Последний призрак Коммунизма

Где-то приблизительно во время обеда, когда большая часть детей всё ещё спала в доме СССР, скрипнула входная дверь. Двое из четырёх детей сразу же встрепенулись, услышав знакомый скрип двери и твёрдые шаги отца, и, наспех приведя себя в порядок, сбежали вниз по лестнице. Они снова нарушали режим, спали до двенадцати и не делали зарядки. На пороге стоял их отец, СССР, оставивший сумку с продуктами на столе: он немного недовольно смотрел на только что спустившихся со второго этажа детей. Они, поняв, в чём был укор со стороны отца, немного опустили головы и виновато улыбались ему. Украина приметила, что за спиной их отца кто-то прятался, но ничего не сказала, будучи уверенной в том, что это Казахстан. СССР, сложив руки на груди, спокойным голосом заговорил: — Я сколько раз говорил, чтобы в моё отсутствие вы не нарушали режим? — сказал Союз немного повышенным голосом, положив руку на комод и ритмично постукивая пальцами по дереву, выражая своё недовольство. — Прости… — сдавленно прошептала Украина, Россия, тихо поддакнув, кивнул, — Мы больше так не будем. — Знаю я ваше «не будем»… — СССР вздохнул, унимая своё негодование, — Я хотел вас познакомить с вашим новым братом. Его зовут ГДР… Ребёнок за спиной Союза переполошился и сжал руками края его шинели. Он явно побаивался предстать перед своими новыми братьями и сёстрами. Он сжимал шинель Союза так, словно держался за последнюю соломинку. СССР аккуратно подтолкнул его, выводя из-за спины. ГДР изо всех сил упрямился и не хотел выходить. Когда же Союзу наконец удалось представить их нового брата старшим детям, ГДР был в растерянности и мялся на одном месте, отводя взгляд. Россия подошёл к нему и, приветливо улыбаясь, протянул ему руку. ГДР замешкался, отводя глаза, и пожал руку России. Тот обнял нового братца, вызывая неловкую, но радостную улыбку на лице ГДР. Украина сначала смотрела на то, как её брат и вечный соперник уже, кажется, подружился с новым членом их семьи и скромно улыбается ему. Увидев, как рукопожатие было окончено, он сначала вежливо улыбнулась Восточной Германии и, подойдя к нему практически вплотную, обняла. Новый человек в их доме, как думал СССР, да и сам ГДР, прижился, но насколько это правда выяснится уже после того, как остальные дети познакомятся. СССР попросил Россию разобрать пакет, стоящий на стуле, и он, как самый старший, тут же побежал осматривать содержимое, принесённое из магазина, а Украина тут же кидается вслед за ним, чтобы не дать своему брату умять все самые лакомые куски, которые могут там находиться. СССР только покачал головой и тихо хихикнул, понимая мотивацию своих детей. Он посмотрел на ГДР, который озадаченно вглядывался в глаза СССР, пытаясь найти ответ, что ему делать дальше. Добродушно ему улыбнувшись, коммунист повёл мальчика на верхний этаж, где и были жилые комнаты. Он провёл ГДР мимо нескольких других, большая часть которых была пустой и ничейной, но лишь до той поры, пока остальные его дети не вернутся из Сибири, куда он отправил их пережидать войну ради безопасности; когда они через неделю вернутся, то тут уже не будет так тихо. СССР остановил немца перед дверью и, сказав, что это теперь его комната, открыл перед ним дверь. Комната не выделялась чем-то особенным; это было небольшое помещение с ковром, мягкой на вид кроватью и столиком с несколькими стульями. Где-то на стенах развешаны плакаты с разными лозунгами, а около кровати висел узорчатый ковёр. Даже от такого простого вида ГДР был в восторге и готов был чуть ли не прыгать на месте от радости. Сначала СССР смутила такая реакция: он уже было подумал, что ему не понравилось, и хотел предложить ему другую комнату, как ГДР обнял Союза за живот (именно туда доставали его руки) и стал тихо благодарить коммуниста. СССР тоже было расчувствовался и обнял нового члена семьи, присев на колено и взлохматив его немного растрёпанные волосы. Когда же он выпустил ГДР из своих объятий, тот сразу же пошёл осматривать свою комнату, и его взгляд был устремлён на мягкую кровать, устеленную бельём в светлых тонах. Он, не долго думая, запрыгнул