Два крыла для Ангела

1 сентября 2008 года Никогда ещё Тим с Наримом не ждали начала учебного года с таким нетерпением. К подъезду, где жили Навроцкие, они пришли в начале восьмого. Тариз с Сафроновым надеялись, что Анжей выйдет сам. К школе требовалось ехать на маршрутке три остановки. Если Навроцкий решит идти пешком, а не ехать в машине отчима, они перехватят его под подъездом. План был хорош, но не сработал. Анжей не появился. Нарим решился подняться к Навроцким на этаж и обнаружил весьма неприятную вещь. У квартиры была наварена ажурная клетка, начинавшаяся у самого выхода из лифта. Отыскав, где находится звонок, Тариз долго жал кнопку. Ему повезло, из двери вышла Лена, вместо вечно гнавшего их Моравского. — Они уехали в школу полчаса назад, — сказала Квятковская, не дожидаясь его вопроса. Девушка подошла к ограждению. — Нарим, — она, протянув руку, сжала локоть парня. — Вам лучше пока не ходить сюда. — Почему? — спросил он мрачно. — Сейчас у них… всё сложно. У Анжея с Сержем. Нужно, чтобы эмоции улеглись. — Трёх месяцев не хватило, чтобы улеглись? — В данном случае времени требуется намного больше. Нарим взялся за решётку. — Анж не виноват в аварии. То, что он не пристегнул ремень… плохо, но он не желал зла Боженке. В конце концов, следить за этим должна была его мать. Почему Серж винит только его? — Потому, что Серж любил мать Анжея. Ей он готов простить любую вину. Нарим, психанув, ударил по прутьям. Металл загудел. — Вот как, значит?! А про то, что «любишь меня, люби мою собаку» Серж слышал? Если он любил Наталью, то почему не способен простить её сына?! Анжей часть Натальи, как и Божена! — Сержу нужно время. Анжея он не обижает, если ты боишься именно этого. — Не говори мне о времени, Лена, — он, отступив от решётки, оглядел разделявшую их преграду, — и об отсутствии обид. Я вижу, как он его… не обижает. Посадив в клетку. Лена ещё что-то говорила, но Тариз слушать девушку не стал, сев в лифт. Внизу его ожидал измаявшийся ожиданием Тим. Увидев, что Нарим выходит из подъезда один, Сафронов разочарованно опустил плечи. — Мы его пропустили? — спросил он. Нарим кивнул. — Но одно всё же хорошо — Анжа отвезли в школу. Глаза Тима загорелись надеждой: — Тогда чего мы стоим? Сафронов, увлекая его за собой, поспешил к остановке. Дойти до неё не успели: к обочине сдал серебристый «Range Rover» и водитель выжал сигнал, привлекая их внимание. Стекло, опустившись, открыло улыбающееся лицо немолодого мужчины. Нарим узнал друга и делового партнера отца — Искандера Айнура. Седая, аккуратно подстриженная борода Искандера была усыпана крошками. Старик был сладкоежкой, вот и сейчас одной рукой рулил, в другой держал медовое печенье. Искандер, дружелюбно кивнув ребятам, спросил у Нарима на турецком, не нужно ли их подвезти. Тариз согласился за обоих. Тимофей турецкого не знал, но о смысле вопроса догадался. Айнура Сафронов не раз видел в доме Таризов, и старый турок запомнился тем, что всегда угощал детвору конфетами. Оба сели в салон. — Мы так до школы вмиг долетим, — радостно поделился с Наримом Тимофей, угнездившись на заднем сиденье. — Нам повезло, что попался… — … дядюшка Айнур, — улыбаясь, подхватил турок, перейдя на русский. С молодости он немало помотался по тогда ещё Советскому Союзу, закончил тут же инженерный вуз, а потому язык знал в совершенстве. — Зови меня дядюшка Айнур, бебек. Лис вопросительно уставился на сидевшего рядом Турка. — Он назвал тебя «малыш», — перевёл Тариз. — А, ну, ладно, — рыжик просиял улыбкой. Нарим покосился на Сафронова, с любопытством вертевшего головой. Посмотреть и вправду было на что: на весь потолок салона был натянут коллаж с видами самых примечательных мест Турции. С зеркала салона свисали старые игральные кубики, настоящий раритет. Похоже, старик испытывал к ним необычайную привязанность. От Айнура пахло дорогой туалетной водой, костюм сидел с иголочки. Искандер, хоть и разменял седьмой десяток, был