Два крыла для Ангела

Анжей стоял под струями воды, закрыв глаза. Вода прохладным потоком стекала по телу. С мобильного, лежавшего на полке у настенного зеркала звучала музыка. Но басы Раммштайна отскакивали от сознания. Навроцкий обитал в своей вселенной. Уже неделю он просто влачил своё существование, не замечая, что происходит вокруг. Всё разом потеряло смысл. Он ходил и двигался, как автомат: послушно отправился с матерью к врачу, дал осмотреть свой пострадавший нос, заученно повторил врачу свою ложь о том, что упал с лестницы в школе, чем объяснил свои синяки и получил освобождение от занятий на неделю. Оказавшись под защитой стен родного дома, Анжей, не сопротивляясь, хлебал приготовленные Леной супы, пил много жидкостей и глотал таблетки. Был тихим и почти ни с кем не разговаривал. Сердобольная Лена пыталась растормошить подростка. Не вышло — Навроцкий отгородился от внешнего мира, погрузившись в смакование одиночества. Сорвался лишь раз, когда однажды утром услышал от Лены, что к нему пришёл Нарим. Тариз появился на третий день после памятной драки и Анжей, взвившись с постели, заорал, чтобы Турка не впускали. Откричавшись, Навроцкий упал в подушки, заходясь в нервном припадке. Не плакал, не пролил ни единой слезы, но его колотило так, что испуганная Лена, спровадив Тариза, бросилась к себе в комнату за святой водой. Омыв лицо корчившегося в приступе беззвучной истерики Анжея «целебной водицей», девушка прижала мальчишку к себе и долго качала, как ребёнка, поглаживая по спине и шепча, что всё у него будет хорошо. Анжей так не думал, но её участие сделало своё дело, отправив его в сон. Больше Тариз не приходил. Как сообщила Анжею всё та же Лена, Тимофей попал в больницу и Турок каждый день ходил проведать его, проявляя необычайную дружескую верность. Квятковская так и не увидела того, как исказилось после её слов лицо Анжея. Навроцкий лежал, повернувшись к ней спиной. Из прокушенной губы на подбородок скользнула капля крови. Он смазал её ладонью до того, как кровь попала на наволочку. Когда девушка вышла из его комнаты, он накрыл голову подушкой. Если держать её так достаточно долго, возможно, он задохнётся, и выжиравшая его сердце боль уйдёт. Мысль утешила, но Лена вернулась и, стащив с него подушку, долго с подозрением смотрела на подростка. Анжей свернулся в позу эмбриона, укрываясь от её взгляда за пеленой ресниц. Сукин сын, врач, выписал его в школу к концу недели по настоянию матери, беспокоившейся о том, как он закончит учебный год. Навроцкий молча выслушал напутствие эскулапа быть осторожным на лестницах и сел в ярко-красную материнскую «Мазду», полученную в подарок от Навроцкого-старшего за рождение дочери, названной Боженой. День нового круга ада наступил для Анжея в понедельник. Сон не шёл, и он, встав с постели в шесть утра, поспешил скрыться в душе, пока все остальные ещё спали. Следовало собраться с духом, и выбросить из головы прочно застрявшее там видение собственного бездыханного тела, лежащего под окнами их дома. Четырнадцатый этаж… Он наверняка умрёт ещё в полете от разрыва сердца. В дверь ванной застучали с такой силой, что грохот прорвался даже через рок бастионы. Выдернув наушники, подросток прислушался. — Я уже выхожу! — крикнул он, услышав гневный голос матери, напоминавшей о том, что он в доме не единственный, кому нужно принять душ. — Не занимай душ надолго, ты не один, — проворчала мать. — Ile razy mam ci mówić? * Выбравшись из-под душа, Анжей потянулся к мобильному. Упрятав бёдра в полотенце, долго поглаживал пальцем экран. Он отключил всю связь с миром, но уйти от собственных терзаний не вышло. Мать снова забарабанила в двери, срываясь на вопль. Сунув мобильный за полотенце, Анжей покинул ванную. В коридоре его встретил сердитый Навроцкий, едко спросивший, не является ли он ещё одной женщиной в его бабском царстве, если столько времени прихорашивается. Огрызаться он не стал — прошёл мимо, не замечая удивления в глазах главы семейства. За завтраком ограничился соком, следя за матерью и отчимом, те дистанцировались