на неё и развалился в форме звезды, вжимаясь в мягкое и свежее постельное бельё. СССР по внешнему виду и едва заметной заторможенности понял, что ребёнок сильно устал, и предложил ему немного выспаться, на что уже взбодрённый радостью ГДР помотал головой и спросил: — А можно я пойду с братом и сестрой поиграю? — его глазки сияли, а ручки он рефлекторно сложил в замок. — Конечно… Беги… — коммунист ему добродушно улыбнулся и, уже глядя в след ребёнку, умилялся. Он прикрыл дверь комнаты и пошёл к другой. Он шёл, проводя пальцами по стене. СССР дошёл до комнаты младших и, приложив ухо ко двери, прислушался. За её тонкой деревянной поверхностью слышалось тихое сопение. Видимо, Казахстан с Беларусью ещё спали. СССР открыл дверь и своим твёрдым голосом скомандовал: — Дети, подъём! — рявкнул он, как-будто отдавал команду солдатам. Беларусь и Казахстан, за секунду встрепенувшись, ещё в полусонном состоянии замерли перед кроватью по стойке смирно. — Обед через час, а вы ещё спите?! Вы без сладкого хотите остаться? — спросил СССР, повышая голос. — Н-нет… — замотали головой дети. — Тогда быстро умываться и делать зарядку! — скомандовал СССР, и Казахстан тут же направился к двери, а за ним и Беларусь. Сын покинул комнату, тогда коммунист подошёл к маленькой Беларуси, которая тоже одевалась, чтобы выйти вслед за Казахстаном: он оделся гораздо быстрее своей младшей сестрёнки, самой младшей в семье. СССР присел рядом с ней на кровать. — Как твоё плечо? Всё болит? — спросил коммунист, рукой прикасаясь к левому плечу девочки. — Всё болит… — она немного отдёрнулась, приподнимая рукав футболки — там красовался бинт. — Давай посмотрим… — сказал Союз, аккуратно развязывая бинт. Он разматывал его медленно и аккуратно, пытаясь ничего не задеть. Небольшая на вид рана, колотая. Врач подтвердил, что она сквозная. Беларусь знала, что останется шрам, хоть и отец с самого начала пытался её переубедить, а потом просто просил не обращать внимания. Взяв с тумбочки новый бинт, СССР стал перевязывать рану. Беларусь не говорила, кто это сделал, хотя подозрения, как бы, казалось, были очевидными. Она только говорила, что попала в плен к Рейху и смогла бежать, немного напакостив напоследок. Наконец закончив разбираться с раной, СССР вышел из комнаты и сказал Беларуси бежать умываться и есть, чем она тут же и занялась. После утренних, а, точнее сказать, дневных процедур, Беларусь отправилась на кухню, где собралась вся семья, включая её новоиспечённого члена. Беларусь, заприметив ГДР, тут же вжалась в руку СССР, сминая её своими крохотными пальчиками. СССР даже зашипел от боли, на что после ответил только удивлённым взглядом и попросил её отпустить руку. Чувствуя тяжёлый взгляд отца, она отпустила руку, но не отодвинулась. Конечно, СССР сразу понял, из-за чего такое поведение у обычно весёлой и резвой Беларуси. Наверное, она просто боялась «нового брата», что было неудивительно после пережитого ею. Попасть в плен к Рейху в самом начале войны, бежать и выживать ещё два года в лесу. Психика любого пошатнётся, не то что у ребёнка. Несмотря на то, что у стран психика более устойчивая и сильная, нежели у обычных людей, но она так же уязвима ко внешнему воздействию, пусть и нужны более колоссальные события. Остальные дети носились вокруг ГДР, то и дело прерывая трапезу, который был несколько смущён таким огромным количеством внимания. Все тарелки были пусты, и дети, кроме Беларуси, отправились играть, а она только опасливо за ними наблюдала из-за порога. На кухне шуршала вода, это СССР мыл посуду. Намыливая очередную тарелку, он вслушивался в радостные крики детей, но не мог услышать голос Беларуси. Он вздохнул, откладывая очередную тарелку на полку с посудой, и, не снимая фартука, вышел с кухни. Союз приметил маленькую шпионку, наблюдающую за игрой братьев и сестры. СССР, видя её осторожность, аккуратно подошёл и погладил по голове, по в меру длинным волосам, заплетённым в косичку. Беларусь сначала вздрогнула, а потом плавно обернулась на отца. — Ты чего здесь стоишь? — как можно ласковее спросил коммунист, продолжая гладить ластящуюся к его