щёголем. Тимофей знал, что турок владел одним из лучших ресторанов города, с гостиным двором. — Готовы к школе? — спросил турок, глядя на них в зеркало салона. — Готовы, — ответил за обоих Нарим. — А где третьего своего дружка потеряли? Синеглазого. Вы же не разлей вода были? Мальчишки передёрнулись. Старик следил за ними в зеркало. Личико рыжика исказилось волнением. Нарим, не замечая пристального внимания Айнура, хмуро поджал губы. — Он ждёт нас в школе, — сдержано ответил он старику. Искандер слегка наклонил зеркало салона, шевельнул седыми бровями — парнишки держались за руки. Старый турок вернул зеркало в прежнее положение. Машина, вырулив к школе, остановилась неподалеку от школьного двора. Внутри волновалось живое море из нарядных школьников, родителей и учителей. Айнур повернулся к своим пассажирам: — Ну что же, ребятки, хорошего вам школьного года. Они поблагодарили его и торопливо покинули салон автомобиля. Старик ещё какое-то время сидел, вспоминая собственную юность, после чего с нежностью погладил кубики и продолжил свой путь. Тимофей живым клином врезался в толпу, отыскивая свой класс. Возбуждённые школьники галдели похлеще, чем пернатый товар на птичьих базарах. Нарим тащился в его кильватере, уворачиваясь от нырявшей среди старших мелюзги и попутно пожимая руки. Класс они нашли по табличке, которую держал в руках самый рослый из одноклассников — Антон Тарасов. Рядом стояла классный руководитель: обрюзгшая блондинка с кислым лицом и высокой прической. Поздоровавшись с классручкой, Нарим с Тимом влились в родное племя. Племя встретило их оживлёнными приветствиями, но Нарим и Тим тут же разделились, выискивая Анжея. Навроцкий нашёлся быстро — маячил в задних рядах, в компании Яна. Моравский стрелял взглядом по сторонам, вылавливая короткие юбки старшеклассниц, крепко держа Навроцкого за локоть. Анжей не возражал. Ему было всё равно. Но безразличие из глаз ушло, стоило ему увидеть Тариза с Сафроновым. Почувствовав, как напрягся Навроцкий, Ян проследил за его взглядом. — Любовничка своего увидел, — «укусил», склонившись к уху Навроцкого. — Отшей их, иначе снова под замок сядешь. Под замок Анжей не хотел, до последнего не знал, отпустит ли его Серж в школу. Потому задрожал от радости, когда два дня назад Навроцкий-старший велел Квятковской купить всё необходимое для школы. Правда, с Леной его не отпустили. На его робкий вопрос, можно ли ему поехать вместе с Квятковской, отчим холодно бросил, что она справится и сама, после чего отбыл к Божене. В больницу его тоже не брали. Глава семейства заявил, что ему там нечего делать. Новости о сестре ему сообщала Лена, но пока позитивных изменений не происходило: Божена по-прежнему находилась в коме. Её состояние считали тяжёлым, не спеша ободрять родню напрасными надеждами. Тимофей подошёл к Анжею первым, и порывисто обнял. Моравский растерялся, потому не сразу оторвал его от Навроцкого, смотревшего на Нарима. Тариз улыбался ему так, будто и не было этих недель отчуждения. — Совсем оборзели, — окрысился Ян, рванув Анжея назад. — Вас что, присутствие посторонних не напрягает? Улыбка на губах Нарима перетекла в оскал. Тариз, шагнув к Яну, встал к нему нос к носу. — А ты кто такой? Полиция нравов? — Нар, не надо, — Навроцкий забеспокоился, думая о том, чем аукнется ему скандал. Как минимум, его снова запрут, или же Ян расскажет Навроцкому-старшему о его откровенных записях в дневнике, о чём не забывал ему напоминать. — Да, Нар, — насмешливо подхватил Моравский, — не надо. А то, как бы не собралась вокруг толпа, да не прознала о ваших нежных голубых чувствах. — А мне плевать, кто и про что прознает, — кулаки Турка сжались, правды он не боялся. — Хватит, — Анжей толкнул друга в грудь. — Сперва меня спроси, на что мне не плевать. Слова Навроцкого отрезвили, Тариз моргнул, прогоняя пелену с глаз. На них и так уже вовсю глазели. Благо хоть не одноклассники. Анжей смотрел на друзей с горечью: Тимофей