друг от друга, сосредоточенно поглощая пищу. В последнее время между супругами пробежала кошка. Наталья Навроцкая обвиняла мужа в чёрствости и невнимании, Серж упрекал жену в непонимании важности того, что он делает для семьи. Божена — пятилетнее милое создание с кудряшками цвета жжёного сахара и серо-голубыми отцовскими глазами, напевала под нос песенку, угощая свою куклу манной кашей. Лена крутилась рядом, рассказывая последние новости о бабушке Анжея по отцу. Беата Бронецки перенесла в пятьдесят пять тяжёлый инсульт и с тех пор была не в себе, забывая всё на свете и нуждаясь в постоянном уходе. Её частный пансионат и содержание оплачивал Навроцкий-старший. Утро ничем не отличалось от череды других. В школу его отвезла мать, всю дорогу болтая с подругой по мобильному телефону. Анжей, уткнувшись в окно, без интереса смотрел на проплывающие мимо улицы. На душе было холодно и пусто. Божена сидела на заднем сиденье, болтая ногами. Боль, ничего общего не имевшая с физической, притупилась, он сжился с ней, но она никуда не ушла и готовилась накинуться на него, как только Навроцкий-младший расслабится и решит, что у него всё в порядке. «Мазда» подкатила ко двору школы, и мать повернулась к Анжею, чтобы сказать, что забрать его из школы не сможет. Она собиралась отвезти Боженку к окулисту. Анжей, вдруг проявив эмоции, заявил матери, что для неё важна только Божена. Наталья Навроцкая с укором нахмурилась. — Что с тобой делается, Анжей? — Только сейчас заметила? — с неожиданной злостью спросил он, выдёргивая из-под ног сестры свой рюкзак. — А до этого со зрением проблемы были? — Ему отчаянно захотелось нагрубить ей, словно ссора с матерью могла избавить его от страха. — Может, и тебе надо к окулисту? — Анж! — прикрикнула на него мать. — Что «Анж»? — сдерзил он. — Думаешь, я не понимаю, что лишний в нашей семейке? Лучше бы ты меня вообще не рожала! Женщина вздрогнула. За что он так её? Сзади засигналили, требуя, чтобы она отъехала. Детей выгружали у входа в школу, двигаясь гуськом. Наталья задерживала очередь из машин. — Дома поговорим, — устало произнесла она, махнув ему рукой. — Не о чём нам разговаривать, — буркнул он, выбираясь из салона. Божена крикнула ему, что он забыл её поцеловать. Анжей с силой хлопнул дверцей, вызвав испуганный визг у сестры и возмущённый вскрик матери. «Мазда» отъехала прочь. Подросток, не оглядываясь, направился к школе. *** Нарим стоял у окна перехода на втором этаже, нервно переминаясь с ноги на ногу. В школу он пришёл вместе с Тимом. Сафронов выпросил отпустить его из больницы, узнав от Лены, что Анжей придёт в понедельник в школу, и явился на занятия вместе с Таризом. Теперь оба ждали, когда появится Навроцкий. Тимофей в нетерпении приплясывал, Тариз стоял, погрузившись в угрюмое молчание. Чувствовала его душа, что ничего хорошего им встреча с Анжеем не принесёт. За прошедшую неделю он разговаривал с Лисом на любую тему, только не о том, что произошло между ними тремя больше недели назад. И он был рад этой отсрочке. Следовало всё обдумать и решить, что сказать, как Анжею, так и Тимофею. Нарим любил обстоятельность и порядок. Прежде старался думать, и только потом делать. Но промучившись не одну ночь бессонницей, так и не решил, что же им скажет. Турок перевёл взгляд на затылок Сафронова со стянутым под резинку хвостом волос. Под ним пряталась длинная шея с мелкими рыжими завитками коротких прядок. Тариз словил себя на желании дотронуться до одного из золотых колечек и поспешно отступил назад. Поскорее бы каникулы, разобраться со своими чувствами и забыть всё, как дурной сон. Что забыть? — тут же одёрнул его внутренний голос. Того, что он до безумия хочет прикоснуться к Тимофею? И при этом не может выбросить из головы то, что испытал, целуясь с Анжеем? Что вообще с ним происходит? Тариз, забывшись, обхватил себя за голову и тут же почувствовал прохладные пальцы, что легли на его запястье. — Нар? — с тревогой позвал его Сафронов. Турок, опустив руки, поднял к нему измученный взгляд. — Плохо мне, Лис, — выдохнул с