Два крыла для Ангела

Тело Натальи Навроцкой семье выдали из морга лишь в четверг. Похороны были назначены на пятницу. Впервые двери квартиры Навроцких были распахнуты настежь. Заходили все, кто хотел попрощаться с усопшей. С утра шли соседи, ближе к обеду приехали сотрудники самой Натальи, которая при жизни была совладельцем фирмы, занимавшейся дизайном ландшафтов. Вскоре подтянулись и деловые партнеры Навроцкого-старшего. У подъезда скопились разномастные автомобили, один другого дороже. Пришедшие отдать дань Навроцкой заходили в квартиру, клали цветы у дубового гроба с медной окантовкой, немного стояли рядом в присущем моменту молчании. Лицо покойницы было закрыто кружевным платком. Как ни старались в похоронном агентстве, а восстановить некогда прекрасное лицо женщины удалось не полностью. Тело было искалеченным, череп смят ударом. Но винить в аварии было некого, кроме самой Навроцкой. Наталья, спеша отвезти дочь в медицинский центр, решила сократить путь и проехать по окружной дороге. Её автомобиль при рискованном обгоне выскочил на встречную полосу. Обгон не удался, Навроцкая не успела «проскользнуть» перед двигавшейся навстречу фурой. Водитель грузовика напрасно выжимал тормоз — столкновения избежать не удалось. В последний момент Навроцкая вывернула автомобиль вбок, чтобы принять удар стороной водителя. Нати пыталась спасти дочь, сидевшую на заднем сиденье с правой стороны. Чудовищный удар, слепивший «Мазду» с двадцатитонной фурой «МAN» в одно целое, не оставил легковушке и её пассажирам никаких шансов остаться целыми. Наталья Навроцкая погибла от многочисленных травм мгновенно, а Божена, почему-то оказавшаяся не пристёгнутой ремнём безопасности, вылетела через лобовое стекло автомобиля и изломанной куклой прокатилась по асфальту ещё с десяток метров. Как результат, Натальи Навроцкой не стало, а Божена попала в реанимацию с переломом позвоночника, обеих рук и ног. Черепно-мозговая травма девочки была тяжёлой, но в больницу ребёнка доставили живой. С тех пор Божена пребывала в коме, подключенная к аппарату искусственного дыхания. Навроцкий-старший дневал и ночевал рядом с палатой интенсивной терапии. В холодном, разом опустевшем доме Навроцких теперь обитали лишь Анжей и Лена. Поскольку иной родни у Натальи Навроцкой не было, лишившись матери, Анжей осиротел. О своём биологическом отце он ничего не знал уже больше десяти лет. С момента гибели Натальи, Серж и Анжей ни разу не заговорили друг с другом. Навроцкий-старший был всецело поглощен Боженой. Ребёнок, чьего появления он столько ждал, мог умереть в любую минуту. О том, что в квартире страдал ещё один подросток, отчаянно нуждавшийся в утешении, мужчина не думал. Говорят, что горе человек переживает в несколько этапов: отрицания, агрессии, торгов, депрессии и принятия. Анжей своего горя не отрицал, пережил короткую, опустошающую по силе истерику, и впал в депрессию, миновав стадию агрессии и торгов. Анжей не мог забыть, что расстался с матерью в ссоре, бросив последним жалящее заявление о том, что говорить им больше не о чем. Больше они не поговорят никогда. И, если бы он мог, то отдал бы полжизни только за то, чтобы сказать матери, что, несмотря на их ссоры, он любит её, и выполнить свой братский долг, прежде, чем закрыть дверцу «Мазды». Божена… Она просила поцеловать его, а он из мелочной, незрелой ревности не сделал этого, напугав малышку вспышкой злости. Пока гости отдавали дань памяти его матери, Анжей сидел в своей комнате, забравшись с ногами на подоконник. Лена одела его в строгий чёрный костюм, купленный специально для похорон. Одевать паренька пришлось самой Квятковской. Он подчинялся ей с покорностью куклы. Лена холодела при мысли, что подросток сошёл с ума. Навроцкий-младший почти не размыкал губ, а если и произносил что-то, то смотрел мимо неё, отвечая невпопад и не договаривая слов. Временами он подолгу замирал на месте, растерянно вертя головой. Анжей словно искал что-то и не находил. Не находил, и жалобно звал Лену. Квятковская прибегала, уводила его в спальню, укладывала в постель и присаживалась рядом. Так, свернувшись в клубок