Персик расцветает

      Под закрытые веки пробирался свет, казавшийся под кожей красноватым. То ли она под лампой лежала, то ли под солнцем, то есть, под окном, за которым ярко светило солнце. Это понял выползающий из небытия разум через… несколько минут, наверное, после пробуждения. Потом понял, что, наверное, всё же под окном — зачем кому-то, кроме солнца, светить ей в лицо и мешать ей этим жить?       Зачем кому-то, кроме солнца…       Реборн.       Одиночество в пустом доме, ненужность, бесцельность.       Руки.       Где… Где она?..       Всё неожиданно вспомнилось, непонятно, почему только сейчас. Как будто спало где-то внутри, а сейчас было жестоко разбужено внезапной ассоциацией? Вернее, не ассоциацией, с Реборном солнце точно ассоциироваться не могло, скорее прямым напоминанием. Какая разница? Почему она вообще об этом думает?       Да и вообще зачем хоть о чём-то думать? Лучше бы она потеряла память, вот и всё, о чём тут ещё можно подумать?       А, нет, лучше бы она умерла, как и хотела — не помнить, конечно, было бы приятно, но она всё равно осталась бы прежней. И мир тоже никогда не изменится, сколько ни смотри на него по-новому.       Но…       …ведь её кто-то спас.       Влез к ней домой для этого, то есть, наверняка что-то от неё хотел… стоп, в смысле, хотел? Обворовать хотел, увидел самоубийцу, решил вызвать скорую для плюсика в карму? Было бы смешно, если бы она помнила, что такое смеяться.       А на самом деле, видимо, очень глупый вор. Как он ещё не попался, интересно?       — Кто эта девушка? — спросил кто-то довольно далеко от её постели, кажется, даже за тонкой стенкой. Тсунаёши поняла, что до этого она слышала и неторопливые шаги, просто не обращала на них внимания.       — Это неважно, — ответил другой голос.       — Я не настаиваю. Но вы внезапно решили… поправьте меня, если я ошибаюсь… воевать с Вонголой? Уничтожить Вонголу? Могу предположить, проучить Вонголу? Это было слишком неожиданно, я подумал, что она может быть как-то с этим связана.       Говорил этот человек очень мягко, но, несмотря на содержание речи, без намёка на извинение в голосе.       — Она связана. Но будет ошибкой сказать, что я преследую цель исключительно отомстить за состояние этой девушки или что-то в этом роде. Своими действиями, да, не спорю, отчасти связанными с этой девушкой, Вонгола нанесла серьёзное оскорбление бывшим Аркобалено, что особенно неприятно, при участии Реборна. Это может быть неочевидно, но этого нельзя не учитывать. На самом деле, мне стоило сделать это раньше, но у меня не было всей информации.       — Не хочу выглядеть осуждающим, но вы, мастер, сейчас довольно неумело пытаетесь спрятаться под маской объективных причин.       — Да, вы правы, я не умею прятаться, поскольку никогда этого не делал и не делаю сейчас. Я считаю, вы имеете исключительное право выглядеть как угодно и осуждать меня за что угодно, так как из этого состоит наша человеческая жизнь, и ровно по этой же причине я волен делать что мне угодно, пока это не мешает тем, кому я не хочу мешать. Если я на данный момент мешаю кому-то, кому, как вам кажется, не хочу — я буду рад услышать об этом. Что до объективных и субъективных причин, я не хочу и не буду скрывать, что для меня эта девушка очень важна.       Ой, да ладно. Кому она там важна? Да ещё настолько крутому, что мог начать делать что-то там с Вонголой, то ли защищая поруганную честь бывших Аркобалено, то ли мстя за какую-то там самоубийцу. Голос был смутно знакомый, но Тсуна точно слышала его от силы пару раз в жизни. Собеседник этого человека, хорошо осведомлённый о его делах, называл её в своей речи просто «девушка» и спрашивал, связана ли она с Вонголой, то есть, понятия не имел, кто она такая, а ответа на прямой вопрос не получил. Значит, не очень-то она и важна?       