Словно крылья бабочки

      Гарри смотрит на календарь, который висит на стене: страницу с декабрем оживляет колдофото команды Эпплбийских Стрелок. На каждый месяц — определенная команда по квиддичу.       Прошло шесть недель с их первого раза.       Гарри потягивается, стараясь делать это как можно острожнее: чтобы не трясти кровать и не разбудить Драко.       Драко Малфоя, который сейчас спокойно спит рядом с ним, лежа на боку, полуприкрытый голубым покрывалом; одна рука засунута под подушку, другая — расслабленно лежит вдоль бедра. Его вид настолько совершенен, что кажется, будто это Нарцисс, сошедший с полотна Пуссена — картины, о которой Гарри узнал недавно благодаря Гермионе: та в последнее время увлеклась книгами о маггловском изобразительном искусстве. Заявила, что раньше она слишком уж зацикливалась на заклинаниях и других магических науках, и из-за этого мало знает о множестве прекрасных вещей из мира, к которому принадлежат ее родители. И сейчас она нагоняет упущенное.       Когда Гарри увидел изображение Эхо и Нарцисса, заметив его среди десятков других иллюстраций в книге об искусстве эпохи Возрождения, которые изучала Гермиона, ему сразу пришел в голову образ Драко.       Заметив этот интерес, Гермиона, не подозревая о причине, вызвавшей его, рассказала историю о юноше, прекрасном и надменном, в которого все влюблялись, — но который никого к себе не подпускал.       В итоге умер, сидя у воды, любуясь на самого себя — и превратился в цветок, названный его именем.       Как может Гарри не вспоминать ту картину, когда Драко лежит сейчас вот так, голый, рядом с ним?       Гарри смотрит на пол, где валяется небольшой кусок шелка нежного бледно-сиреневого цвета, цвета глицинии — он светлым пятном выделяется на красном ковре.       Гладкий шелк прерывается двумя кружевными вставками того же цвета по бокам, как раз там, где у Драко выступают кости таза. Буквально час назад Гарри взял свое, поглаживая его бедра лишь подушечками пальцев через эту сиреневую прозрачную дымку, заставляя тело Драко вытягиваться подобно струнам скрипки.       Раньше Гарри даже не предполагал, насколько чувствительной может быть кожа на бедрах — до тех пор, пока не заполучил себе Драко Малфоя.       Время, проведенное с ним, полно открытий; вместе с Драко они совершенствуются, экспериментируя и изобретая новое. И после каждого раза у Гарри остается маленький сувенир как воспоминание. Гарри опять хочется подойти к комоду, чтобы открыть нижний ящик, где хранятся эти воспоминания: маленькие сокровища, почти неосязаемые на ощупь, самых разных цветов и фасонов.       При встречах с Драко Гарри не в состоянии отказаться от кружев: эффект "вижу-не вижу" возбуждает его больше всего; но шелк и атлас тоже имеют свое очарование. Изысканно выделяют легким блеском очертания того, что прячут — и сразу же выдают, не скрывая, даже самые маленькие следы влаги...       Гарри вздыхает: если он будет продолжать в том же духе, предаваясь своим непристойным мыслям, придется будить Драко. Но ему не хочется этого делать, потому что тот впервые за все время уснул здесь, рядом с Гарри, в доме на площади Гриммо. Обычно, когда все заканчивается, Драко накладывает на себя Очищающее заклинание, надевает свой элегантный костюм и уходит. И Гарри после этого не остается ничего, кроме небольшого соблазнительного клочка одежды, который добавляется к другим таким же — на случай, если они с Драко захотят использовать его снова. Время от времени, когда Гарри остается в одиночестве, он пересматривает их. Не потому, что одержим предметами нижнего белья — но потому, что очень дорожит воспоминаниями, которые они в нем пробуждают.       Без Драко все это белье не будет иметь никакого значения. Гарри не может себе представить, что мог бы покупать его для кого-либо другого.       Как те трусики изумрудного цвета, в тот их первый раз, после того, как они побывали в маггловском пабе...