отчаянием. — Что вы со мной делаете, а? Сафронов опустил голову. — Прости, — тихо прошептал покаянно, — мы не хотели. Так получилось. Тариз отмахнулся. Не виноват был Сафронов, да и Навроцкий тоже. — Это хоть было… по обоюдному согласию, Тимош? — Что именно? — Ваше тисканье. То, что вы делали? — любопытство жгло его напополам со странной злостью. Щёки Тимофея залило краской. — Просто обнимались. — И сосались? Глаза Тариза налились тьмой, но Сафронов сделал то, чего не следовало делать, и шагнул ближе. Рыжик был ниже его, но задрал подбородок с вызовом. — А если и так, то что? — Если и так, то чего за меня вцепился? Надо было за Анжеем бежать. Раз он для тебя один — свет в окошке! Нарим не слышал самого себя, того, что перешёл на крик, привлекая к себе внимание снующих по коридору школьников. Благо хоть выбрали переход, что вёл к младшим классам. — А если мне одного света мало? — Сафронов тоже умел цедить слова сквозь зубы не хуже Турка. — Что, если я хочу, чтобы вы оба со мной были! — В качестве кого? — А ты сам додумайся! — Да ты что мелешь? — Нарим, ухватив его за плечи, встряхнул, и, оглянувшись, затянул за колонну. Хватит им глаза мозолить, целая кучка мелюзги неподалеку собралась. Ждут, видать, когда «старшие» между собой сцепятся. — В какие игры вы играете? — прошипел Тариз, нагнувшись к Сафронову. — Поясни! Сафронов вдруг сморщился, словно был готов расплакаться. — Я люблю тебя, — выпалил он, — и Анжея тоже. А он любит тебя, сам мне сказал, и я растерялся. Увидел, как вы поцеловались, подумал, что вы теперь будете вместе, а я… мне придётся отойти в сторону. Остаться одному. Я этого не вынесу, — Сафронов ухватил остолбеневшего Нарима за ворот рубашки, — я без вас не смогу. Мне больше никто не нужен, только он… и ты… — Замолчи, — Турок поднял руку, оглушенный свалившимся ему на голову сумбурным признанием. Тим послушно замолк. — Ты ведь меня понимаешь? — прошептал он. Тариз напряженно думал. — Попросил же помолчать, — бросил с досадой. — Дай мне мозг собрать. Молчать не вышло, Тимофей жалобно позвал его по имени: — Нар? Скажи, что-нибудь. — Бу. — Что? — Ты сказал: «что-нибудь». Сафронов, вспыхнув, повернулся. Нарим успел словить его за руку, рванул к себе. — Куда ужалили? — Пусти, — Тимофей брыкнулся, глаза Сафронова блестели от готовых брызнуть постыдных слез. Обхватив его за подбородок, Нарим задрал его лицо вверх. Поцелуй вышел скромным, без языка — одни губы, но разлил по телу Тимофея волну щекочущих пузырьков, что подкосили его коленки. Отстранившись, Нарим провёл подушечкой пальца по дрожащим губам Лиса. — Дурак ты, Сафронов, — выдал с растерянностью: того что сделал, сам от себя не ожидал, но всё казалось правильным. — Дураком был, им и умрёшь. Похоже, со мной тоже… не всё просто, — пробормотал тихо. — Вот такие у нас дела. Он не сказал «люблю», но Сафронов засиял от счастья, и, тут же встрепенувшись, округлил рот в идеальную «о». — Анжей! Мы же его пропустим! Идём! Он схватил Нарима за руку и едва ли не бегом повлёк его за собой. Анжей почти добрался до класса, когда увидел обоих друзей. Тимофей тащил за собой Нарима. С каких это пор они ходят за ручку? Парочкой себя объявили? Мысль прошибла, обдав холодным потом. Внутри перехватило дыханье. Навроцкий отвернулся, чтобы скрыть поджатые губы. Зачем он пришёл? Чтобы получить новое подтверждение тому, что поставил на кон всё и проиграл? Лучше бы ему раскрошили в драке рёбра. Так, по крайней мере, провалялся бы в постели до каникул, а там упросил бы мать сменить учебное заведение. — Анжей! — Тимофей, налетев на него, потянулся к другу, но, натолкнувшись на колючий взгляд, отступил. Навроцкий всем своим видом излучал неприступность. — Ты сердишься на меня? — За что мне на тебя сердиться? — голос Анжея был сух. Молодец, эмоции удержать сумел, — похвалил сам себя. А ведь думал, что разрыдается, как сопляк. Только вот губы Сафронова дрожали, его выдержкой Тимофей не обладал. — Я во всём признался Нариму. Турок понял, не оттолкнул. Он поцеловал меня, Анжей. Мир рухнул, сгибая спину