держал руку Нарима, не стесняясь прилюдно демонстрировать их особую близость. Пока он сидел взаперти, переживая смерть матери, свою вину перед Боженой, Нарим с Тимом времени не теряли. В их отношениях он отныне был лишним. Обида плохой советчик, но к ней всегда прислушиваются. — Мне нужно поговорить с ними, Ян, — бросил он, не оборачиваясь. Моравскому идея не понравилась, но, подумав, уступил. Дёрнув к себе Навроцкого, прошипел в лицо по-змеиному: — Помни, что я тебе сказал. Отшей своих дружков, и чтоб духу их рядом с тобой не было! — Нам учиться в одном классе, — напомнил Навроцкий. Ян сощурился: — Значит, сказать Сержу, что у него есть причины перевести тебя в другую школу? С демонстрацией нежно хранимых тобой фото? Анжей встрепенулся — Моравский знал, как подавить в нём малейший протест. — Я просто поговорю с ними. Не хочу менять школу в последний год обучения, — он призвал к его логике, — в начале учебного года сделать это будет не просто. А Сержу есть, чем заниматься. — Вот и сделай так, чтобы не вылететь под зад ногой в интернат. У тебя есть две минуты, время пошло. Ян отступил в сторону. Анжей с бесконечной усталостью взглянул на Тимофея с Наримом. — Отойдем, — велел вполголоса. Его послушались, направившись вслед за ним на задний двор флигеля школы. Посчитав выбранное место безопасным, он развернулся к друзьям. Главное — держать себя в руках и быть сильным. — Раз и навсегда уясним, — сказал тщательно выдержанным, ровным тоном, — тот поцелуй был глупостью. Я о нём сожалею… — Да ты что! — закричал на него Тимофей. — Не прерывай меня, — Анжей в его сторону не смотрел, только на Нарима, а Турок темнел лицом с каждым вдохом, — я ошибся. Надумал того, чего на самом деле не чувствую. Подобные отношения мне не нужны. — А какие нужны? — буркнул Тариз. — Нормальные. — А наши, значит, не нормальные? — Ты знаешь, о чём я. — Нет, не знаю, — он покачал головой. — Ты мне объясни. — Анж, — Сафронов, не выдержав, вцепился за его рукав, — ты же сам мне сказал, что любишь Нара! Помнишь, о чём мы мечтали? Что будем жить вместе, любить друг друга, и никогда не расстанемся! — Это было в детстве, Лис. Детьми мы мечтаем о всяких глупостях. Думаем, что когда-нибудь прогуляемся по Луне, побываем на дне Марианской впадины, что спасём белых медведей от вымирания, и что будет мир во всём мире. Только всё это пустые мечты. Пора взрослеть. Привыкать к тому, что реальность — чёрно-белая, а не цветная. И в этой чёрно-белой реальности… мне с вами не по пути. — Ты врёшь! Сафронов, впав в буйство, затормошил Навроцкого, мотая из стороны в сторону. Анжей ему не мешал, позволил себя даже ударить по щеке, пока его не оттащил Нарим. Лис брыкался, крича, чтобы он отпустил его. Навроцкий заторможено провёл по лицу ладонью. Щека горела. Смотреть, как рыдает Тимофей, было невыносимо. Видеть, как его утешает Нар, крепко прижав к себе и поглаживая рыжую макушку, было ещё худшей мукой. — Удачи… Его затрясло беззвучным смехом. Это единственное, что он отыскал в своём воспалённом мозге, чтобы сказать им напоследок? Удачи?! Почувствовав, что сейчас вслед за истерикой придут слёзы, Навроцкий повернулся, чтобы уйти. Затеряться в толпе, и стать обычной чёрной вороной. За белые перья заклёвывают свои же, с чёрными — жить легче. Его рванули за руку так, что едва не вывернули сустав из плеча. Анжея влепило в грудь взбешённого Нарима. И когда только подскочил? Он зажмурился, решив, что его сейчас ударят. И поделом, так ему и надо. Пусть ударит посильнее, боль его отрезвляла. Но его не ударили. Губы опалил поцелуй, остановивший стук сердца. Его выбросило в нечто радужное, воздушное, ослабившее коленки и тут же связавшее внутренности в узел. Анжей застонал, откидываясь назад. Кажется, он начал падать, однако руки Нарима упасть не дали, подхватили и бережно прижали к груди. Уже давно ему не было так хорошо. Сковывавший рёбра холод ушёл, сменившись теплом умиротворения. Вот оно