***

      Они аппарируют к дому на площади Гриммо, все еще обнимая друг друга, и Драко осматривается в недоумении: место, в котором они оказались, выглядит знакомым. И это его удивляет, потому что, когда Гарри предложил пойти к нему домой, Драко ожидал, что это будет жилище магглов — возможно, квартира в Лондоне или дом, в котором тот вырос. Но длинный коридор, в котором они оказались, выглядит так, что становится понятно: это часть старого волшебного дома.       Прежде, чем Драко успевает освободиться от объятий Гарри и рассмотреть все вокруг получше, дикий визг заставляет его подпрыгнуть на месте подобно кошке, рванувшей на дерево:       — Мерзость! Ублюдки! Предатели крови!       Драко распахивает глаза в изумлении и цепляется пальцами за плечи Гарри, словно пытаясь спрятаться за его спиной, когда за тяжелым, сильно потрепанным занавесом видит портрет старой леди, которая яростно визжит:       — Ты, грязный отброс, мерзость... Но ты? Ты? Ты сын моей любимой племянницы Нарциссы!       Драко на мгновение теряется, пытаясь найти объяснение на лице Гарри — но оно не выражает ничего, кроме раздражения.       — Ах да, я забыл, что вы родственники... Это Вальбурга Блэк, мать Сириуса... И Регулуса... В общем, как-то так...       Драко сглатывает:       — Тетя моей матери...       Вот где он уже видел этот дом: на некоторых фотографиях, где Нарцисса, еще маленькая девочка, играла вместе со своими сестрами в доме родственников.       — Что... Что, черт возьми, мы здесь делаем? — Драко не может оторвать глаз от довольно неприглядного портрета женщины, которая, в свою очередь, замерла в шоке, осознав, что дорогой племянник находится в объятиях Гарри Поттера добровольно.       — Хм... Это теперь мой дом... Я получил его в наследство, когда Сириус умер... Не обращай на нее внимания, идем дальше... — Гарри пытается подтолкнуть Драко к лестнице, но вспыльчивая леди из картины разошлась не на шутку.       — Ты, монстр! Что ты творишь с моим бедным племянником! Убери от него свои грязные руки, ты, полукровка-извращенец!       Гарри отпускает ненадолго Драко, освобождая одну руку — в нее скользит из рукава волшебная палочка, оказываясь в ней лишь на мгновение, которого хватает на то, чтобы спрятать жуткий портрет обратно за занавесом при помощи заклинания Изгнания. И делает это с такой легкостью, что Драко, как бы ему ни хотелось, но не может отрицать, что хотя бы часть восхищения, что окружает Гарри, тот полностью заслужил.       Когда он так делает, это выглядит отвратительно круто.       Одним простым и явно привычным движением палочки Гарри затыкает рот старой ведьме и с таким резким рывком задергивает шторы, что чуть не срывает их совсем.       Тем неожиданней та нежность, с которой Гарри почти сразу после этого касается плеча Драко, снова направляя его вверх по лестнице. Встав на первую скрипучую ступеньку, Драко шепчет:       — Почему, черт возьми, этот ужас до сих пор остается там, если сейчас это твой дом?       — Заклинание Вечного приклеивания... Я еще не нашел способ, чтобы его отменить. С этим не смогли справиться даже все члены Ордена Феникса.       — Ладно, а попросить помощи у твоей подруги-заучки не судьба?       — Портрет обычно не создает много проблем... А я редко приглашаю сюда кого-либо... Только Рона и иногда Гермиону, а они к воплям портрета давно привыкли.       По правде говоря, и они тоже бывают здесь довольно редко, дом на площади Гриммо стал убежищем только для Гарри — просто сейчас он прячется здесь от постоянных навязчивых поклонников, а не от Пожирателей Смерти.       "Я не часто приглашаю сюда других".       Драко сдерживает в себе желание спросить, почему тогда он, раз уж не приглашает сюда никого, сделал исключение для него. Но потом вспоминает слова, которые произнес Гарри, аппарируя, в переулке за пабом. Еще он вспоминает, почему поднимается по этой лестнице. И желание задавать вопросы исчезает. Драко нервничает.       Они минуют первый этаж, затем второй. Вдоль стены висят таблички, на которых изначально, наверное, было установлено что-то, но сейчас они пусты.       — Сколько нам еще подниматься?       — Мы идем наверх, там моя комната.       На самом деле эта комната раньше принадлежала Сириусу — единственная, в которой Гарри сменил немного обстановку, добавив новую мебель и свои личные вещи.       Когда Гарри открывает дверь своей спальни, Драко осматривает ее и закатывает глаза.       Гарри посчитал хорошей идеей оставить ее в цветовой гамме Гриффиндора, как оборудовал ее еще Сириус, но сейчас он понимает, что для того, чтобы принимать здесь Драко, это не самая лучшая идея. Берет себе на заметку, что стоит купить, по крайней мере, постельное белье, которое не будет красно-золотым.       Драко делает несколько шагов по комнате. Этот чертов портрет испортил ему весь настрой; и все эти лестницы — они дали слишком много времени для размышлений. Идиот Поттер, не мог аппарировать их прямо сюда, в свою комнату?       Чтобы потянуть немного время, Драко рассматривает плакаты на стенах: изображения игроков в квиддич и группы Ведуньи. Он не знает, что Гарри использовал их для того, чтобы прикрыть те, что прикрепил Сириус: фото мотоциклов и маггловских девушек, которые тоже закреплены здесь заклятьем Вечного Приклеивания (видимо, это заклинание — одна из священных традиций, принятых в семействе Блэк для того, чтобы бесить друг друга).       Гарри ожидает, что Драко сейчас скажет что-нибудь насчет комнаты, пусть даже одно из своих обычных колких замечаний — чтобы получить возможность ответить ему шуткой и сломать то напряжение, которое вновь повисло между ними. Он чувствует себя идиотом из-за того, что от волнения не смог аппарировать их туда, куда планировал вначале: то есть сразу в комнату, прямо на кровать. Ему хотелось произвести впечатление, а не расстроить Драко.       Драко подходит к комоду, на котором расположено несколько фотографий в рамках: много рыжих голов, волосы у всех растрепаны; среди них почти теряется одна блондинка. Он рассматривает их без особого дружелюбия, затем протягивает медленно руку и, одну за другой, укладывает стеклом вниз. Затем поворачивается к Гарри, ожидая его реакции.       Вместо ответа Гарри идет к тумбочке рядом с кроватью и делает то же самое с фотографией своих родителей, что стоит там, — тем самым заставая Драко врасплох.       — Мы будем здесь только вдвоем, — улыбается он.       Драко приглаживает рукой свои волосы (как если бы те могли не выглядеть уложенными волосок к волоску). Да, точно, они здесь вдвоем. Нет поблизости ни студентов, ни друзей, ни даже официантов. Драко почему-то кажется, что его мозги трансфигурировались в воздушный шарик и готовы улететь прочь.       Он делает несколько шагов в сторону Гарри, останавливаясь на расстоянии вытянутой руки от него.       Выражение его лица смягчается, сквозь нее опять проступают признаки той беззащитности, что так привлекла Гарри в первый раз. И любопытство — о да, это любопытство на грани провокации. Это вызов: найдет ли Гарри в себе мужество, чтобы оказаться на высоте своих же слов. Тех слов, которые он произносил в раздевалке для игроков в квиддич. И в школьном дворе. И в пабе.       И Гарри знает.       Знает, что на нем тысячи обещаний, которые он должен выполнить.       Знает, что ему все еще не доверяют полностью, и что это доверие он должен заслужить.       И он не просит у мироздания большего, чем просто получить возможность для всего этого.       Ему приходит в голову, по крайней мере, сотня самых разных идей, и трудно решить вот так, слету, как сделать все правильно. Он слишком сильно сомневался в том, что сумеет уговорить Драко зайти настолько далеко. И теперь ничего из того, что он представлял себе раньше, не кажется подходящим.       Гарри снимает пиджак — расслабиться никогда не помешает; а еще это способ, который позволяет выиграть несколько секунд. И Драко следует его примеру, потому что если сидеть вот так, сложа руки, то он начинает чувствовать себя немного глупо, а он не хочет выглядеть неуверенным в себе.       Тяжелая ткань падает на ковер — и в полной тишине даже этот тихий шелест, кажется, звучит многозначительно.       И Гарри понимает, что надо делать. Ему просто нужно рискнуть.       Протягивает правую руку, чтобы взять руку Драко, поднимает ее и подносит к своим губам.       Есть что-то чрезвычайно интимное в том, чтобы держать чью-то руку, глядя в глаза.       Можно заниматься сексом с незнакомцем в туалете или в кладовке в баре, даже не видя его лица. По крайней мере, Гарри может, у него такое случалось иногда.       Можно держать кого-то за руку, танцуя на дискотеке, прикасаясь почти случайно, только чтобы проверить, как этот кто-то отреагирует. Согласен ли он на большее, в смысле.       Но держать кого-то за руку, чувствуя через нее состояние его души, это невероятно интимно.       Гарри заметил этим вечером, что руки у Драко очень ухоженные, с длинными пальцами и тонкими запястьями.       Несколько раз Гарри с трудом удержал себя от желания взять их в свои, но так и не решился.       Сейчас же он прижимается губами к костяшкам пальцев и ждет. Что Драко отдернет назад свою руку с раздражением или даже с отвращением. Что рассмеется, скривившись.       Но нет.       В глазах у Драко удивление. И одобрение.       Бинго.       Гарри осыпает короткими поцелуями гладкую кожу тыльной стороны ладони и Драко позволяет ему делать с ней все, что угодно. Гарри поворачивает его руку и с энтузиазмом целует уже в открытую ладонь, прикрыв глаза.       Слышит глубокий вдох и поднимает веки: его глаза гипнотизируют Драко, когда они встречаются взглядами.       Не нарушая зрительного контакта, Гарри приоткрывает рот, позволяя Драко почувствовать на своей ладони свое дыхание, горячее и влажное. Потом принимается выписывать кончиком языка круги на теплой коже, чертя на ней невидимый извилистый путь без начала и без конца.       Драко переминается с ноги на ногу. Он и представить раньше не мог, насколько чувствительной может оказаться поверхность ладони.       Язык Гарри исследует пространство между одним пальцем и другим, увлажняя его слюной, и Драко сжимает в кулак левую руку — ту, которую не держат в заложниках; под брюками на нем больше нет нижнего белья и невозможно скрыть очевидное. Не прошло даже получаса с тех пор, как они покинули туалет в пабе, а он уже готов начать все заново.       Гарри берет в рот указательный палец Драко и начинает скользить по нему губами, от основания к кончику; затем делает то же самое со средним, прижимает к нему язык, а взгляд его полон намеков. Драко громко сглатывает и прикусывает нижнюю губу.       Ну кто, блядь, мог бы подумать, что у Поттера столько козырей в рукаве?       Гарри тем временем поглаживает влажную ладонь Драко большим пальцем, проводит им вверх и вниз и подносит к лицу. Втягивает носом изысканный аромат, искусно дозированный — так, чтобы можно было почувствовать его только с определенного расстояния. Кожа на запястье настолько тонкая, что сквозь нее просвечивают вены, и когда Гарри прижимает его к губам, то чувствует ими заметно участившийся пульс.       