Шастун более не поддавался на провокации друга. Не боль, которую мог причинить мужчина ему и его и так растрёпанным чувствам. Он боялся за Арсения, что тот наступит на те же грабли, начав встречаться с нелюбимым человеком, как когда-то сделал Антон. Он боялся, что Попов не выдержит, поняв, что это не помогает, и замкнётся в себе, всё чаще надевая на лицо актёрскую улыбку. — Которую он теперь надевает при разговоре со мной, — меланхолично подметил парень. Ведь так и есть. Попов уже начал закрываться, он натягивал лживую улыбку и нервно смеялся. Антон, увы, заметил это слишком поздно. Заметил бы раньше — помог. Неизвестно как, но постарался бы вдолбить другу в голову, что не нужно поступать так, как он сам несколько лет назад. Ну и в малом количестве Шаст боялся измены. Боялся того, что друг, став его парой, втихаря будет спать со шлюхами из клубов, а в трубку слащаво и неискренне шептать: «Я тебя тоже люблю и очень скучаю». Так же поступал Антон по отношению к Кузнецовой, которая пусть и не любила его — шатен знал о её похождениях к «подругам» — но хотя бы немного скрашивала его одиночество. Парень знакомился с разными бабами в клубах и трахал их в тесных кабинках туалетов. После случая в Германии, когда он, забыв про Арса, спалился перед ним, что переспал с ещё одной девушкой, Шаст стал часто уходить из номера, не распространяя информацию о своих похождениях, и сам в одиночестве направлялся в разные клубы, подцепляя всё больше шлюх для своего удовольствия. Иногда, конечно, парень шёл в кафе, где, заказав себе чаю, просто размышлял обо всём на свете, лишь бы не находиться рядом с другом, с которым в последнее время стало ещё тяжелее. — Эй, Тох, я всё. Поехали? — неожиданно за спиной появился очаровательно улыбающийся Арсений, заставляя шатена вздрогнуть, и тот, быстро стерев засохшие дорожки слёз со щёк, повернул голову к нему. — Ты как? — Уже лучше, — Шастун натянул на лицо облюбованную тёплую актёрскую улыбку, — нужно было лишь подышать свежим воздухом. — Ну тогда хорошо, — кивнул Арс, также натягивая на лицо неживую улыбку. — Ну, пошли? — он бегло пробежался по лицу друга, замечая всё: не до конца стёртую солёную тропинку около левого глаза, ещё более обкусанные губы, пустоту в зелёных глазах и, конечно же, лживую улыбку, которую он научился распознавать по одному лишь взгляду на неё. — Ага, — замечая такую же улыбку на лице у мужчины, Шаст слегка поджал губы и быстро поднялся на ноги, забрасывая в рюкзак попкорн и закидывая на плечо портфель. — Пошли.