какое, счастье. Глубокое, безмятежное и волнующее. Познав его, и умереть не жалко. В реальность его вытолкнул яростный вопль Моравского. Ян вырвал его из объятий Турка, и Навроцкий качнул головой, получив удар в скулу. Брань Моравского, рычание Нарима доходило до сознания сквозь шумовую завесу. Впрочем, предупреждающий крик Сафронова услышал. И нож в руке Моравского увидел тоже — вполне трезво. Безмятежность схлынула, уйдя, как вода в песок. Он подскочил к Моравскому, закрывая собой Тариза. — Ян, успокойся. — Его голос подрагивал, однако справиться с эмоциями удалось. От того, насколько убедительным он сейчас будет, зависит, уйдут ли они отсюда все на своих ногах. — Убери нож. Подумай, что делаешь. Сейчас сюда сбегутся учителя, охрана, и ты отправишься в тюрьму. Ни тебе, ни семье этого не надо. Скандала Серж тебе не простит! Затуманенные яростью глаза Моравского прояснялись медленно. Блондин опустил нож. Со стороны линейки донеслись аплодисменты — приветствовали речь старейшей из учительниц, говорившей ученикам своё напутствие. Им повезло, что их крики не услышали. Сложив нож, Ян спрятал его в карман. — Ещё раз к нему руки потянешь, я их тебе вырву, — прохрипел он в сторону Нарима — тот держался за живот, тяжело дыша. Моравский переключился на Навроцкого. — Наговорился, блядь? — Он ухватил подростка за руку. — На сегодня с тебя школы хватит. Отметился, и ладно. Навроцкий, не сопротивляясь, дал увести себя с площадки, влетел под толчок в спину в салон машины отчима и заполз в угол. Моравский сел за руль, скрипя зубами так, что скулы ходили ходуном. Они отъехали от школьного двора, однако на дорогу к дому Ян не вырулил, заехал в первый же двор и свернул на пустовавшую стоянку. От резкой остановки Анжей ударился плечом. Дверца с его стороны распахнулась. Ян забрался внутрь, сгрёб его за ворот рубашки. Анжею стало по-настоящему страшно, когда на него закапала слюна — Моравский прожигал его диким взглядом. Он давно понял, что Ян не совсем нормален, но только сейчас осознал, насколько. Повалив его на сиденье, Ян налёг сверху, сжимая шею. Анжей испуганно замолотил его кулаками, но Моравский не отпускал, глядя на трепыхавшегося подростка с совершенно сумасшедшей улыбкой. Анжей понял, что сейчас умрёт. Безумец сломает ему позвонки и выкинет в мусорный контейнер. Он захрипел, мозг уже был готов сдаться, но тело — нет, оно жило своей жизнью, плюнув на его суицидальные замашки. Пыталось драться, скинуть Моравского, получить свободу. И у него это вышло, когда Ян отвлёкся на звук проехавшего мимо автомобиля. Сумев отодрать цепкие руки от своей шеи, он толкнул его ногами в живот. Едва не вывалившись из машины, Моравский задержался за спинку водительского кресла. Перевернувшись, Навроцкий вцепился в ручку двери. Дверцу удалось открыть, но Ян, придя в себя, рванул его обратно. — Я закричу! — завопил Анжей. — На помощь… Закончить то, с чего следовало бы начать, он не успел: Моравский заткнул его ладонью. — Закрой рот, — выцедил он в лицо Навроцкого. — И слушай меня, иначе придушу. Ты меня понял? Навроцкий, чувствуя, как колотится в горле собственное сердце, кивнул, лишь бы выбраться живым. — Если хочешь, чтобы два твоих сопливых друга остались целыми, так же, как и ты, то держись от них подальше. Усёк? Анжей закивал, дыша в потную, пропахшую табаком ладонь. — Я не шучу, — он приблизил к нему перекошенное злобой лицо, — я не рос в шелках, с фарфоровых тарелок не вкушал, с проблемами научился разбираться самостоятельно и быстро. Знаешь, как? Нет человека — нет проблемы. Проверенный способ, срабатывает всегда. Решишь, что можешь меня ослушаться — и попрощаешься со своими дружками. Навсегда. Будешь к ним ходить на кладбище, слёзы проливать над могилками. Простонав в ладонь, Навроцкий крепко зажмурился. Ян убрал руку от его лица. Боясь пошевелиться, Анжей так и лежал на спине, поджав коленки. Дверца хлопнула. Обойдя машину, Моравский сел за руль. Автомобиль вырулил на дорогу.