Левой рукой отодвигает кверху рукав водолазки, которая надета на Драко, и оставляет след из поцелуев выше, от запястья до сгиба локтя. Когда принимается посасывать кожу в этом месте, податливую и теплую, Драко вздыхает. Гарри прикусывает слегка эту кожу и, наконец-то, ему удается вырвать из его груди стон.       Гарри смотрит удовлетворенно на красноватый след, который оставил, и который к завтрашнему дню должен потемнеть. Затем он вглядывается в лицо Драко: обычная бледность полностью исчезла с него, щеки горят, расцветая в красках восхода солнца и его заката одновременно.       Они обмениваются поцелуем — глубоким, томным, изучающим. Гарри засовывает свой указательный палец за ремень брюк Драко и шепчет:       — Если мы их не снимем, то испачкаем снова.       Расстегивает пуговицу и тянет вниз замок на молнии — крайне медленно; останавливается, не доводя дело до конца; затем отходит и начинает расстегивать свою рубашку, предоставляя Драко время, чтобы прийти немного в себя и решить: отказаться от продолжения и отступить или поддаться своим желаниям.       Драко (который не выказывает ни малейшего желания протестовать), вовсе не жалеет, что Гарри, наконец-то, решил показать ему немного обнаженной кожи. Решает, что может и сам завершить то, что Гарри начал — но, прежде чем снять брюки, избавляется от водолазки, потому что ему не нравится оставаться перед Гарри обнаженным только внизу.       Гарри, напротив, останавливается на рубашке. Наконец-то он может спокойно полюбоваться телом Драко. Не беспокоясь, что их застанет кто-нибудь из студентов или какому-то козлу вздумается вдруг использовать туалет по назначению.       Он снова завладевает его запястьем — и, резко дернув, привлекает Драко к себе, грудью к груди. Их дыхания соревнуются друг с другом — чье тяжелее.       Гарри обнимает Драко, заводя левую руку ему за спину, чтобы прижать его к себе еще крепче. Драко словно получает разряд электрического тока в тех местах, где кожа Гарри соприкасается с его; чувствует грубую ласку от прохладной и шершавой джинсовой ткани там, где она облегает ноги Гарри.       Гарри направляет руку Драко к молнии своих джинсов и прижимает там, где прочная ткань вздулась бугром — чтобы дать ему почувствовать, насколько возбужден и чтобы получить от этого контакта некоторое облегчение от своих мучений.       Драко напоминает себе, что Гарри хранит свою волшебную палочку в рукаве пиджака, а значит, то, что сейчас там, под их соединенными руками, это тоже Поттер. Ну, самая интересная его часть.       После нескольких мгновений блаженства, рука Гарри тянет руку Драко, засовывая ее в карман своих джинсов, и Драко задерживает дыхание: он нащупывает небольшой кусок ткани, спрятанный там ранее.       Гарри отпускает его руку, так и оставляя ее в кармане, и Драко всматривается в его лицо. На нем спокойное выражение, насколько можно быть спокойным с такой сильной эрекцией. Драко понимает: Гарри предоставил решать ему. Если даже он вынет руку пустой из кармана, в любом случае они проведут отличную ночь.       Нет, не просто отличную. Учитывая обстоятельства, эта ночь должна стать незабываемой.       И Драко полностью наваливается всем своим весом на тело Гарри — тело, которое в свое время избежало смерти дважды. Ищет в нем подтверждение, помощь в принятии решения. Ищет то чувство легкости и пьянящей беспечности, что появляется у него только тогда, когда он рядом. Цепляется свободной рукой за его шею и касается подбородка языком. По этому случаю Гарри побрился, но остается небольшая шероховатость, что вызывает приятное покалывание. Драко вдыхает пряный аромат его крема после бритья.       Есть что-то невероятно возбуждающее в том, чтобы быть полностью раздетым и прижиматься к полуодетому телу. Драко чувствует себя совершенно раскованно. Готовым удовлетворить любой запрос. Сейчас у него нет статуса, ради которого надо всегда быть на высоте, или семейной гордости, которую нужно поддерживать. Он чувствует себя шлюхой, которая сама выбрала себе такую жизнь.       И которая ничуть не жалеет об этом.       Он двигает вверх и вниз рукой, застрявшей в кармане, нарочно касаясь бугра, что находится в нескольких миллиметрах от нее.       Гарри с шумом втягивает воздух в себя и наклоняет голову, чтобы прошептать ему прямо в ухо:       — Нахальный сучонок.       Драко в ответ прикусывает его подбородок, затем проводит своим языком по его губам — и Гарри почти готов бросить его на кровать, которая, бог знает почему, стоит все еще неиспользованная, такая удобная и заманчивая.       Но что-то удерживает: что-то, что слегка соприкасается с его левой рукой, по-прежнему лежащей на спине Драко; пальцы Драко, что ищут его, и он даже не заметил, что тот вытащил свою руку из его кармана. Когда Гарри раскрывает свою ладонь, чтобы взять руку Драко в свою, то чувствует, что это не кожа, а что-то более тонкое.       Замирает, не веря. Он почти смирился с тем, что придется отказаться. Но вот они, опять в его кулаке. Он сжимает их, глядя Драко в глаза. И пытается дать ему понять без слов, что он не пожалеет о своем решении.       А потом падает перед ним на колени.       Отчасти для того, чтобы, наконец, достичь своей цели; отчасти — потому,' что действительно чувствует в себе желание благодарить небеса за все это. Но, может быть, еще и для того, чтобы преклониться перед этим идеальным телом, которое так отчаянно желает.       Расправляет трусики — он хотел бы выглядеть раскованным и сексуальным, но не может не улыбаться сейчас, как полный идиот. И если не успокоится и не перестанет растягивать эти трусики с такой силой, то все закончится тем, что он их попросту разорвет.       У Драко, который смотрит на него сверху, блестят глаза, но он все еще выглядит немного тревожно, и к Гарри вдруг приходит понимание, что он ничего не знает насчет возможного предыдущего опыта Драко. Он уверен лишь в том, что этот опыт не включает в себя использование кружевного нижнего белья. В смысле, использование таким образом.       Гарри нежно поглаживает правую лодыжку, начиная от большого пальца; затем просит Драко поднять ногу, чтобы иметь возможность просунуть ее в трусики. Оставляет поцелуй на левом бедре и проделывает то же самое с другой ногой.       Медленно тянет трусики вверх — и сердце Драко стучит в груди молотом. Шантильские кружева ласкают икры, чувствительные зоны за коленями, бедра — до тех пор, пока не оказываются на заднице. Он чувствует упругий эластик, что охватывает его ягодицы, видит небольшой бантик на уровне пупка. Ему кажется, что член неожиданно стал более чувствительным, оказавшись заключенным в тонкую ткань.       Гарри задерживает руки на заднице Драко, глядя на него снизу вверх.       Он думает, что в этом есть что-то ироническое: стремиться надеть что-то на кого-то только ради того, чтобы затем желать немедленно снять. Но именно сейчас в этом нет ничего смешного.       Драко кажется более притягательным, чем когда-либо. И не только из-за вызывающего женского белья на нем. Но из-за неуверенности в его глазах, горящих от возбуждения. Из-за эмоций, которые он не в состоянии скрыть.       Драко выглядит нежным, хрупким, драгоценным.        Чем-то, что нужно изучать понемногу за раз и обращаться с чрезвычайной осторожностью.       Как с древним манускриптом.       Как с крыльями бабочки.       Но на какие бы поэмы не вдохновлял его сейчас вид Драко, ожидание Гарри было долгим, слишком долгим. Его жажда росла день за днем, минута за минутой, с того рокового дня в раздевалке.       И сейчас его терпение закончилось. Он не собирается больше медлить.       Решительно проводит языком по ткани, которая скрывает член Драко — от его основания до самого конца, прячущегося в натянувшихся кружевах. Драко, застигнутый врасплох, испускает приглушенный стон и, чтобы сохранить равновесие, хватается за плечи Гарри, который, обрадованный реакцией, делает так еще раз. И потом еще и еще. До тех пор, пока не чувствует то, что хочет почувствовать: вкус Драко, его мокрый конец, что смешивает смазку с его слюной, увлажняя нежные кружева.       С каждой лаской языка Гарри Драко покачивает бедрами вперед, почти встает на цыпочки, чтобы продлить контакт как можно дольше. Мучает свою нижнюю губу зубами.       Гарри резко поднимается на ноги и подхватывает его под задницу, так, чтобы тот обхватил ногами его бедра. Целует, удерживая так, и Драко практически висит в воздухе — и у него в очередной раз перехватывает дыхание. Он использует все оставшиеся силы, чтобы открыться еще больше. Громко стонет и обнимает ногами талию Гарри, прижимаясь к нему пахом и пытаясь найти хоть какое-то облегчение от невыносимо сильного возбуждения. Гарри пробирается руками в трусики, чтобы погладить прямо там маленькие мускулистые ягодицы и Драко стонет прямо в их поцелуй, вдувая теплый воздух в рот Гарри. Тот, наконец-то, добирается до кровати. Упирается в нее одним коленом и с осторожностью опускает Драко на матрас. Оказавшись на прохладных простынях, Драко вздыхает и выгибает спину так, что его поза представляет собой смесь изящества и непристойности — что заставляет Гарри в буквальном смысле сходить с ума.       Он проводит по щеке Драко указательным пальцем от скулы до подбородка:       — Когда я закончу, единственное, что останется у тебя чистым — только твоя кровь, кровь древнего магического рода.       Драко проводит кончиком языка по верхней губе и в паху у Гарри возбуждение становится столь нестерпимым, что он вздрагивает.       Он готов целовать каждый сантиметр этой белоснежной кожи, в этом нет никаких сомнений — но они слишком уж задержались с прелюдией. Разве недостаточно этой последней недели с целой чередой провокаций друг от друга? Даже тогда, когда они пытались избежать встречи или делали вид, что не замечают друг друга? Не говоря уже о поцелуе во дворе Хогвартса и в туалете паба. Настоящий гриффиндорец может выдержать многое, но у любой выдержки есть предел.       Гарри встает на четвереньки на кровати, проскальзывая между ног Драко и лаская внутреннюю поверхность его бедер.       — Помнишь, что я говорил перед этим — насчет того, чтобы попробовать каждый сантиметр твоей кожи?       Драко кивает нетерпеливо.       Гарри снимает очки и отбрасывает их подальше, оставив где-то там, в углу кровати.       — Я думаю, что в этот раз мне придется ограничить поле деятельности...        Опускает лицо к паху Драко и чуть смещает в сторону трусики, выпуская яички; открывает доступ к тому, что находится позади них, в то время как другой рукой захватывает одну из ягодиц, чтобы пробраться между них. И, как и обещал, начинает касаться языком всех чувствительных точек, которые только может найти в этом небольшом пространстве.       Драко стонет и вздрагивает. И каждый его звук и движение подстегивают Гарри действовать еще решительнее. Его язык давит, исследует, вторгается — и Драко не волнует больше, насколько громко и развратно сам он стонет от этих ласк.       