рядом с девушкой, он и засыпал. Когда гроб с телом привезли из похоронного агентства, Анжей забился в угол своей комнаты. Навроцкий-старший пришёл к пасынку, велев выйти, попрощаться с матерью, но он отказался. Лена попросила мужчину не давить на парня. Никто из них не понимал, что он не хотел видеть мать мёртвой. Растерзанной, с чужим, искажённым смертью лицом. Кусок плоти, лежавший в деревянном «саване» за соседней стеной, не был его матерью. Серж оставил его в покое и ушёл принимать соболезнования в одиночестве. К десяти часам Лене удалось вытянуть его на кухню поесть. Он протащил себя мимо чужих ему людей, с сочувствием смотревших на подростка. В сторону гроба не взглянул. А если бы решился, то увидел бы стоявших рядом с Навроцким родителей Тариза и мать Сафронова. Тимофей с Наримом пугливо косились на покойницу, держась за руки. В общей толкучке интимности их жеста никто не заметил. Осев на стул у гранитного «островка», Навроцкий-младший взял протянутый Леной стакан с молоком. Он не знал, насколько близко рядом с ним были те единственные, кто мог вырвать его из полного онемения чувств. Квятковская погладила его по голове, жалостливо кривя рот. Подросток отощал настолько, что костюм на нём висел мешком. — Надо было надеть ремень, — заметив свой недочёт, Лена подтянула пояс его брюк. Анжей, вздрогнув от прикосновения, опустил стакан: — Где Божена? — Что? — Квятковская опустила руку. — Что ты сказал, милый? Ты разве не помнишь, где Божена? Он замолчал, крепко сжимая стакан в побелевших пальцах. — Я помню, — выронил монотонно, — в больнице. — Детка, ты меня пугаешь… — Назови меня Анжик, — вдруг попросил он. Девушка нахмурилась. «Анжиком» его нежно звала Наталья Навроцкая. В детстве, когда тот был совсем маленьким. — Анжик, — произнесла она требуемое со всей возможной мягкостью. Его лицо исказилось, и он со стоном уткнулся лбом в её в плечо. Лена прижала его к себе. Наконец-то парень проявил эмоции. — Сейчас ты мне не поверишь, милый, но со временем боль утихнет, — пообещала она, — радость ещё вернется в твою жизнь. — Нет, — горько выдавил он, — не вернётся. Ты не знаешь, что я натворил… — И что же ты натворил — такого, что обязан карать себя всю жизнь? Он не ответил, подняв голову и замерзая взглядом на появившихся в кухне Сафронове с Таризом. Лена оглянулась вслед за ним. — Мальчики… как хорошо, что вы пришли. — Квятковская развернулась к Анжею. — Если вы не против, я вас оставлю. Скоро прибудет автобус, нужно проследить, чтобы все венки снесли вниз. Навроцкий промолчал. Тим с Наримом посторонились, пропуская её мимо себя. Как только девушка ушла, они слажено повернули головы к отвернувшемуся Анжею. Предательница Лена исчезла, оставив его с теми, кто вновь всколыхнул в нём едкую боль. Тимофей решился сделать первый шаг — приблизился к другу и встал рядом. — Анжей… — Лис весь извёлся в ожидании их встречи, выстроил целую речь, а теперь всё, что смог выдавить из себя, было имя Навроцкого. — Нам очень жаль твою маму. И Боженку. — Моя сестра всё ещё жива, — тускло напомнил Навроцкий. Сафронов покраснел: — Я не так выразился… — Это я виноват, — перебил он его. Нарим забеспокоился, шагнув к ним ближе. — В чём ты виноват? — спросил он. — Боженка не была пристёгнута. Тариз с Сафроновым переглянулись. Об обстоятельствах аварии они узнали из разговора с Леной, но об этом факте слышали впервые. — Божену всегда пристёгивал я, — договорил Навроцкий глухим надтреснутым голосом, — в тот день я сестру не пристегнул. Забыл. Думал не о том, о чём следовало. Это из-за меня она вылетела через стекло. Моя сестра умирает из-за меня. Позади них упала с дребезжанием тарелка. Подростки синхронно повернули головы. У порога застыл Серж Навроцкий, выронивший из рук медное блюдо с огарками свечей. Мужчина, не отрываясь, смотрел на пасынка с тяжёлым ошеломлением. Анжей подавился собственным вдохом. — Выбач ми, — жалобно прошептал он на польском, — ние хчавем. Мужчина ему не ответил, переключаясь на Сафронова с Таризом. — Вам уже пора, — сказал тоном, предупреждающим возражения. — Анжей, спускайся в автобус. — Мужчина, медленно подняв