руке Беларусь, — Стесняешься перед своим новым братом? — М…Нет… — Беларусь снова повернулась к порогу, смотря на играющих братьев и сестру, — Просто не хочу… Она всё упрямилась и отнекивалась. — Давай, иди, упрямица! Не боится она. Трусиха! — Союз усмехнулся и подтолкнул Беларусь через порог, будучи уверенным, что она просто стесняется или ревнует своих братьев и сестру. — Неправда! Не боюсь я его! — она, возмутившись, топнула ногой. Беларусь нехотя вышла вперёд и, улыбнувшись, навалилась со спины на Украину и Казахстана, те улыбнулись ей в ответ и посадили рядом с собой. За игрой и в весёлом детском смехе день прошёл хорошо, но она так и не обмолвилась ни единым словом с ГДР, но он не расстраивался и был полон надежд подружиться здесь со всеми. СССР оставил тарелки с ужином, роль которого сегодня выполнял салат и бутерброд с малиновым вареньем, а сам ушёл разбираться с накопившимися документами, заранее позвав детей есть. Он из своего кабинета наблюдал за тем, как дети ели, дружно болтая и невольно вызывая у него улыбку на лице. Намучился он с ними, намучился и полюбил. Скоро дома станет куда многолюднее, остальные дети вернутся из детского лагеря, и он уже не ограничится шестью тарелками. Коммунист подписал очередной документ, отложив его в сторону. Всё же, его немного волновала такая осторожность Беларуси, он, конечно, по большей части списывал это состояние, пережитое ею, но, всё-таки, его это беспокоило. Дети, разразившись радостным смехом, наперегонки побежали наверх, Советский Союз усмехнулся и углубился в документы. Он услышал тихий шёпот. Он встал, опираясь на стол, и направился на кухню, откуда и доносился звук. Всё затихло. СССР увидел, как Беларусь и Украина тянутся за баночкой ещё не закончившегося варенья, они немного оторопели, увидев СССР. — Что вы тут делаете! — раздался грозный голос Союза, который, сложив руки на груди, недовольно глядел на них. Сестрёнки сразу же убежали к лестнице, а по ней на второй этаж. — Вот же, сладкоежки! — хмыкнул, ухмыльнувшись, СССР, убирая баночку варенья повыше от всяких там любителей сладкого. ***(прошёл год) — Ну почему я должна за ним следить?! — возмущалась Беларусь, насупив свою мордочку: она недовольно глядела на СССР, который оставляет её присматривать за приболевшим ГДР. — Потому что ты единственная, кто остаётся дома. — СССР сделал пару шагов по направлению к ней и присел на колено, — Россия в больнице… — он посмотрел на Казахстана, пожал плечами и отвёл взгляд в сторону, — …А остальные мне помогают… Так что, остаешься только ты… СССР потрепал её по голове. — Но я ведь тоже могу помочь! — подпрыгнула на месте Беларусь, возмущённо опустив руки и сжав их в кулаки. СССР привстал и помотал головой, показывая на своё левое плечо, дав понять Беларуси, почему она не сможет им помочь. Девочка опустила голову и понимающе кивнула. СССР с остальными детьми вышел за порог и, отдав последние ценные указания Беларуси, закрыл дверь, оставляя белоруску и ГДР одних в квартире. Беларусь была очень недовольна таким положением дел: мало того, что она должна была присматривать за этим «братом», так ещё и в одиночку, если бы не ослабленная из-за этого же немца рука, то она спокойно могла бы пойти с отцом, и они, возможно, даже навестили бы Россию в больнице. Пару дней назад он испытывал небольшую установку для полётов Казахстана, на которой был должен попробовать летать, но, не справившись с управлением, он врезался в дерево и сломал себе ногу и ребро. Союз говорит, что вернётся он только через три или четыре месяца. Дома одной было очень скучно, и Беларусь решила всё же проверить подопечного. ГДР всё так же лежал на кровати; горло перевязано шарфом, а сам он спит, завернувшись в одеяло. Беларусь намеренно хлопнула дверью так громко, чтобы прервать его сон. Он неохотно открыл глаза и посмотрел в сторону звука. Беларусь недовольно взяла со стола градусник и молча протянула ГДР. Тот взял и вставил себе в подмышку. Беларусь продолжала молча ждать десяти минут. Она отвернулась от ГДР и смотрела на часы с маятником, и, словно загипнотизированная, немного покачивалась вместе