Гарри удается делать вещи самые смелые и извращенные с той же естественностью, с которой он бросает Экспеллиармус. Драко никогда не чувствовал ничего подобного. Не во время мучительных свиданий тет-а-тет, что случались с такими же отпрысками снобов, как и он. Слизеринцами и райвенкловцами в основном. Или с детьми друзей семьи, которые учились дома, с частными преподавателями. Однажды был даже хаффлпаффец, но это неважно. Было воскресенье, и на них не было школьной формы. Драко решил, что тот из Райвенкло. С тех пор он старается не употреблять крепкие спиртные напитки во второй половине дня.       Драко теряет нить своих мыслей, когда язык Гарри заменяется пальцем. Вторжение это не неприятно, просто неожиданно. Но Гарри чувствует, как он напрягается, и хмурится.       — Э-э... Скажи, ты... Ты уже...       Драко склоняет голову к плечу и пытается сфокусировать взгляд на обеспокоенном лице Гарри.       Довольно сложно понять, о чем тот бормочет, засунув свой указательный палец ему в задницу.       — Ну, я хочу сказать... если для тебя это... — не унимается Гарри.       Драко поднимает бровь. О, конечно, — как настоящий джентльмен, Гарри задает пикантные вопросы в постели — вот только жаль, что вспомнил он о галантности уже после того, как бросил Драко на кровать и фактически успел оттрахать его сначала языком, затем пальцем.       — Если скажу, что я девственник там, ты сумеешь остановиться на этом, чтобы сохранить мою честь?        Гарри распахивает широко глаза и, не осознавая, что делает, немедленно вытаскивает палец, уставившись на Драко с полуоткрытым ртом. Отсмеявшись, Драко решает, что стоит быть великодушным и успокоить Гарри, прежде чем тот упадет без сознания прямо на него из-за недостатка кислорода.       — Не волнуйся, Поттер... — он посмеивается, отмечая, что смех звучит даже вполовину не так издевательски, как хотелось бы. — У меня уже был некоторый опыт, что ты еще себе надумал...       Он, конечно, держит при себе то, что один раз из этого опыта был настолько пьян, что даже не смог кончить, дважды — настолько, что и не помнил потом, дошло ли у него вообще до секса.       И что единственный раз, когда ему удалось заняться этим в трезвом виде, возможно, оказался хуже всех: потому что это была просто физическая разрядка, без какого-либо оттенка эмоций. Если честно, то он тогда еще и заскучал. Но не может же он сказать Гарри Поттеру, что, даже если им еще далеко до финиша, лучший секс, который у него случался до сих пор — получается, именно с ним?       Гарри успокаивается на глазах. И улыбается своей самой раздражающей улыбкой бесконечно счастливого человека.       — В этот раз ты меня сделал.       Нависает над Драко, опять ласкает между ягодиц — но на этот раз лицом к лицу, чтобы иметь возможность целоваться. Эта фраза, сказанная с облегчением и этот поцелуй... его можно назвать ласковым? Они ведут себя, как гребаная влюбленная парочка, что кажется странным и отвлекает Драко. Достаточно, чтобы не дать вспомнить, где именно побывал Гарри перед этим своим ртом — по крайней мере, до того, как Драко убедился, что ему все равно.       И Драко пытается отнестись к будущей неизвестности с иронией.       — Не говори мне, что... Боишься, что если бы ты был у меня первым, я бы влюбился в тебя, Поттер?       — Я испугался, что не смог бы остановиться и сделал бы то, о чем сожалел бы позже, Малфой.       — Ах, уж этот мне святой Золотой ма...       Второй палец присоединяется к первому и Драко уже не до того, чтобы придумывать адекватный ответ. И вообще-то Драко знает, что Гарри шутит. Но он никогда и ни за что в жизни не признается, насколько готов потерять от него голову — и не может отрицать, что ему все нравится.        Гарри, наконец, решает избавиться от штанов. Не хочет больше чувствовать никаких препятствий между ними. Пока он немного приподнимается, чтобы снять их, Драко удивляется, насколько ему уже сейчас его не хватает. Без тела Гарри на нем воздух кажется холоднее. Без его глаз, что разглядывают его близоруко, Драко не существует. Без его пальцев, которые ласкают, не останавливаясь, он чувствует себя идущим ко дну.       Это, должно быть, адреналин... Или эндорфины, или... Может быть, пиво действительно было слишком крепким.       Для утешения Драко довольствуется тем, что может наслаждаться зрелищем, глядя, как Гарри раздевается. Не имеет значения, что нет ничего соблазнительного в том, как, двигаясь резко и быстро, тот стягивает с себя джинсы. Стремительность вообще свойственна Гарри, кто этого не знает? Но когда он наклоняется, чтобы снять штаны, волосы падают ему на глаза и мышцы задницы, сформировавшиеся при помощи квиддича, напрягаются под эластичной тканью боксеров.       Благодарение Мерлину, боксеры не в цветах Гриффиндора.       Когда Гарри, наконец, избавляется и от боксеров, он швыряет их, не глядя, куда-то за пределы комнаты — и это выглядит так сексуально, что Драко с трудом удерживается от того, чтобы самому не засунуть руку к себе в кружевные трусики.       И, наконец, он может убедиться, что нет, Поттер не таскает нюхлера в кармане, как это делал Ньют Скамандер.       Черт возьми, может быть, было бы лучше, если бы он сказал, что девственник.       Гарри возвращается к нему, на него. То, как матрас прогибается под его весом, успокаивает, придает реальности всей этой ситуации, которую Драко по-прежнему воспринимает, как сказочный полусон.       В зеленых глазах ясно читается, что долгое ожидание закончилось. Гарри поднимает ноги Драко и сгибает их, прижимая коленями к груди. Входит в него, так и не сняв драгоценные трусики, смещает их только немного в сторону, как перед этим. И все идеально, все как должно быть, особенно там, где кое-что на мужчине обычно быть не должно.       Идеальный небольшой дискомфорт от эластичной резинки, которая давит с одной стороны, в то время как ткань над членом натягивается; так же идеально легкое жжение, что чувствует Драко, пока Гарри прокладывает себе путь внутри него.       Идеальны очевидные усилия, которые прилагает Гарри, чтобы не двигаться медленно, не так, как ему самому хотелось бы, поскольку его гриффиндорское благородство требует быть нежнее.       Все идеально, потому что никто из них двоих не идеален.       Гарри упирается на локоть и засовывает руку между их телами, в кружевные трусики, чтобы погладить член Драко. И удовольствие перечеркивает все. Все, за исключением тяжелого дыхания Гарри, что согревает лицо Драко и наполняет комнату жаром вместе с его стонами.       Драко слишком быстро чувствует, что готов кончить; двигает бедрами, подаваясь навстречу, толкаясь телом навстречу, и при каждом таком толчке легкая боль уступает место удовольствию. Но у Гарри другие планы. Он вытаскивает руку из его трусиков и охватывает пальцами узкое лицо Драко, который неотрывно стонет, потеряв это желанное прикосновение к члену. Гарри смотрит ему в глаза, и Драко уверен, что даже если он сейчас без очков, на таком расстоянии он его видит.       Гарри улыбается и шепчет в нескольких сантиметрах от его губ:       — Ты уже и так впереди на один раз, ты же не собираешься снова оставить меня позади?       Драко, и так разгоряченный до невозможности, чувствует, как вспыхивает лицо. Он не думал об этом. Но это же нехорошо — так нагло навязывать свою волю.       — Но не...Ты же говорил, что... Что можешь заставить меня кончить столько раз, сколько я захочу?       Гарри прикладывает палец к его губам, и Драко берет его в рот. Чувствует вкус и аромат своего же возбуждения на пальцах Гарри.       — Я сказал, что я могу так сделать, но не обещал, что сделаю...       Никто уже не сможет убедить Драко, что Гарри не имеет в себе немного от слизеринца.       Гарри начинает двигаться в нем быстрее и, опять приблизив губы к его уху, шепчет между прерывистыми вздохами:       — Просто потерпи еще немного, дорогая моя принцесса, ты такой эгоистичный и своенравный... Я просто хочу, чтобы в этот раз раньше я... Хочу, чтобы сначала ты меня выслушал... Прочувствовал... Не отвлекаясь на свой оргазм... Я хочу, чтобы ты чувствовал, как я кончаю внутри тебя... И чтобы ты осознавал, насколько тебе хорошо... И чтобы понимал, что...       Хриплый голос, шепотом произносящий эти слова... Гарри, который ритмично двигается в нем... Драко начинает опасаться, что ему не так уж и нужна рука Гарри в его трусиках... "Чтобы понимал что?"       Толчки Гарри становятся нерегулярными.       — Ч-чтобы я понимал что... — шепчет Драко срывающимся голосом.       — Что? — Гарри издает своеобразный приглушенный рык и зависает на мгновение: пульсирующая горячая сперма оказывается внутри Драко, заставляя его стонать через плотно сжатые губы, повернув голову в сторону и прижимаясь щекой к подушке.       Гарри толкается еще несколько раз внутри него, медленно, — при каждом толчке трение смягчается от вязкой спермы. Он поднимает голову и блаженно вздыхает, затем опускается рядом; челка, мокрая от пота, прилипла ко лбу.       Его возбуждение начинает спадать, и член выскальзывает из дырки Драко.       Драко на мгновение вспоминает их прошлый раз в раздевалке — как, получив удовлетворение, Гарри, когда образумился, убежал прочь от него. Мгновение Драко боится, что это случится вновь. Боится, что Гарри бросит его здесь, в этой комнате, безвкусно оформленной в ужасном стиле. Или, еще хуже, что его вышвырнут из этой мрачной обители.       Но это длится всего одно мимолетное мгновение, потому что Гарри уже снова его целует. Поцелуй такой глубокий и влажный, что когда они отрываются друг от друга, нити слюны продолжают соединять их губы.       Гарри хватается за кружевные трусики и, в самом буквальном смысле, срывает их прочь — настолько заставая Драко врасплох, что из него вырывается крик. Он берет в руку член Драко и двигает по нему рукой вверх и вниз, в одном темпе; так безжалостно, что едва позволяет дышать, из-за чего Драко упирается пятками в матрас, приподнимаясь над кроватью.       — Хочу, чтобы ты понял... — Драко так отчаянно цепляется за эти мощные ощущения, что голос Гарри достигает его сознания как сквозь сон. — Что теперь ты моя маленькая шлюшка, жадная до удовольствий. Мой сладкий принц-извращенец.       Большой палец Гарри легко проникает туда, где только что был его член и Драко кончает. Ему кажется, что все его тело пульсирует вокруг пальца Гарри и удовольствие прошибает от этого места до его члена — и наоборот.       Чувствует, как теплые капли увлажняют живот, грудь и даже шею. Рука Гарри, легко скользящая по телу Драко, замедляется, — но не останавливается.       Драко чувствует, как сперма Гарри, оставшаяся внутри него, вытекает наружу, между его ягодиц, на простыни, — и дрожь проходит по всему телу.       Гарри останавливается только тогда, когда Драко просит его об этом.       Он знает, что под ним кровать, но ему кажется, что они плывут под потолком комнаты в невесомости. Единственное, что он осознает, это лицо Гарри над ним, рядом с ним, и как тот лениво показывает ему жест одобрения, не отрывая при этом головы от подушки.       Гарри все еще здесь и он улыбается. Его горячие руки поглаживают ноги и грудь Драко.       Гарри все еще здесь, и его руки — это единственное, что мешает Драко улететь прочь отсюда, улететь так высоко, чтобы никогда больше не вернуться обратно.       Драко тоже улыбается и кивает Гарри, соглашаясь. Да, это не так уж и плохо — быть игрушкой Поттера.