тарелку, положил её на тумбу. — Я жду, — его тон держался на одной ноте. Опустив плечи, Анжей направился на выход. Дальнейшее действо он помнил плохо. Навроцкий-старший не отставал от него ни на шаг, держал за руку, пока выносили гроб с телом матери, заставил встать рядом на кладбище, всунув в руку две надломанных гвоздики. Ксендз провёл короткую службу — Анжея прорвало короткими слезами, когда гроб с телом опустили в землю. Серж следил за ним как коршун, пугая ледяным взглядом. Анжей знал, что разговор их ждёт не из лёгких. Он хотел признаться ему в своей оплошности сам, как только узнал об обстоятельствах аварии. Судьба распорядилась по-иному, не дала ему времени подумать над признанием, а главе семьи — остыть и принять то, что злого намерения пасынок не имел. Поминки были короткими, за столом в одном из ресторанов собралось не больше трёх десятков приглашённых. Почти все — сотрудники и партнеры самого Навроцкого. Из родни присутствовала только Беата Бронецки — белокурая сухонькая женщина с приклеенной к лицу улыбкой ребёнка. Беату привезла Лена, уговорив Навроцкого-старшего, что бабушке Анжея следует присутствовать на поминках. Старушка сидела в инвалидной коляске, прижимая к животу чёрную дамскую сумку. Внука Беата не узнала. Лена долго объясняла ей, что он — это тот самый маленький Анжик, которого она так любила качать на коленях. Женщина обняла Анжея и спросила Лену, на чей юбилей они собрались. Квятковская бросила на Анжея беспомощный взгляд. Беата зачастую не помнила то, что ела на завтрак. Памяти в ней оставалось всё меньше, а путаницы в мыслях всё больше. Когда поминки закончились, Лена повезла Беату обратно в пансион, предупредив, что ненадолго заедет к родным. Навроцкий велел Анжею сесть в его автомобиль. Парнишка забился на заднее сиденье машины. Серж смотрел только на дорогу. Челюсти мужчины были плотно стиснуты, выдавив желваки. Автомобиль свернул в сторону от дороги, что вела к их дому. Миновав несколько кварталов, они подъехали к больнице. Сердце Анжея забилось чаще. Выйдя из машины, Серж распахнул его дверцу. — Пошли, — мрачно выцедил он. Он выполз наружу. Отчим крепко ухватил его за руку, оставив синяки. Шагал быстро, Анжею приходилось за ним бежать. На лестнице в больнице он едва не упал, и мужчина грубо вздёрнул его за локоть. На втором этаже размещались палаты интенсивной терапии. Серж, игнорируя оклик медсестры, указавшей им на необходимость одеть бахилы, толкнул его к палате Боженки. — Иди, — велел ему, ткнув пальцем в нужную дверь. — И смотри. Боязливо косясь на него, Анжей направился к палате. Серж следовал за ним, как овчарка за стадом. Боженка лежала за стеклянной перегородкой. Опутанное проводами тельце с трубкой во рту, с опухшим лицом, обритой головой, покрытой швами. Чудесные кудри цвета жжённого сахара исчезли. Исчезла сама Божена, остался обломок некогда счастливого прошлого. Анж, судорожно втянув воздух, крепко зажмурился. Навроцкий, ухватив его за шею, влепил его лбом в стекло. — Смотри, — прорычал зверем. — Смотри на дело рук своих! Всё, что от тебя требовалось, как от брата — беречь сестру. — Он ударил его о задребезжавшее стекло, и медсестра, находившаяся в палате с Боженой, обернулась. Навроцкий нагнулся к уху дышавшего открытым ртом перепуганного подростка. — Она любила тебя, Анжей. А ты, — он сжал его шею, лишая кислорода, — самовлюблённый гадёныш, убил её. Медсестра закричала, что сейчас вызовет охрану. Навроцкий рывком развернул пасынка лицом к себе. Мужчина смотрел на него с обжигающей ненавистью — глазами, обещавшими ад. — Я не … хотел, — прохрипел он, борясь за глоток воздуха, пальцы Навроцкого давили на гортань, грозя раздавить её. Впрочем, этого Серж и желал — убить ненавистного мальчишку, что забрал у него его главную ценность. — Мне всё равно, — прошипел он. — Ни одна вина не остается безнаказанной. За свою тебе придётся ответить. Медсестра забарабанила в стекло, требуя, чтобы он отпустил мальчишку. Серж разжал пальцы. Дёрнув кашлявшего пасынка за ворот, мужчина поволок его обратно к машине. Выбач ми (польск.)– прости меня. Ние хчавем (польск.) — я не хотел.