с ним. Первым тишину комнаты, нарушаемую лишь тиканьем часов, прервал ГДР: — Всё же решила мне помочь? — осипшим голосом произнёс ГДР с едва заметной улыбкой. — Только потому, что отец попросил… — фыркнула Беларусь, даже не повернувшись к нему лицом. — Почему ты не общаешься со мной? — улыбка с его лица пропала, но он продолжал надеяться на то, что единственный человек в этом доме, который не признавал его своим братом, наконец признает. — Ты понимаешь, как я многого лишилась из-за тебя? — спросила она, наполовину развернувшись: Беларусь глядела на него сверху вниз, с нескрываемым раздражением, — Только из-за тебя у меня одна рука слабее другой и постоянные навязчивые воспоминания, которые трудно игнорировать! Мне просто становится страшно! — фыркнула Беларусь и, закрывая глаза, демонстративно отвернулась от него. — Я не хотел тебя пытать… — всхлипнул ГДР, — Но что мне оставалось? — Ты мог не пронзать мне плечо насквозь… — Беларусь минуту или немного больше сидела, схватившись за голову — это упоминание непроизвольно вызвало у неё тяжёлые воспоминания, но психологи научили справляться с ними. Беларусь повернулась к нему и забрала градусник, рассматривая значения на нём, — У тебя высокая температура, выпей таблетки. Она с небольшим стуком положила на тумбочку пачку с ними, а сама куда-то ушла. На кухне было необычно тихо, никого, кроме них, в пустой квартире не было. Беларусь берёт чай и немного насыпает в чашку. Чай хороший — индийский. Беларусь всё рассматривала, как в горячей воде плавали небольшие крупинки чая, наполняя чашку красноватым цветом, над которой клубился лёгкий пар. Она кинула в чашку дольку лимона и, взяв её за ручку, отнесла ГДР. Она всё ещё была очень недовольна тем, что осталась дома с больным. Чашка уже стояла на тумбочке, над ней перетекал едва заметный пар. ГДР поднял чашку чая и сделал глоток, как тут же начал откашливаться. Он пил только сладкий чай, впрочем, ему нельзя было вставать, а Беларусь, вероятно, пошлёт его куда подальше, так что, теперь лучше выпить это или оставить так. ГДР кое-как допил чай и, тихо поблагодарив, снова лёг на кровать, читая книгу. Беларусь забрала кружку и кинула её в раковину. Сама она сидела на кухне, играясь с какой-то диковиной деревянной игрушкой. Время прошло достаточно незаметно, и СССР с остальными братьями и сёстрами пришёл ближе к вечеру — в приподнятом настроении, но все ужасно уставшие. Дети, желающие перекусить после долгой поездки в город, забрались на кухню. Беларусь вышла оттуда, чтобы не мешать стае голодных братьев и сестёр. К ней, наблюдающей из-за двери, подошёл СССР и погладил по голове. Он приподнял её на руки и тихо спросил: — Ну, что? Как там ГДР? Живой, надеюсь? — с долей усмешки спросил СССР, опуская Беларусь на пол, — Все лекарства дала ему? — Все… — утвердительно кивнула Беларусь, вытягивая голову. Коммунист, понимая, что она от него хочет, потрепал её по голове. — Молодец… — улыбнулся СССР, подталкивая её к комнате ГДР, где и лежал маленький больной, — И чего это вы с ним вечно ссоритесь? — спросил Союз. — Просто… — Беларусь на секунду осеклась. Она ненавидела ГДР за то, что он однажды пронзил ей плечо, сильно повредив руку, но СССР об этом не знал, никто из ныне живущих, кроме неё, самого ГДР и его сестры об этом не знал. — Что «просто»? — заинтересованно переспросил СССР. — Просто… — Беларусь всё же колебалась, стараясь принять правильное решение. Что будет с ГДР, если папа узнает о том, что с ней произошло? Будет ли её мучить совесть, если она всё расскажет? Совесть её до сумасшествия доведёт, если СССР всё-таки решит его выгнать… Всё же, несмотря на ненависть, она не хотела рушить ничьи судьбы, — Просто… Это не важно, пап… Беларусь с улыбкой на лице обняла руку отца, тот её тоже приобнял в ответ и отправился в комнату ГДР. Он лежал как ни в чём не бывало, и, казалось, тихо дремал в своей постели на втором этаже. СССР улыбнулся и снова прикрыл дверь. А потом повернулся к Беларуси и потрепал её по голове, отчего она только больше стала ластиться к его руке. — Эх, подлиза, идём… — они отправились на кухню к остальным.