***

      От воспоминаний о том, каким был их первый раз, на душе у Гарри становится тепло. Единственное, что озадачивает его, так это то, каким образом Драко превращается обратно в... ну, в Малфоя — когда покидает то волшебное измерение, которое им удалось создать вместе, только для них двоих.       Немногословный, холодно-вежливый — кажется, что Драко в любой момент готов ускользнуть.       Обычно после мгновений невероятного блаженства тишина начинает давить. Они с Драко учатся в одной и той же школе, оба играют в квиддич, — но живут слишком разными жизнями, не имеют общих друзей (и только мысль о том, что сказали бы друзья о его новом "хобби", заставляет Гарри содрогнуться). О чем им можно разговаривать?       Тем не менее, их любовные свидания — подумать только! — становятся все более частыми.       Между первой и второй встречей прошло около десяти дней. Не то чтобы Гарри не думал тогда о Драко постоянно или не мечтал повторить их первый опыт — просто он боялся показаться ему слишком... навязчивым, что ли; а еще не хотел досаждать. Но тем не менее, когда он все же решился — Драко немедленно согласился, пожимая плечами и явно стараясь сделать вид, что ему все равно — но при этом краснея так, что более восхитительное зрелище Гарри было бы сложно себе представить.       В честь их второго раза Гарри пришлось достать еще одни трусики (он выбрал опять кружевные — но в этот раз черные, потому что просто должен был увидеть, как будут смотреться темные узоры на светлой коже Драко). Процесс покупки не оказался менее неловким, чем в первый раз, владелица магазина опять убедила его в необходимости приобрести еще и бюстгальтер в комплекте — который, конечно же, был сразу же выброшен в мусор. Так вышло и все последующие разы.       Они с Драко снова немного выпили, прежде чем вернуться в дом на площадь Гриммо. В этот раз Гарри удалось аппарировать их прямо в спальню, минуя портрет тети Вальбурги. А еще раньше он позаботился о том, чтобы сменить постельное белье — на другое, более приемлемого цвета, чтобы поменьше бросались в глаза цвета гриффиндора, которыми пестрела его комната.       Трусики, выбранные для этого случая, как ни странно, пережили их встречу — но Драко заявил, что не хочет забирать их с собой, опасаясь, что кто-то в общежитии Слизерина может их увидеть; поэтому Гарри освободил ящик комода, — при этом отчаянно надеясь, что впереди у них будет еще много таких встреч (так и случилось).       На втором свидании Гарри пришлось вспомнить о разнице в их воспитании — когда он упомянул Кричера. Гарри хотел пошутить, сказав, что прикажет Кричеру постирать трусики, прежде чем положить их на место. Но Драко даже глазом не моргнул, ничуть не смутившись от возможности того, чтобы доверить домашнему эльфу стирать женское белье, которое надевал он. Очевидно же, что Драко привык к тому, что эльфы обязаны делать любую работу — и не имел ни малейшего сомнения в том, что те никогда не осмелятся выдать секреты своего хозяина.       Драко мог больше не быть фанатиком борьбы за идеи чистокровных, мог прекратить интересоваться темными искусствами — но он все еще оставался заносчивым богатым снобом, выросшим в среде, о которой Гарри не имел даже отдаленного представления.       Но, несмотря на все это, когда Гарри и Драко оказывались вместе, обнаженные, в постели — загорелая кожа одного была ничем не хуже прозрачной кожи другого, пусть и испещренной множеством мелких, почти незаметных шрамов.       Никто из студентов Хогвартса не был близок к Волдеморту настолько, насколько это получилось в свое время у них двоих, пусть и находились они тогда по разные стороны противостояния. Вот об этом они могли бы и поговорить — но Гарри не хотел портить плохими воспоминаниями их мгновения вместе; он догадывался, что так же считает и Драко.       Их третье тайное свидание случилось уже через неделю. Драко тогда заявил, что не стоит идти в бар, когда выпивку можно взять с собой. Гарри немного расстроился из-за этого, но послушно согласился.       Потом они начали встречаться, как минимум, раз в неделю, а иногда и дважды. Гарри теперь всегда держал в доме хорошее пиво; иногда Драко приносил огневиски или медовый напиток. Но, сказать по правде, чаще они набрасывались друг на друга сразу, и думать забывая о выпивке.       Гарри боялся, что, когда пройдет лихорадка новизны, Драко устанет от их встреч — но этого до сих пор не случилось. Драко принимал его приглашения всегда с горячим энтузиазмом — в смысле, соглашался на них с обычным своим холодным и равнодушным видом; но Гарри уже знал, что это и есть одно из самых явных проявлений его энтузиазма.       И так случалось каждый раз, когда они оказывались вместе в одной постели: словно Нарцисс, прекрасный и жестокий самовлюбленный юноша, Драко умирал в руках у Гарри, глядя на свое отражение в его глазах — чтобы затем возродиться редким и не менее прекрасным цветком.