Навроцкого. — Что ж, желаю вам счастья, — сумел выдавить, глядя за его спину на подошедшего Турка. — А меня оставьте в покое. Навсегда. Тимофей, запнувшись, моргнул. Тариз, нахмурившись, открыл рот, но заговорить ему не дал зазвеневший звонок. Пройдя мимо них, Навроцкий вошёл в класс. Сафронов развернулся к Турку. — Ты должен поговорить с ним, Нар, — взволновано зачастил Лис. — Объясни ему, что мы оба тебе дороги! — С урока мне его не вытянуть. — он развёл руками. — После школы разберёмся. Тим, соглашаясь, кивнул. — И поцелуешь, — велел он, — так же, как меня. Нарим спорить не стал. — Хорошо. Удовлетворенный его согласием Сафронов вошёл в класс. Нарим последовал за ним. Там их ожидал новый сюрприз: Анжей поменялся местами с Лирой, и теперь сидел подальше от двух друзей. Сафронов скис. Нарим похлопал его по спине, одновременно извиняясь перед учителем. Бобров Николай Степанович — учитель алгебры, был строг, но ругать не стал, велев им занять свои места. Оба сели за парты: Нарим — позади Тимофея, и часть урока любовался тем, как Сафронов, рискуя свернуть себе шею, пытается поймать взгляд Анжея. Навроцкий его игнорировал, уткнувшись в учебник. В голове Турка текли неспешные мысли. Он, наконец, успокоился, зная, как должен поступить. Сперва поговорит с Анжем, а потом разберётся с навалившимися на него открытиями в самом себе. За пятнадцать минут до окончания урока дверь в класс распахнулась. Внутрь вплыли директор и завуч, позади них маячила Лена — бледная, с покрасневшими глазами. Анжей сидел слишком далеко от входа, и девушку увидели лишь Нарим с Тимом. Тариз нахмурился. Он сам не понял, как поднялся на ноги. Подойдя к учителю алгебры, директор что-то прошептал ему на ухо. Лицо Боброва вытянулось, и мужчина бросил быстрый взгляд на Навроцкого. — Анж, выйди, пожалуйста. Голос учителя был напряжён. Навроцкий, выдрав из уха наушник мобильного, послушно поднялся. — И возьми с собой рюкзак, — добавил Бобров. Он потянул сумку со спинки стула и тут увидел Лену. Стрельнул бровями, Анжей направился к выходу. Дверь в класс закрылась. Заметив стоявшего столбом Нарима, Бобров велел ему сесть. — Что произошло? — Турок не послушался. — Почему увели Анжея? — Сядь, Тариз, — повторил Бобров. — Это не твоё дело. — Ни х…я, — отрезал он, сгребая учебники в сумку, — всё, что касается Анжея, моё дело. Тим, пойдём. — Тариз, ты как разговариваешь?! — фальцетом выдал возмущённый учитель. — Сафронов! Сядьте на место! Нарим пролетел мимо Боброва, словно мимо мебели. Лис, бормоча извинения, прошмыгнул за ним. Открыв дверь, парни огляделись. Коридор был пуст. — Где они? — спросил Тимофей. Его оборвал отчаянный горький крик. Голос узнали. Это был Анжей. Они бросились на крик, побросав рюкзаки. Друга отыскали у кабинета зауча. Бледный, как мел Навроцкий висел в руках Лены, цепляясь за её платье. Ноги его не держали и он сполз на колени. Завуч, причитая, откручивала крышку бутылки с минералкой. Директор гудел что-то о том, что нужно вызвать психолога и медсестру. Спохватились, умники. Подбежав к Лене, Нарим попытался поднять Анжея на ноги, но тот упорно оседал на пол, сотрясаясь всем телом и закатывая глаза. — Что случилось? — на нервах выпалил Турок, оставив свои попытки. Квятковская подняла к нему залитое слезами лицо. — Мама Анжея… разбилась вместе с Боженой. Божена в реанимации, а Нати… она умерла на месте. Лена запричитала на польском, сводя Нарима с ума. Польского он не знал. Появившийся Навроцкий-старший с осунувшимся, враз постаревшим лицом отодвинул Нарима, рывком поднял пасынка с пола и повёл по коридору к выходу. У Анжея заплетались ноги. Лена засеменила за ними, заламывая руки и плача. Тариз с Сафроновым рванулись было за ними, но директор словил за локти обоих. Мальчишки задёргались, Тим умолял отпустить их к Анжею — они были нужны ему. Нарим попытался съездить директору по морде. Не вышло — мужик был крепкий, бывший спортсмен. Обоих зашвырнули в кабинет завуча и заперли на ключ. До прихода родителей. Ile razy mam ci mówić? * (польс.) — Сколько можно повторять (говорить)?