Она — какое-то прикрытие?       — А другие бывшие Аркобалено разделяют ваше мнение об оскорблении?       — Не могу быть в этом уверен. Впрочем, если когда-нибудь на них снизойдёт просветление, они будут мне благодарны. Я знаю, что вы всё ещё недовольны моими действиями и ответами, но я стараюсь никого ни к чему не обязывать.       Угрозы не слышалось ни в единой фразе этого мастера, хотя большинство знакомых Тсунаёши начали бы убивать собеседника, услышав хоть каплю сомнения в его голосе. Отец, человек на редкость могущественный, весьма прозрачно намекнул бы собеседнику на риски, возникающие в подобном разговоре, и неважно, с кем бы он при этом разговаривал. А на Реборна даже смотреть было страшно, причём всегда, вне зависимости от ситуации.       Если бы вместо Реборна с ней был подобный человек, может быть, она и добилась бы всего того, чего от неё хотели?       Нет, хватит. Не надо пытаться видеть в ком-то ещё причину своей никчёмности.       — Но люди слишком уважают и любят вас, чтобы не обязаться.       — Безусловно. Разве я могу этого не осознавать?       Вот как, интересно, можно сказать подобную фразу вообще без капли угрозы? Тсуна совершенно этого не понимала. Так, действительно, могли разве что китайцы… она до сих пор думала, что только какие-нибудь древние китайские монахи.       Ой. Китайцы. Они же разговаривали по-китайски, а она до сих пор просто слушала и никак этого не отметила. Видимо, Реборн всё-таки хорошо её натренировал даже в этом ужасном языке. Непонятно только, зачем.       То есть, это китайцы… триады? Пошли что-то делать с Вонголой? А зачем им тогда какая-то Савада Тсунаёши?       — Стоило мне ненадолго отлучиться, как вы уже начинаете обвинять учителя в том, что сделал я и на что люди сами согласились? — сказал кто-то третий. Он говорил очень резко и действительно немного удивлённо, как будто только что вошёл, услышал обрывок разговора ещё издалека. Только вот шагов его слышно не было.       — Я ровно об этом сейчас и говорил. Вы удовлетворяете необоснованные прихоти своего учителя, как будто он не величайший мастер, а маленькая принцесса. Возможно, за это следует критиковать в первую очередь вас, но когда человек воспитывает себе личную гвардию из…       — Ещё одно оскорбительное слово в сторону моего учителя, моих людей и их действий…       А вот и ожидаемые прозрачные намёки. Скоро они и убивать друг друга начнут. Кажется, рутина возвращается?       — А вам в голову не приходит, что это не «ваши люди», не ваша собственность и не ваше право выполнять…       — Спрашиваете меня об этом вы, но спрашиваю людей об их желаниях обычно почему-то я!       — …тупые прихоти спятившего…       Тишина.       После воплей показалась оглушающей. Оба замолкли так внезапно, что Тсунаёши показалось, что она оглохла.       А этот учитель ничего не сказал… Вообще.       — Простите, учитель.       А этот излишне возмущённый лишь только фыркнул.       Может, учитель руку поднял, или что-то такое? Единственный нормальный человек…       А ещё его величайшим мастером называют. Если за поразительное спокойствие — то неудивительно, почему. Но если серьёзно, то кого сейчас — в Гонконге? — могут по-настоящему так называть? Да и обращение это, «учитель»… какое-то немного ирреальное, что ли?       И зачем ему, кстати, отстаивать честь бывших Аркобалено? Он им что-то должен? Он должен что-то лично Фону? Хотя нет, он бы сначала спросил об этом Фона, а уж с ним вряд ли кто-то посмел бы спорить. Или его попросил об этом сам Фон, но просил этого не разглашать? Фон разве состоит в какой-то триаде?       А.       Нет.       Это Фон.       Ну ему-то она зачем?