***

      Драко поспешно застегивает рубашку, бормоча сердито:       — Ты должен был разбудить меня... У меня встреча с Панси, пристанет теперь ко мне с расспросами...       Гарри подбирает с пола трусики цвета глицинии, привычно накладывает на них Очищающее заклинание и левитирует к остальным, в свой "ящик для сокровищ".       — Если бы мы договорились увидеться с ней для того, чтобы купить что-нибудь для себя, я бы отказался без проблем; но мы должны выбрать подарок для моей матери... — Драко продолжает бурчать. Гарри уже знает, что тот может так загоняться довольно долго, но он уже давно приучил себя не придавать его занудству особого значения, помня, как Драко любит строить из себя жертву.       — Знаешь, когда я в последний раз был в магазинчике одежды для магов — ну, тот, под названием "Stratchy & Son's", — там как раз появились новинки, — словно невзначай, бросает Гарри, делая вид, что эта мысль пришла ему в голову случайно.       Драко прекращает занудствовать.       — Э-э?       — Э-эм... Жемчуг, я видел там ожерелье из настоящих жемчужин... — бормочет Гарри, старательно делая вид, что сосредоточен только на том, чтобы привести в порядок трусики в ящике комода.       Малфой молчит несколько мгновений, надевая пиджак, и несколько раз при этом не попадая руками в рукава — настолько задумался.       — Где, к черту, можно найти в том огромном магазине жемчужное...       Гарри поднимает взгляд, лукаво улыбаясь.       — Не хотел бы посмотреть?       Драко пожимает плечами, переводит взгляд с Гарри на зеркало, стоящее на комоде, и приглаживает свои волосы. Еле заметно кивает.       Улыбка Гарри превращается в довольную ухмылку. Он пока не решается заговорить с Драко на тему стрингов, но надеется, что его помощь с подарком заставит того смягчиться, чтобы вскоре получить добро на это дело. Ну и... еще Драко всегда такой милый, когда смущается.       — А это еще что такое?        Голос Драко возвращает Гарри к реальности: тот стоит за его спиной и смотрит на содержимое ящика для нижнего белья.       Гарри нужно немного времени, чтобы понять, что именно привлекло его внимание: бюстгальтер, цвета глицинии, который идеально сочетается с трусиками, которые Гарри только что сложил в комод.       — Ох... ну вот... э-э... Его мне продали вместе с трусиками... вот я и... Ну, в этот раз я не смог выбросить его сразу, потому что мусорщики как раз опустошали корзины возле магазина...       — В этот раз?       Гарри смотрит озадаченно. Он что, только что проговорился? Ах да, он точно проговорился...       — Да, — обреченно подтверждает он.       И снова наклоняется над открытым ящиком, глядя на Драко снизу вверх с некоторым смущением.       — Ну, знаешь, как правило, самые красивые трусики идут в комплекте... И продавщица в магазине "Stratchy & Son's" умеет быть очень убедительной...       Драко выгибает бровь и моргает.       — Ты хочешь сказать, что каждый раз покупаешь все в комплекте, потому что у тебя не хватает смелости сказать, что верхняя часть тебе не нужна?       Гарри не знает, что на это ответить, но, прежде чем ему удается придумать ответ, который не выставит его полным кретином, Драко разражаетя хохотом, которого Гарри никогда от него не слышал.       Не издевательским смехом, не саркастическими ухмылками — смехом настоящим, спонтанным и беззаботным. Искренним.       Что ж, отлично — Гарри удалось настолько развлечь зануду Малфоя, что тот сейчас умирает от смеха, круто же.       — О, боже... Но... Но ты тратишь целое состояние... Бюстгальтеры стоят даже больше, чем трусики, нет? И ты выбрасываешь их в мусор там же, возле магазина? Если об этом узнает та хитрая лавочница, она их начнет подбирать и продавать снова... Нет, я теперь точно уверен, что она так и делает...       Гарри, заразившись от Драко этой неожиданной волной веселья, тоже начинает смеяться:       — Может быть, я делаю счастливыми жен мусорщиков Хогсмида... Теперь, если я перестану выбрасывать новые и дорогие бюстгальтеры... Они расстроятся...       Гарри смеется и не отрывает глаз от лица Драко. Тот кажется еще красивее, когда смеется вот так беспечно и искренне. Кажется, что в его глазах зажигаются светящиеся искорки... Сколько еще граней скрывает в себе этот драгоценный камень?       — Мерлин... Я на секунду подумал, что ты собираешься предложить мне это надеть...       — Ну, если хочешь, можешь примерить...       — Спасибо... Это очень милая вещичка, но... Уж ее-то мне нечем заполнить, в отличие от... — Драко многозначительно шевелит бровями.       — Смейся, смейся, но я не знаю, как объяснить продавцу, что человеку, для которого я покупаю трусики, не нужен бюстгальтер. Ты представляешь заголовки в газетах, если об этом узнает кто-нибудь?       — Тогда... Слава Мерлину, что ты не выбираешь трусики, укомплектованные целым набором с корсетом... Представляешь, ты притащил бы домой еще и бюстье, чулки и подвязки...       Смех начинает медленно угасать, оставляя место неловкому молчанию. Их взгляды перекрещиваются на пару секунд, прежде чем Гарри задумчиво смотрит на длинные ноги Драко. Неважно, что сейчас те прикрыты брюками — Гарри слишком хорошо изучил каждый сантиметр тела, что сейчас скрыто под тонкой шерстяной тканью. Драко снова приглаживает волосы пальцами, хотя это абсолютно не кажется необходимым.       — В любом случае, выбрасывать — это как-то... — он прокашливается. — В глубине души тебе, скорее всего, нравятся девушки и... Ты так хорошо научился управляться с Очищающими заклинаниями, что вещи выглядят, как новые, и как будто ими и не пользовались вовсе... Ты можешь подарить комплект какой-то своей подружке...       — Я бы никогда так не поступил, — голос Гарри звучит невероятно спокойно, почти тихо, но в нем чувствуется напряжение. Падает между ними, как камень в воду. Рука его покоится на краю открытого ящика — он повторяет, не поднимая взгляда. — Я бы никогда так не сделал.       Повторяет уже более мягко, как будто разговаривает сам с собой. И медленно закрывает ящик. Пока Гарри поднимается на ноги, Драко отворачивается от него в поисках пальто, между тем продолжая рассуждать о том, что да, конечно, было бы несколько неделикатно подарить девушке что-то, что уже использовали. Самое простое объяснение часто является самым правильным. Часто.       Гарри смотрит на спину Драко, уже одетого — как всегда, с иголочки. Тот ждет, что Гарри аппарирует их в Хогсмид. Гарри подходит к нему и протягивает руку, продолжая избегать смотреть на него. Он сам не знает, почему: то ли потому, что его выбило из равновесия зрелище смеющегося Драко, то ли потому, что собственное "я бы никогда так не сделал" потрясло его куда больше, чем он сам мог ожидать от себя. Поэтому ему просто необходимо нарушить неловкое молчание, когда он немного некстати задает вопрос.       — Ты пойдешь на Рождественский бал?       Драко, который как раз собирался взять Гарри за руку, чтобы аппарировать вместе, так и замирает с протянутой рукой, застигнутый этим вопросом врасплох.       — Как? Ах... Бал... Да, конечно же, я пойду...       Он выглядит растерянным. Нет, хуже — кажется, даже испуганным. Он боится, что сейчас прозвучит еще один вопрос, и это беспокойство, — почему-то за Гарри, а не за себя, — как укус ядовитой Тентакулы для его самолюбия.       Вообще-то, и сам Гарри не знает, зачем он об этом спросил, — конечно же, он не собирался пригласить Драко пойти с ним, на глазах у всей школы. Но он должен признаться, по крайней мере, самому себе, что уже какое-то время умирает от любопытства, с кем же Драко собирается показаться на таком важном мероприятии.       Поскольку Драко не торопится двигаться с места, Гарри сам берет его за руку, одновременно пытаясь увести разговор в сторону.       — Это здорово, что бал решили организовывать каждый год, правда?       Драко все еще немного растерян, но заметно, что он чувствует некоторое облегчение. И, может быть, немного даже разочарован.       — Да, Макгонагалл с тех пор, как восстановили Хогвартс, вбила себе в голову навязчивую идею, что нужно добиваться единства факультетов. Она стала отвратительно сентиментальной...       В мгновение ока они аппарируют в Хогсмид, оказываясь в переулке позади "Кабаньей головы".       — Имей в виду, единственным человеком, испытавшим на себе мое Круцио, был Амикус Кэрроу — и получил он его за то, что проявил неуважение к Макгонагалл.        Драко приподнимает бровь: образ Поттера, выпускающего из палочки Круцио, просто не укладывается в его голове. Хотя, если подумать, еще до недавнего времени он также представить себе не мог, что они могли бы переспать.       — Не думаешь, что ты уже достаточно жестоко пытаешь меня своим отвратительным вкусом в обустройстве дома?       Гарри не поддается на провокацию.       — Надеюсь, ты не сильно опоздаешь из-за меня.       На самом деле он нисколько не жалеет, что оставил его спать в своей постели.       Драко поправляет воротник пальто.       — Не беспокойся, я умею управляться с Панси.        Он отворачивается и уходит прочь, сначала убедившись, что никто не заметит, откуда он появился — как всегда, без расшаркиваний и не прощаясь.       Гарри аппарирует обратно на площадь Гриммо, потому что не хочет пока встречаться со своими друзьями; ему хочется перекусить чем-нибудь спокойно, в одиночестве. И одна из причин этому — то, что в последнее время друзья не говорят ни о чем другом, кроме проклятого Рожденственского бала. Кто кого пригласил, кто еще не знает, с кем пойти, как сделать так, чтобы не ложиться потом спать вовсе и чтобы при этом их не поймал никто из профессоров... Гарри спускается по лестнице, чтобы пойти и съесть что-нибудь на кухне — Кричер всегда оставляет ему там пирог с патокой, который Гарри обожает. Проходя мимо ветхих комнат, темных и влажных, он разглядывает обстановку собственного дома внимательнее.       Возможно, если он приведет в порядок всю остальную часть комнат, как он это сделал с комнатой Сириуса, Драко не будет так спешить уйти прочь каждый раз, когда приходит к нему.

***

      — Дружище, поверь, пора уже тебе что-то предпринять, не то лучших девушек успеют пригласить другие...        Гарри поднимает глаза от тарелки и одаривает своего лучшего друга взглядом: "Опять ты за свое?"       Ему хотелось бы сейчас спокойно насладиться ужином, потом укрыться в своей комнате, чтобы прочитать последний выпуск руководства по древкам для метел. Но его друзья, которые уже давно знают, с кем пойдут на бал, не оставляют его в покое. Конечно, для них все просто: всем ведь известно, что Дин и Шеймус гораздо больше, чем неразлучные друзья. И Рон не должен думать, кого пригласить, как тогда, когда они учились на четвертом курсе: в этот раз он идет на бал с той, кого любит по-настоящему; и похоже, что именно по этой причине для него стало делом чести найти кого-то и для Гарри. Словно хочет исправить свое вспыльчивое поведение тогда, на их четвертом курсе, — и планирует сейчас идеальный вечер для себя, для Гермионы и для Гарри.       — Я понимаю, что с той очередью из девушек, которые только и ждут, чтобы ты их пригласил, ты должен выбирать тщательнее, но ведь до бала осталось меньше недели.       Гарри показательно оглядывается и с иронией смотрит себе за спину.       — Уверен? Я этой длинной очереди почему-то не вижу...       — Ты же не надеешься, что все прибегут приглашать тебя сами, нет? Даже те, что восхищаются тобой больше всех, тоже имеют свою гордость...       — Вот, точно. Те, о которых ты говоришь, хотят провести волшебный вечер с героем Магического Мира, а не со мной.       Рон усмехается.       — Но ты и правда герой Магического Мира. Поэтому можешь получить кого захочешь, а уже после девушка сможет узнать и оценить и самого тебя.       "Кого захочу..."       Гарри излишне энергично накалывает на вилку фрикадельку и видит краем глаза взволнованное лицо Гермионы.       — Рональд, оставь Гарри в покое, — конечно же, она вмешивается в их разговор, при этом предупреждая Рона взглядом, наклоняя голову особым образом и отчетливо выражая свои мысли: "Гарри только что расстался с Джинни, бестактно заставлять его немедленно искать другую; бедный, он все еще страдает, хотя и не показывает этого" и "Гарри не обязан искать девушку для бала, он может пойти с нами!"       — Ты права. Впрочем, ты можешь идти и без партнерши — тебе никто не откажет в танце, даже те, которые придут туда в сопровождении. Три четверти девушек Хогвартса будут прыгать от радости, если ты их пригласишь на танец.       — Как, только три четверти? — спрашивает Гарри с притворным разочарованием.       — Конечно! Ты ведь помнишь, что одна четверть студенток все же учится на Слизерине, — Рон смеется, довольный своей шуткой, и Гарри подхватывает его смех.       Но, благодаря шутке Рона, ему приходит в голову одна сумасшедшая идея.       "Почему бы и нет?" — говорит он сам себе.

