Персик расцветает

      — Ты где? — грубовато спросил Емитсу.       Тсуна почти представила, как он хмурится.       — В Гонконге, — ответила она честно. Фон ведь разрешил.       — Что ты там делаешь?       — Живу.       — Возвращайся.       Не просьба. Приказ.       — Зачем?       — Ты мне нужна?       — Зачем?       Да, она не хотела мешать жить Фону. Но за прошедшее время в ней проснулся некоторый эгоизм. Здесь было так хорошо, так приятно, по-настоящему приятно и интересно жить. А бросивший её отец ей был совершенно не нужен. Да и то, что он впервые за столько времени решил поинтересоваться её жизнью, вызывало не радость, а опасения. Справедливые опасения.       — Ты собираешься выполнять волю родного отца?       «Родного отца.»       На Тсуну накатила непередаваемая злость, горечь и обида.       — Для начала мне интересно узнать, с чего это мой «родной отец», не вспоминавший обо мне больше года, вдруг решил со мной пообщаться.       — У меня было много дел, — рыкнул Емитсу. — А ты и сама могла поинтересоваться, как дела у твоего родного отца.       Да, это было справедливо. Даже несмотря на то, что несколько месяцев после его отъезда Тсуна едва могла подняться с кровати.       Но.       — Так зачем мне возвращаться в Японию?       — Узнаешь, когда приедешь.       — А если не приеду?       — Я съезжу за тобой сам. И поверь, тебе лучше явиться сюда самой. В течение недели. Ясно?       Угрозы только подтверждали, что ехать не стоит.       — Я услышала тебя, отец, — ровно сказала Тсуна.       — Это хорошо, — ответил он и отключился.       Фона дома не было. Девушка решила ему не звонить, и рассказать о разговоре, когда он приедет.       Ей было очень горько знать, что родной отец так к ней относится. Да, он всегда таким был, но… раньше он мягче это выражал, что ли? Она полчаса рыдала в подушку. Потом взяла себя в руки, заправила постель и пошла в сад, чтобы отвлечься.       Она сама ухаживала за садом. Когда она только приехала, сад был заброшен — Фон раньше не жил в этом доме постоянно. Как только ей стало лучше, она сама привела его в порядок. Фон накупил ей цветов для клумб, помогал с прополкой, как будто у него других дел не было, и тихо радовался. Этот сад всегда навевал хорошие мысли и поднимал настроение. Летом она полюбила сидеть на террасе и смотреть на него, рисуя, вышивая или читая.       Так и сейчас. Девушка быстро успокоилась, глядя на персиковые деревья.       Ранней весной они очень красиво цвели.       Успокоилась, пошла готовить. Фону очень нравилась приготовленная ею еда. Странно, но этому Тсуна совершенно не удивлялась. Готовить её учила мама, а то, что готовила она, не мог не оценить никто.       Фон приехал вечером. Он был чем-то своим недоволен — он ничем этого не показывал, но у Тсуны была её особая интуиция, так что все его перемены настроения она угадывала на раз — и она сначала не хотела его лишний раз беспокоить, но он сам каким-то образом догадался, что у неё что-то не так. Пришлось всё-таки всё рассказывать.       От её рассказа настроение у него испортилось окончательно (он этого, опять же, ничем не показывал, но Тсуна же видела), и он долго говорил с кем-то по телефону. По его разговору невозможно было понять, с кем. Впрочем, Тсуна почти не пыталась.       — Не едь в Японию, — сказал он ей, закончив разговор. — Ни в коем случае.       — Ты знаешь, чего он хочет? — спросила девушка.       — Выдать тебя замуж за наследника.       — …Зачем?       — Укрепить своё влияние, — пожал плечами Фон.       Тсуна уже и сама всё поняла. Раз его дочь оказалась никчёмна во всём, раз нашёлся наследник получше, он потерял большую часть своих возможностей, и мог захотеть вернуть утраченное… любым способом.       — А наследник… он хочет на мне жениться?       — Я не спрашивал. Но этого хочет не только твой отец. Цель в том, чтобы в вашем ребёнке текло больше крови Джотто Примо. Вы с ним — дальние родственники, оба — потомки Примо.       — Средневековые предрассудки какие-то, — сказала Тсуна.       Она вспомнила Джотто из кольца и подумала, что он тоже сказал бы так.       — Не знаю, насколько средневековые, но в Японию ты не поедешь. Или, — он посмотрел на неё настороженно, — ты хочешь за него замуж?       — Нет, конечно. Я даже не помню, как его зовут. Я ничего про него не знаю.       «Я ничего про него не знаю, а он отнял у меня родителей и друзей, и был вторым из тех, кто сломал мне жизнь.»       Тсуна не умела читать мысли, но каким-то образом знала, что Фон подумал так же.       — Это хорошо, — сказал он.       — А если он приедет меня забирать? — забеспокоилась девушка.       — То он тебя попросту не найдёт. А если найдёт — не отобьёт.       Тсуну это не успокоило. Даже наоборот.       — Ему потребуется отбивать меня? Ты собираешься приставить ко мне охрану? Охранять меня?       — Конечно. То есть, без фанатизма. На Саваду Емитсу охрана не нужна, ему и одного меня хватит.       — А если он возьмёт с собой…       — Подчинённых? Если он возьмёт с собой больше трёх человек, то «лишние» попросту не смогут въехать в страну. Или будут задержаны ещё в аэропорту. Я позабочусь.       Тсуна была почти в шоке. Она и не подозревала, что влияние Фона так велико… и совершенно не могла понять, зачем он так её защищает.       Он благодарен? Честно, разве так бывает? Они оба живут в одном мире — в мире, где все ищут выгоду и только её, в мире, где одним лишь чудом на её глазах не произошло ни одной смерти. И в этом мире она бесполезна — она уже доказала это. В этом мире она бесполезна — и, правда же, зачем она ему?       Она не стала ничего спрашивать. Она же знала, что он ей ответит. Она только сказала:       — Спасибо…       Она не знала, как ей отблагодарить его так, чтобы её благодарность была соразмерна тому, что он для неё сделал и делает.       — Не за что, — улыбнулся Фон. — Если ещё раз позвонит, или если надумаешь с ним поговорить — дай мне тоже с ним пообщаться. Специально не надо, а вот если случится…       — Хорошо, — кивнула Тсуна.       — Да, а разговаривал я с Колонелло, — неожиданно сказал он. — Тебе же было интересно это знать.       Он что, мысли читать умеет?       Второй раз поговорить с отцом ей пришлось ровно через неделю.       Разговор начался до абсурдного похоже:       — Ну, и где ты?       — В Гонконге.       — Что ты там делаешь?       — Живу.       Было бы смешно, но обстановка к смеху не располагала.       — Ты же сказала, что приедешь?       — Я сказала, что услышала тебя. Это разные вещи.       — Значит, приезжать ты не собираешься?       — Пап… — Она назвала его так впервые за несколько лет. От этого слова веяло странной несбыточной надеждой, и Тсуна, осознав это, подумала, что больше никогда не будет так его называть. — Скажи, ты правда хочешь выдать меня замуж за человека, который мне совсем не знаком?       Он не стал даже пытаться увиливать или успокаивать её. Даже уговаривать. Даже пытаться.       — Откуда ты знаешь? — спросил он с рыком.       — Фон сказал, — честно ответила Тсуна.       — Что?       Она бросила трубку. Она совсем не хотела говорить с ним о своей нынешней жизни. Совсем. Даже кратко.       Фона снова не было дома, так что поговорить с Савадой Емитсу ему не случилось.       После этого разговора Тсуне было даже не больно.       А вот страшно — немного было.