Персик расцветает

      Отдохнуть? Отдых — наверное, несколько странное слово. По крайней мере, Тсуна даже сначала не смогла его понять. Она ведь в больнице только и делала, что отдыхала. Не то чтобы сейчас она была бодра и полна энергии, но и просто так сидеть и ничего не делать не хотелось.       Оставшись одна, она осмотрела комнату, не обнаружила ничего интересного, кроме полного шкафа женской одежды, приготовленной явно для неё, удивилась этому факту, потому что с какой бы радости Фону о ней так заботиться, но решила об этом не задумываться. Не решилась пока куда-то выходить, и поэтому достала наконец телефон, устав убегать от виртуальных значков и необходимости обратить на них внимание.       Ожидаемо — ничего. Восемнадцать с чем-то тысяч сообщений в чате класса — она и раньше, до всего этого, редко туда заглядывала. Двести тридцать семь сообщений в другом чате, официальном, с учителями. Это тем более неважно — вряд ли она когда-нибудь вернётся в школу. Вряд ли Фон ей позволит, да и в ту же самую всё равно не хочется, слишком много воспоминаний. Лично ей никто всё равно не писал. Ленты соцсетей — и ещё бессмысленнее смотреть. Какое ей дело до того, кто что постит, кто чем живёт? Тсунаёши полистала немного, задумавшись, и вышла. Уведомления от дурацких телефонных игр. Тоже совсем не то, о чём нужно думать.       Зачем современному человеку телефон? Вернее, нет, зачем ей телефон? Зачем ей Интернет, зачем ей мобильная связь? Тсуна впервые задумалась о том, что это, на самом деле, показатель. Если современному человеку не нужен телефон, значит, этого человека нельзя назвать живым и полноценным.       Ни от родителей, даже от мамы, ни от бывших хранителей — ничего. Как будто их нет. И никогда не было. Что с ней не так? Что с ними не так? Или, может быть, с ними со всеми: со всей семьёй, всеми друзьями и знакомыми?       А если бы отец узнал, что она у Фона, что бы он сделал? Счёл бы он это выгодным или невыгодным, и подумал бы он хоть о чём-нибудь, что касается дочери, а не выгоды? А если бы бывшие хранители узнали?       Как-то много у неё сегодня глупых мыслей. Наверное, потому, что много мыслей вообще. Наверное, так не должно быть. Это лучше, чем если бы совсем не было, Фон творит чудеса, но всё же это слишком непривычно.       Наверное, стоило пройтись по дому и узнать, что где находится, или пойти к Фону и что-нибудь спросить, но девушке было лень. А может быть, просто не хотелось. А может быть, или даже точно, лень и отсутствие желания — это одно и то же, ведь отличить их друг от друга иногда бывает почти невозможно. Лень — это и есть нежелание, а те, кто их разделяет, попросту лгут сами себе. И ещё… да, понятно, что в последнее время она совсем ничего не хотела. Лишь в какой-то момент захотела исчезнуть, но потом даже перестала понимать, хорошо или плохо то, что ей помешали. Но, если задуматься, то когда в последний раз она чего-то на самом деле хотела?       Во время битвы представителей — да, хотела кому-то помочь. Но после… Ну, ладно, иногда ещё хотела есть.       В дверь постучали.       — Тсунаёши, тебе всё же стоит поесть, — сказал Фон, не открывая двери. — Уже время обеда. К тому же, ты ведь отказалась от завтрака.       И вот откуда он узнал? О том, что она не завтракала — специально, что ли, звонил и спрашивал? А о том, что она только что о еде подумала?       — Но…       — Ты выйдешь, или тебе сюда принести?       Что? Она не ослышалась? Он хочет принести ей еды в комнату?       Ну нет, нет, так уже совсем нельзя.       Пришлось вставать и пытаться побыть хорошей девочкой. Или хотя бы не совсем ужасной.       — Хорошо, сейчас приду, спасибо.       На самом деле, она не знала, хочет ли она есть, но отказывать было невежливо. Да и немного страшно, на самом деле. Фон, он ведь всё-таки далёкий и незнакомый совсем.       