***

      Направляясь в библиотеку, Гарри повторяет себе, что это все же неплохая идея. В принципе, сколько раз ему говорили, что он должен служить примером для других студентов? Которые им восхищаются и, к сожалению, в некоторых случаях еще и подражают?       Об этом он узнал от профессора Макгонагалл: ей слишком часто приходится разыскивать студентов-первокурсников, которые то и дело пытаются улизнуть ночью из спален, отправляясь на поиски тролля или василиска.       Значит, лучший пример, что может сейчас подать Гарри — это поощрить единство и дружбу между факультетами Хогвартса. Между всеми факультетами Хогвартса.       И потом, учитывая, что все равно ему придется идти на бал с кем-то (что бы там ни говорила Гермиона, он должен идти с кем-то, потому что никогда и ни за что он не станет торчать третьим лишним рядом с ней и Роном), — значит, лучше выбрать кого-то, кто его не боготворит.       Он повторяет себе, что это отличное решение, но все время вспоминает потерянное выражение на лице Драко, когда они заговорили на тему бала.       Конечно, как это он может пойти туда с ним, с такой деревенщиной, с гриффиндорцем-полукровкой? Конечно, эта деревенщина хороша только для того, чтобы потакать всем прихотям и капризам Драко в постели!       Ну, Гарри ему покажет.       Библиотека, как всегда, накрыта пологом тишины, и девушка, которую Гарри искал, сидит именно там, где он и надеялся ее найти. Ее светлые волосы упали тяжелой волной на страницы книги по Астрологии, которую она читает.       Гарри известно о ней лишь то, что она учится на отлично и очень вежлива со всеми. Никогда не делает ничего, что стало бы поводом для осуждения. И никогда не была открыто враждебно настроена по отношению к нему или к его друзьям-гриффиндорцам. Она кажется девушкой спокойной и умной.       В шаге от нее он тихо покашливает, чтобы привлечь ее внимание:       — Дафна?       В голубых глазах Дафны Гринграсс удивление.       — Прости, что беспокою тебя во время работы над домашним заданием... Знаю, что мы никогда даже не разговаривали друг с другом, но... Ну, я хотел спросить, ты не хотела бы пойти на Рождественский бал вместе со мной?       Девушка хлопает ресницами и молчит несколько секунд, прежде чем ответить.       — Это действительно неожиданно для меня, Поттер. Не то чтобы мне было неприятно твое приглашение, но... Я должна спросить: почему именно я, учитывая, что мы знаем друг друга лишь с виду?       И что она слизеринка. Не говорит, но это подразумевается.       Гарри отодвигает стул от стола, за которым сидит Дафна, и садится рядом, стараясь держать спину прямо. Он предполагает, что у аристократов точно должно существовать какое-то дурацкое правило, по которому считается грубостью садиться рядом без явного приглашения — но если Дафна не сможет быть выше этого, то и намерение пойти на бал вместе с ней окажется невозможным.       — Ты права, и я могу понять твое недоумение. Но, честно говоря, я наблюдаю за тобой уже давно и подумал, что бал может оказаться хорошей возможностью, чтобы узнать друг друга немного лучше, — это была правда, Гарри часто замечал Дафну, приходя в библиотеку с Гермионой, и даже считал, что она довольно милая. — И я также думаю, что пора зарыть топор войны между Гриффиндором и Слизерином... По крайней мере, с некоторыми из вас...       Дафна смягчается немного и даже позволяет себе улыбнуться.       — Да, есть еще много фанатиков среди слизеринцев, но не все мы такие...       Гарри выходит из библиотеки, невероятно довольный собой. Он знает, что поступает правильно. Девушке, которая так старается хорошо учиться (почти настолько же хорошо, как Гермиона), которая никогда не ищет неприятностей и которая так заботится о своей внешности, точно понравится оказаться в центре внимания.       Пойти на бал с героем Магического Мира! — и не важно, гриффиндорец он или нет, подобная возможность выглядит достаточно соблазнительно, чтобы заставить ее согласиться.        И, к счастью, Дафна не принадлежит к тем семьям, которые в свое время сочувствовали Волдеморту.       Но что еще более важно, Дафна — префект Слизерина, как и ее сестра Астория Гринграсс и Панси Паркинсон, две девушки, которые не отходят от Драко ни на шаг — то ли дружат с ним, то ли увлечены им больше, чем остальные.       Гарри готов поставить свою Молнию на то, что менее чем через час Драко будет знать о его предложении.       И, отходя все дальше от библиотеки, Гарри повторяет себе, — нет, он поступает так вовсе не потому, что хочет, чтобы Драко ревновал.

***

      Забини выходит из спальни Драко и, одним только своим убитым видом отвечая на вопросительный взгляд Панси, качает головой.       — Я сдаюсь; и клянусь, это был последний раз, когда я предложил ему помощь в выборе одежды. Ладно, он всегда был самовлюбленным нарциссистом, одержимым своим внешним видом и гардеробом, но в этот раз он ведет себя, как истеричная примадонна.       Панси вздыхает.       — Он невыносим с самого утра. Уверена, что бал здесь ни при чем.       Блэйз наливает себе чашку горячего чая и с помощью заклинания превращает чай в пунш с ромом.       — Тогда в чем же причина?       — По-моему мнению, он нервничает, потому что решил сделать каминг-аут и пойти на бал с парнем.       Блэйз в задумчивости потягивает пунш.       — А по-моему, он все правильно делает: вырвал зуб — не будет боли. Кроме этого, теперь от Драко отстанут толпы студенток, которые не дают ему покоя.       — Ну, не говори... Сегодня утром Астория, наоборот, не отходила от него ни на миг, и я готова поклясться, что настроение у Драко испортилось именно после того, как мы с ней увиделись... Кстати, ты знаешь, с кем идет на бал ее сестра?       — Конечно же, я знаю — вся школа знает уже. Клянусь, на такой вариант я бы не поставил и кната.       — Да, я тоже была в шоке, когда узнала... Похоже, Поттер страдает манией величия — в смысле, полно девушек из других факультетов, которые пускают на него слюни, поэтому не верю, что он пригласил Дафну не ради того, чтобы шокировать всех в очередной раз.       — Звучит правдоподобно, Поттер всегда делал вид, что терпеть не может свою славу; но теперь, когда у него поменьше возможностей, чтобы по-прежнему оставаться в центре внимания, у него, должно быть, ностальгия по былым временам...       — Кстати, Блэйз... — Нотт пересекает общую гостиную Слизерина, держа в руках стопку книг, взятых в библиотеке. — Признай, твою гордость подтачивает тот факт, что Поттер идет на бал с Гринграсс, потому что она одна из тех, с кем хотел пойти ты сам? Если не ошибаюсь, она никогда не хотела с тобой встречаться, но все видят, как она довольна тем, что ее пригласил Поттер...       — Гринграсс многое потеряла, отказавшись от меня. И вообще, ее больше интересует одобрение окружающих, чем развлечения.       Панси берет чашку из руки Блэйза, чтобы проверить его мастерство в превращении чая в пунш.       — Знаешь, не всем девушкам нравится быть всего лишь одной из многих поклонниц мистера Забини, — говорит она и сдерживает гримасу, не желая признаться, что напиток слишком крепкий для нее.       Нотт идет к двери, ведущей в общую мужскую спальню.       — Но ты все же смог выбрать уже кого-нибудь из бесконечного списка твоих подружек? — спрашивает он.       Забини хитро улыбается вместо ответа.       — Это будет кое-кто новый...       Нотту не удается справиться с дверной ручкой: нелегко открыть дверь со всеми теми книгами, которые он не собирается выпускать из рук.       — Давай, признавайся. Не притворяйся, что собираешься держать всех в неведении, все мы знаем, что ты умираешь от желания рассказать, — говорит он.       Блэйз прочищает горло:       — Флора и Гестия Кэрроу.       Панси почти опрокидывает на себя горячий пунш.       — Ты хочешь сказать... Обе близняшки вместе? Ты отвратительный... И ты говоришь, что это Поттер тот, кто любит выделываться?       — Эй, я делаю им одолжение... Двум бедным девочкам не так-то просто найти пару друзей, которые подойдут им обеим. А у меня достаточно энергии, чтобы сопровождать двух дам сразу... Сказать по правде, я подумывал насчет близняшек Патил, они более симпатичные, но Парвати — гриффиндорка, и я, не имея желания выслужиться перед Макгонагалл, как это делает Поттер, предпочитаю не связываться с определенным типом людей.       Нотту, наконец-то, удается открыть дверь в спальню.       — Да, конечно, рассказывай, как будто это вовсе не потому, что Патил никогда бы не согласилась... — его смех затихает, когда запущенный в него ботинок, который он не видит из-за стопки книг в руках, бьет прямо по ребрам. Фирменный, черный, новый и отличного качества ботинок.       Панси качает головой.       — Я тоже думаю, что Драко правильно сделал, решив пойти на бал с парнем — но, черт побери, если он будет из-за этого так переживать, то было бы лучше ему оставить эту затею, или никто из нас не проживет достаточно, чтобы дожить до этого гребаного бала.

***

      Оставив на столе огромную стопку книг, Теодор Нотт выходит из общей спальни, бормоча о чем-то себе под нос.       Драко понятия не имеет, почему этот книжный червь так возмущается, но ему плевать на него — хорошо, что тот быстро скрылся с глаз, потому что Драко чертовски нужно остаться в одиночестве, чтобы сосредоточиться.       Шкаф полон вещей, и среди них нет ничего, что подошло бы ему. Нет, это невозможно: в последнее время каждый раз, когда ему нужно одеться для особого случая, это превращается в трагедию!       Понятно, что он привлечет достаточно внимания, появившись на балу с Энтони Голдштейном.       И не только потому, что, как Драко, так и Энтони всегда были очень скрытными в отношении своих сексуальных предпочтений, но еще и потому, что Голдштейн был одним из самых преданных членов Армии Дамблдора, а еще он друг Поттера и его компании.       Они сблизились друг с другом случайно. Бедняга Энтони тайно встречался со слизеринцем, который не был ему особо верен. И однажды вечером Энтони решил проследить за вероломным любовником, причем именно тогда, когда ублюдок настойчиво приглашал Драко "выпить вместе" в теплице мадам Спраут.       Драко даже не думал, что вообще способен так сильно злиться, но ответить придурку как следует он не успел: Голдштейн разбил горшок о голову изменника, не приняв во внимание, что в нем была одна из молодых Мандрагор, которых Спраут держала для уроков.       Они все трое тогда потеряли сознание из-за криков этого отвратительного растения, но Драко и Энтони пришли в себя первыми — вероятно, потому, что не об их головы разбился горшок. Конечно же, они оставили того идиота там, и Драко — возможно, потому, что все еще был немного ошеломлен, — предложил Энтони, чтобы его отвлечь, вместе пойти на бал.       Хотя, наверное, ошеломлен он был чуть более, чем немного, потому что в противном случае он бы вспомнил, что милый Голдштейн, вместе с другими членами Армии Дамблдора, на пятом курсе, в Хогвартс-экспрессе, превратил его вместе с Крэббом и Гойлом в трех гигантских улиток только потому, что они цеплялись к Поттеру.       Но, как ни странно, Энтони согласился. Впрочем, если подумать — кто будет помнить о глупостях, сделанных в пятнадцать лет? В восемнадцать лет начинаешь творить глупости настолько серьезные, что о прошлых легко забываешь.       Они перекинулись парочкой слов — и Энтони оказался очень даже приятным парнем. Задница у него тоже была ничего, и даже несколько шрамов на лице, оставленных психованными Кэрроу, выглядели сексуально.       И еще Драко уверен, что это произведет на Поттера определенное впечатление — когда тот увидит его на балу с кем-то из своих друзей, а не с кем-то из Слизерина.       Этот идиот Поттер. Зачем так внезапно спрашивать, идет ли он на бал, чтобы в ответ молчать, как последний кретин? Потому что строить иллюзии... То есть, зачем он заставил поверить, что хотел пригласить его, Драко — чтобы потом пойти с Дафной?       Не то что Драко принял бы подобное приглашение, конечно же, нет. Понятно же, что он бы не пошел никуда под ручку с Избранным. Понятно же, что он объяснил бы Поттеру, насколько это было бы невозможно для них. В общем, отказал бы, конечно, но... Но он отказал бы ему изящно!       Зачем подавать надежду, чтобы затем отступить? Конечно, Драко сказал бы, что не может, потому что он пригласил Энтони и... И Драко, конечно, всегда учитывает чувства других людей (ну, может быть, не совсем всегда). Но было бы приятно знать, что Поттер хотел бы пойти на бал с ним. Даже если бы Драко отказал.       И теперь на балу Драко должен выглядеть не просто стильно — Драко должен быть единственным, кого Поттер заметит в Большом Зале, и не имеет значения ни насколько глубоким будет декольте у Гринграсс, ни насколько будут открыты ее ноги, ни каким будет платье. Драко должен выглядеть так, чтобы его образ кричал: "ты, чертов сын магглокровки, научись уже бороться за то, что ты хочешь для себя, а не только за то, чтобы спасать этот гребаный магический мир!"       И вот, когда Драко укладывает обратно одежду, которую вытащил из шкафа, смирившись с мыслью, что все же придется идти и покупать что-то новое, его взгляд падает на рубашку, которая до этого оставалась скрытой под пиджаком и висела вместе с ним на одной и той же вешалке. Точно — он вспомнил, что забрал ее с собой в Хогвартс, чтобы его мать не увидела эту рубашку, хотя и сам сомневался, что будет носить.       Он даже не помнил уже о том, что когда-то ее приобрел. Единственный раз, когда он надевал ее — когда примерял, в кабинете бутика Версаче в Лондоне. Купил, поддавшись импульсу — увидев, как хорошо она на нем смотрится, не устоял. Но так никогда и не осмелился потом надеть.       И сейчас не может не представлять себе, какое лицо будет у Поттера, когда тот увидит на нем эту рубашку.       В конце концов, злые языки будут так заняты сплетнями о гомосексуальности его и Энтони, что его наряд отойдет на второй план. Главное, чтобы заметил и рассмотрел один определенный гриффиндорец.

***

      В дни, предшествующие Рождественскому балу, в течение недели перед Сочельником, Гарри и Драко не однажды встречаются взглядами — но никто из них не берет на себя инициативу, чтобы назначить встречу. Гарри не посещает ни свой дом на площади Гриммо, ни магазинчик "Stratchy and Sons". Старается не делать ничего подозрительного — и проводить побольше времени со своими друзьями, потому что они уже и так находятся в достаточном недоумении от его решения пригласить на бал слизеринку. Даже Гермиона, как бы не старалась подчеркнуть, что "нет никаких причин для того, чтобы не общаться с другими студентами, пусть даже они и слизеринцы" и "Дафна никогда не была одной из фанатиков борьбы за чистокровность".       Джинни смотрит на Гарри так, будто он, несмотря на все случившееся, все еще одержим Волдемортом.       И так получилось, что роковой вечер Рождественского бала наступил, а Гарри и Драко так и не перебросились друг с другом ни словом.

***

      Дафна выглядит очень привлекательно: на ней очаровательное платье бирюзового цвета, что подчеркивает ее светлые глаза. Волосы забраны в прическу, которая имитирует легкий беспорядок, выпуская кое-где белокурые локоны на шею и на лицо. Все очень изысканно. Она двигается в толпе вполне непринужденно, несмотря на высокие каблуки, и прекрасно умеет поддержать разговор, при этом задавая ему легкий тон — как с Гарри, так и со всеми, кто останавливается с ними поговорить, с гриффиндорцами в том числе.       Идеальная девушка — настолько идеальная, что почти скучная.       Рон улыбается Гарри во все тридцать два, под ручку с сияющей Гермионой.       — Ты знаешь, не то чтобы я одобрял твой выбор, но вы действительно красивая пара.       Гарри мысленно вздыхает. Почему все счастливые пары всегда стремятся спаривать всех, кого видят вокруг себя?       Вечер начался чуть более получаса назад, и Гарри интересно, удалось ли уже Дину и Шеймусу тайком "исправить" пунш.       Излишне говорить, что он чувствует себя под прицелом множества глаз; взгляды любопытные, осуждающие взгляды, даже какая-то романтичная поклонница уставилась на них, замерев в упоении, явно воображая себе историю в стиле Ромео и Джульетты.       Когда Дафна останавливается, чтобы поздороваться с Панси Паркинсон и Блэйзом Забини, ситуация действительно выглядит странно. Отчасти потому, что этот заносчивый слизеринец появился на балу с двумя девушками — близняшками Кэрроу, с которыми Гарри познакомился еще во времена Клуба Слизней. И немного потому, — да, он и сам не знает, почему, надо же, — Гарри был уверен, что увидит Драко вместе с Панси. Но та пришла с одним из студентов своего курса.       Панси не удостаивает Гарри даже взгляда, как это всегда и было с начала года. Закончилось то время, когда она насмехалась над ним при каждом удобном случае. У Гарри сложилось впечатление, что она немного побаивается возмездия за тот свой проступок, когда она пыталась убедить всю школу выдать Гарри Волдеморту во время последней битвы.       Честно говоря, Гарри иногда забавляется, бросая грозные взгляды, чтобы увидеть, как она поспешно отступает.       Но в этот раз он бы предпочел, чтобы она осталась на месте и составила компанию Дафне, хотя бы ненадолго. Вежливо спрашивает, не хотят ли дамы выпить и отходит, чтобы принести что-нибудь для обеих.        Он направляется к ближайшему столу, но пересекается с Дином, который подмигивает и направляет к "подходящему" столу, где уже несколько студентов столпились вокруг, чтобы получить особенный пунш.       И когда, наконец, Гарри удается добраться до стола, там он видит...       Бледную изящную руку, что подносит бокал к губам и медленно потягивет напиток — эти губы! — Гарри знает, какие они мягкие. Кажется, что кое-кто задерживает губы у края бокала специально для того, чтобы они нагрелись от жгучего спирта в напитке; время от времени этот кое-кто слегка наклоняет бокал, рассеянно вытягивая губы, чтобы сделать глоток.        Кто-то пытается отодвинуть Гарри в сторону. Верно, собралась изрядная толпа вокруг него, все хотят выпить чего покрепче. Гарри наклоняется, чтобы наполнить два бокала. Украдкой бросает взгляд, чтобы проверить, заметил ли Драко его присутствие, но тот, кажется, не заметил.       На нем нет смокинга, как Гарри ожидал — но костюм, ожидаемо элегантный, полностью черный, в котором он выглядит ослепительно, как луна в ночном небе.       Именно в тот момент, когда Гарри собирается возвращаться обратно, к нему приходит понимание, с кем пришел Драко на бал, и он чуть не роняет бокалы.       Драко просит Энтони Голдштейна подержать бокал и тот, улыбаясь, берет его у него из рук. Когда Драко снимает пиджак, немного пунша, который плещется в бокалах у Гарри, проливается, пятная скатерть.       То, что надето на Драко, не просто черная рубашка, как могло показаться. Воротник, манжеты и передняя планка с пуговицами сшиты из блестящей черной ткани; все остальное — из прозрачного материала — шелка, шифона, нейлона... Кто знает? Что-то черное и прозрачное, украшенное, в свою очередь, еще чем-то черным и кружевным, все это создает своеобразную игру "вижу — не вижу", обман зрения, который немедленно пробуждает все чувства Гарри, выводя из уныния от этого скучного бала.       Святые небеса, через прозрачную ткань заметны небольшие соски, которые Гарри бесчисленное количество раз держал между пальцами или ласкал губами.       Гарри понимает, что бесстыдно пялится, но — как можно не пялиться?       Драко перебрасывает пиджак через руку и забирает свой бокал из рук Энтони, занятого разговором со своим однокурсником. Драко делает еще один глоток, глядя Гарри прямо в глаза. Затем медленно прокручивает ножку бокала между пальцами и проводит по его краю кончиком языка; но потом внезапно отворачивается и берет Энтони за плечо свободной рукой, приглашая отойти. Это все так неожиданно и сюрреалистично, что Гарри не совсем уверен, видел он это наяву или ему только показалось.       Направляясь прочь от стола, Энтони наклоняется к Драко:       — Чего ты ухмыляешься?       Улыбка Драко становится напряженнее:       — Я наслаждаюсь больше, чем мог бы надеяться.       Но в суматохе праздника Гарри не может услышать, о чем они говорят. Он видит только руку Энтони на прозрачной ткани, что прикрывает спину Драко.       Он приходит в себя только тогда, когда слышит голос рядом с ним, что возмущается       — Как отвратительно, правда?       Гарри испепеляет взглядом студента Хаффлпаффа, — который, видимо, неправильно истолковал его интерес к паре Малфой-Голдштейн, — но уходит, ничего не ответив. Он настолько выбит из колеи, что рискует затеять драку.       Учитывая, насколько обширен Большой Зал, ему понадобилось слишком мало времени, чтобы вернуться к Дафне. Он протягивает ей бокал, улыбается и мысленно убивает ублюдочного наглого провокатора.       Какого хрена он напялил на себя именно эту рубашку? Почему именно этим вечером? Потому что пришел с Энтони?       Почему он никогда не одевался так для него, для Гарри?       Гарри хотелось бы наслаждаться вечером, как делают это все его друзья.       Время от времени он читает на лице Гермионы намек на беспокойство. Она умеет определять лучше, чем кто-либо другой, когда улыбка Гарри не является искренней. Поэтому он находит предлог, чтобы отойти: приглашает Дафну на танец, и сразу же жалеет об этом, потому что в танцах он явно не силен, и прекрасно видит, что и Дафна это замечает с явным разочарованием.       К счастью, Гермиона так счастлива, что может, наконец, насладиться танцем с Роном, что вскоре отвлекается от своих подозрений насчет душевного состояния Гарри.       Драко и Энтони не танцуют, их смелости все же не хватает на то, чтобы решиться еще и на это; Гарри замечает время от времени, как они болтают тут и там с друзьями, смеются, пьют... И чем больше он старается не смотреть, тем больше, кажется, видит их повсюду.       Наконец-то вечер подходит к концу; многие задерживаются в Большом Зале даже после того, как музыка затихает. Рон и Гермиона ушли. Дин, Шеймус и другие гриффиндорцы настаивают, чтобы Гарри и Дафна присоединились к их ночной вечеринке до самого утра. Их недоумение от решения Гарри пригласить слизернику уже прошло, Дафна завоевала их расположение непринужденными манерами и простым обхождением. Всех, кроме Гарри, который продолжает думать о доме на площади Гриммо и о голубых простынях в своей комнате. Отклоняет приглашение друзей, утверждая, что он выпил слишком много (и в самом деле, он довольно часто возвращался к столу с правильным пуншем), и что он устал.       Надеется не обидеть Дафну, но та прощается с ним в обычной своей спокойной манере и, кажется, рада вернуться к своим друзьям слизеринцам. Бесполезно отрицать, что, несмотря на все усилия, Гарри не был самым завидным партнером, но только сейчас он понимает, что, видимо, Дафна тоже играла роль — но, в отличие от него, гораздо лучше делала вид, что получает от бала удовольствие.       Гарри идет по коридорам Хогвартса, выбирая более спокойные и уединенные. Он подозревает, что общая гостиная Гриффиндора в это время переполнена и шумна не меньше, чем Большой Зал. Стоило бы переночевать в доме на площади Гриммо; тем более, что занятий завтра нет — но он боится, что будет чувствовать себя там еще хуже.       Он идет и идет, до тех пор, пока в отдалении не видит гобелен Варнаввы Вздрюченного. Почти не осознает, как он дошел до коридора, где вход в Выручай-комнату — наверное, подсознание привело его сюда, потому что он был в поисках чего-то, — но он и сам не знает, чего. Или, вернее, знает, что хочет, но не знает, действительно ли это то, что ему нужно.       Только тогда, когда он оказывается совсем рядом с Выручай-комнатой, Гарри замечает, что здесь не один: в коридоре виднеется фигура в черном — кто-то стоит, прислонившись к стене, и смотрит прямо на него.       Гарри почти готов решить, что это ничто иное, как иллюзия, созданная Выручай-комнатой, чтобы исполнить его желание; но потом вспоминает, что они оба находятся вне ее — так что, должно быть, это настоящий Драко.       По мере приближения к нему, Гарри пытается уговорить себя не смотреть на эту чертову рубашку.       Драко, кажется, удивляется, увидев его, — впрочем, вряд ли он стоял здесь, ожидая Гарри.       — Почему ты здесь? — спрашивает он, не отрываясь от стены.       — Я прогуливаюсь, чтобы выветрился из мозгов алкоголь, и... чтобы прийти в себя.        Драко кивает с видом человека, который точно знает, что Гарри имеет в виду.       — И почему ты один? — спрашивает он тихо.       — А ты? — отвечает Гарри уклончиво, глядя на стену перед ними, туда, где должна открыться дверь в волшебную комнату, если пройдешь мимо три раза.       Интересно, почему Драко оказался здесь сейчас?       Драко тоже пытается уйти от ответа, лишь пожимая неопределенно плечами, но Гарри не сдается.       — Где Энтони? — спрашивает он.       — Успокойся, — улыбается Драко. — С ним все в порядке, ничего ужасного я не сделал твоему другу. Он приятный человек. Мы провели прекрасный вечер.       Гарри прислоняется плечом к стене, стоя лицом к Драко. Холод, который он чувствует даже через смокинг, напоминает, что они находятся среди древних стен Хогвартса, но Гарри отгоняет прочь эту мысль.       — И?       Драко наклоняет голову.        — И иногда бывает неплохо, когда приятный вечер заканчивается быстро. Кстати, бедняжка Дафна выжила или останется теперь хромой на всю жизнь?        Гарри морщится.       — Я танцую не так уж и плохо, — делает кивок подбородком в сторону стены напротив. — Почему ты хочешь войти в Выручай-комнату?       Драко быстро трясет головой, как если бы только сама мысль войти туда для него невыносима:       — Я не хотел в нее заходить... Я проходил мимо случайно, и... — он опускает взгляд. — Я остановился, чтобы подумать.       Неудивительно, что Выручай-комната вызывает у Драко плохие воспоминания: Крэбб умер здесь, став жертвой вызванного им же Адского пламени.       Гарри терпит неудачу в попытке не смотреть на прозрачную рубашку Драко. Пиджака на нем нет — неизвестно, где он его оставил (Гарри искренне надеется, что не в комнате Энтони), черный узор выглядит так, словно нарисован прямо на снежно-белой коже Драко, и вызывает у Гарри желание поцеловать те участки тела, которые он не скрывает.       — Со мной это происходит каждый раз, как я здесь прохожу, — продолжает Драко. Фыркает себе под нос, показывая Гарри уже подзабытый вариант своей неповторимой малфоевской усмешки. — Ты вернулся тогда, бросился прямо в Адское пламя, на метле, которая могла загореться там, как свеча... Или упасть, потому что ею не пользовались черт знает сколько времени.       Он снова качает головой:       — Ты слишком герой даже для настоящего героя Магического Мира.       Гарри протягивает руку и кончиками пальцев поправляет воротник рубашки Драко.       — И я никогда не сожалел, что сделал это.       — Я не сделал бы этого для тебя, если бы ты был на моем месте. Ты же знаешь.       Это не вопрос.       Просто удивительно, насколько ненависть к кому-то позволяет узнать этого кого-то настолько хорошо. Так хорошо, что в конце концов ты понимаешь, что больше не можешь его ненавидеть.       — Конечно, я знаю. Но для меня это неважно. Пусть ты и не сделал бы этого; но этого не сделало бы и большинство студентов Хогвартса.       — Гарри Поттер — самый благородный и храбрый волшебник магического мира.       — Или самый глупый.        Они слишком сосредоточены друг на друге, чтобы вслушиваться в свои же слова.       Пальцы Гарри отпускают воротник Драко, чтобы прикоснуться к его щеке. Кожа прохладная — должно быть, он стоит здесь довольно давно.       Стоит, думая об Адском пламени и... И о том, как он, Гарри, его когда-то спас.        Драко взмахивает ресницами несколько раз, Гарри готов к тому, что он собирается отклониться — они никогда не позволяли себе в школе ничего больше обмена взглядами. Но Драко остается на месте в ожидании.       Гарри скользит рукой на его затылок и приближает его лицо к своему. Они целуются.       В прохладе пустынного коридора они находят облегчение в тепле друг друга.       Рот Драко сохраняет аромат алкоголя из пунша настолько же, насколько и рот Гарри. Но не от этого у Гарри кругом идет голова. Поцелуи здесь, в Хогвартсе, где кто угодно может застать их врасплох — это неосторожно, это неразумно, и это невероятно возбуждающе.       Гарри вдруг осознает, что ему не важно, если кто-то их увидит. Пусть говорят, пусть осуждают, пусть даже решают держаться от него подальше. Слишком много людей, которые крутятся вокруг него постоянно.       Кто на самом деле им дорожит — тот, рано или поздно, примет его таким, какой он есть. Рон и Гермиона на протяжении многих лет имели возможность заметить, что Гарри определенно не идеален. Может быть, они решат, что он свихнулся, но не откажутся от него никогда.       Но в те мгновения, пока в его сознании проносятся эти мысли, рука Драко прижимается к его груди, чтобы оттолкнуть:       — Гарри, нет.       Он отступает сразу: Драко не смотрит ему в лицо.       Это первый раз, когда он слышит, как Драко произносит это слово с тех пор, как между ними все это началось.       Нет.       — Ты в порядке?       Драко качает головой, как он делал это прежде, когда Гарри спросил его, не хочет ли он войти в Выручай-комнату.       — Я не могу так.       — Как так?       — Здесь.       — Хочешь, пойдем в какое-нибудь место, более уединенное, где будет безопаснее?       Драко обхватывает себя руками.       — Не только потому, что кто-то может увидеть... Просто здесь все становится... Слишком настоящим.       В школе, где они проучились много лет, в окружении друзей и товарищей по факультетам, далеко от защищенного места, которое они создали для себя и которое для них словно отдельное измерение — то, что сейчас происходит между ним и Гарри, становится чем-то настоящим, осязаемым и... Невыносимым для Драко.       И как ни странно, Гарри прекрасно его понимает.       Драко вздыхает.       — Я не знаю, смогу ли так... Так, как обычно...       — Ты имеешь в виду... Не играя с нижним бельем?       Драко неловко молчит. Теперь уже Гарри качает головой:       — Я хочу сказать, что... То, что мы делаем с тобой, это круто... До тех пор, пока мы пользуемся тем, что у нас с тобой общая тяга к нижнему белью... Пока, может быть, ты не найдешь кого-то другого, кого посчитаешь более подходящим для этого дела... Я имею в виду, я обожаю, когда на тебе эти вещи, но... — Гарри сглатывает, не зная, оставаться ли перед Драко честным до конца. — Но это все потому, что их надеваешь именно ты. Кружева — это не главное.       Драко смотрит на него обезоруживающе ясным взглядом.       — Но если дело не в том, что мы оба разделяем это "особое увлечение", то что это тогда?       Гарри пожимает плечами.       — Я не уверен ни в чем, но думаю, что стоит попробовать по-настоящему, чтобы узнать.       — А я уверен в одном: этот год уже достаточно сумасшедший и так. Ты не думаешь, что с нас хватит уже всеобщего внимания? Ты хоть представляешь себе, каково мне было вернуться сюда — после того, как я впустил Пожирателей в Хогвартс? Ежедневно сталкиваться с теми, кто потерял родственников и друзей по вине Темного Лорда и его последователей, моего отца в том числе? Я не смогу терпеть еще и это. Не хочу еще и осуждения со стороны других слизеринцев, с которыми живу бок о бок... Не говоря уже о твоих гриффиндорцах. Сколько народу решит, что я развратил тебя каким-то особым образом? Или, что еще хуже, насколько отвратительно будет слышать, что ты настолько благороден душой, что пожалел меня и снизошел?       Гарри долго размышляет. Драко прав. Их жизнь вполне может превратиться в ад, и Гарри, как и он, тоже не хочет ничего другого, кроме того, чтобы хотя бы последний год в Хогвартсе доучиться спокойно.       — Тогда... Не потому, что я... Я хочу сказать... Если бы не было этих проблем, ты бы рассмотрел возможность... Делать это также и другим способом... Обычным? — спрашивает он.       — Принять это будет труднее всего для меня, но да, я попытаюсь. Несмотря на твой ужасный вкус в убранстве дома, — Драко улыбается.       Гарри испытывает острое желание обнять его, сказать, что они могут попытаться, что хватит им прятаться.       Но воспоминание, всплывшее из детства, останавливает этот порыв.        Когда-то, теплым весенним днем, после того, как он преследовал бабочек среди цветов тети Петуньи почти час, он лежал обессиленный на траве. И именно тогда одна из них сама села на его слишком большой свитер, привлеченная ярким цветом. Убежденный, что ему получилось ее чуть ли не приручить, Гарри попытался прикоснуться к ней рукой, но, каким бы легким ни было движение, бабочка улетела.       В тот момент его грубо позвал дядя Вернон, потому что пришла пора накрывать на стол для ужина, и Гарри тогда страстно захотел тоже улететь прочь.       Поэтому сейчас он засовывает руки в карманы и пытается говорить непринужденным тоном.       — Как насчет того, чтобы продолжить так, как мы делали до сих пор, а когда пройдет этот учебный год, тогда и поговорим? То, что каждый из нас делает вне дома на площади Гриммо, не должно касаться другого. По крайней мере, пока кто-то из нас не начнет серьезно встречаться с кем-нибудь другим, тогда и прекратим это... Ну, это.       — Ты говоришь насчет верности?       — Ага, — улыбается Гарри. — Некоторые люди, когда состоят в постоянных отношениях с кем-то, не спят с другими.       — Спасибо за информацию, буду иметь в виду, и, в случае чего, я тебе сообщу, когда найду другого.       — Только одно... — на это Гарри не может просто закрывать глаза. — ...обещай, что не будешь надевать кружева ни для кого другого?       Он чувствует, как краснеет, но не может рисковать, прокляв какого-нибудь несчастного из-за ревности.       — Я думаю, что могу гарантировать это... Думаешь, вокруг так много извращенцев, подобных нам с тобой?       — Это относится и к... Ну, к таким вещам, как это, — Гарри машет рукой в сторону рубашки Драко.       — Я надел это не для Энтони. Не будь тупым.       Драко улыбается, и Гарри не знает, чего он больше хочет — придушить его или поцеловать. Вероятно, и то и другое вместе.       Драко делает несколько шагов, уходя, — но затем останавливается и бросает через плечо:       — Так и быть, Поттер. Пока ты видишь на моем теле кружева, я твой и только твой.       Отворачивается и медленно уходит, не дожидаясь ответа; как всегда, не прощаясь.