Ничего страшного, правда, не случилось. Да, Тсуна всё ещё не понимала, зачем она здесь, и немного (нет, совсем не немного, но о величине проблемы лучше иногда не думать) боялась потерять лицо, сделать что-то не так или ляпнуть какую-нибудь глупость, но эти страхи почти легко уничтожались мыслью о том, что ей всё равно, что она этого всего не хотела, а если Фон хотел, и она ему зачем-то нужна, то пусть терпит такую, какая есть. И что пора бы уже перестать хотеть казаться хорошей девочкой, после всего-то, наконец. Фон с разговорами не лез, предоставляя ей пространство думать что угодно, и за это девушка была ему почти благодарна. Почти — потому что, ну, серьёзно, зачем бы ему с ней всё это делать? Было бы куда лучше, если бы он оставил её в покое. Намного лучше, что бы там ни говорили и ни думали те, кто называет себя нормальными. А ещё потому, что предчувствия у Тсуны были… не те. Нет, она не ждала ничего плохого, этого она не чувствовала, Однако Фон готовился сделать что-то, чего она не хотела. То есть, явно опять собирался принуждать её к чему-то, что ей якобы поможет. То есть, даже и поможет-то, по его мнению. Вот только помощь ей не нужна. Ей всего лишь нужно, чтобы её оставили в покое.       Да, раньше она тоже так думала — и вот чем это кончилось. Однако раньше она так думала малооформленно и без надежды, что так будет, а когда это кончилось и так стало — да, она стала думать обратное. И пришла к выводу, что она не хочет никак. И всё для себя решила. И если раньше покой был целью, то теперь он стал лишь средством её достижения.       Но, увы, Фону до её целей дела не было. Ему было дело лишь до своих триадных интриг, и что там он собирался творить с её помощью. Ему было дело до своих целей, а она — зачем-то живая и даже здоровая — была лишь средством их достижения.       С этими мыслями, правда, не соглашалась её хвалёная интуиция. Что, нет? А что тогда ему нужно? Интуиция разумного ответа не давала, или давала, но такой, что Тсуна не могла его ни почувствовать, ни понять. Поэтому она решила, что ей плевать. Фон и Фон. Триады и триады. Не триады — ну, значит, не триады. Ей же несложно немного подождать, правда? Всё равно ни выбора нет, ни прочих целей и побочных задач.       После обеда то, что она предчувствовала, случилось. Тут Фон её удивил. Очень удивил. Хотелось бы, чтобы удивил смертельно, но, увы, совсем наоборот.       — Тсунаёши, — мягко начал он, и она тут же поняла, что вот оно и есть, то «не такое», которого она ожидала, — тебе стоит научиться медитировать. Станет легче.       О да. Здравствуй, глупая девочка никчёмная Тсуна, сейчас очень умные и умелые все будут тебя учить, добровольно (нет, не с твоей стороны) и даже бесплатно, а ты должна быть очень рада и безумно благодарна, потому что не каждому, далеко не каждому даётся такой шанс. О да. Была бы Тсуна нормальной, такой, какой её хотели видеть, она бы, конечно, была и рада, и благодарна, и быстро бы всему училась, и всё бы у неё получалось, и, конечно, она бы очень хотела принять ту миссию, которую на неё пытались возложить, и делала бы всё то, что ей скажут. Но она была слабой Тсунаёши, никчёмной и ни в коем случае не правильной. Может, всем остальным тоже пора уже было это понять?       Фон, видимо, понял её взгляд. Он продолжил ещё мягче, как будто это могло помочь:       — Но если ты не готова к этому сейчас, если ты не хочешь, то я не могу тебя принуждать. Но тебе правда станет легче.       «Но если ты не готова к этому сейчас». «Сейчас». Да, конечно. А потом, значит, станет готова. Должна стать готова.       Как же она устала.       — Мне не нужно «легче». Мне нужно «совсем нет».       Сформулировать вышло криво, но она и не старалась. Фон тоже не особо старался удержать неодобрение во взгляде. Он хотел — она почувствовала это — но не был уверен, стоит ли, и поэтому не старался.       Ну что же. Его проблемы.       Девушка поблагодарила, развернулась и ушла. Она вдруг хорошо поняла свою свободу и власть: как только она надоест Фону, как только он её выкинет, она сможет достичь своей цели.